Он командует жене: «Иди, скажи рабочим, что у меня день рождения, я про это забыл, сейчас вспомнил, пусть отправляются в деревню и выпьют за мой счет». Они быстро отделались от рабочих, она принесла шаль, в которую они завернули все найденные вещи и унесли в свой домик. Это еще одно преступление, с точки зрения нынешней археологии: любые находки должны быть зафиксированы там, где они найдены. Говард Картер, когда раскапывал гробницу Тутанхамона, недели, месяцы потратил на то, чтобы терпеливо зафиксировать каждый предмет. Но Шлиману было совершенно не до того: дома они развернули драгоценные находки, он надел жене на голову диадему после чего записал: «Мне показалось, что передо мной была Елена Прекрасная». Но в этом кладе драгоценно было не только золото. У нас с «золотом Шлимана» ассоциируются прежде всего несколько золотых вещей – тех самых украшений, которые были на ставших знаменитыми первых фотографиях Софии Шлиман. Но на самом деле там очень много других, может быть, менее эффектных, но очень важных, и не менее красивых вещей. Там были прекрасные булавки для одежды, древние топоры… Но Шлиман был заворожен золотом.
Клад Приама. ГМИИ им. А. С. Пушкина. Москва
И конечно, возник вопрос, что делать с этим золотом. Турецкое правительство хорошо знало, что много европейских экспедиций копает на его территории. Но существовал закон: все, что найдено на территории Османской империи, необходимо предъявить специальным чиновникам, чтобы они дали разрешение на вывоз этих вещей из страны. Самые интересные находки чиновники отбирали. Не случайно археологический музей Стамбула – это Эльдорадо для человека, который любит древнюю историю. Неудивительно, что некоторые археологи мечтали вывезти находки в свои страны. Разумеется, многие из них были честными профессионалами, но колониальная идеология и низкие профессиональные стандарты создавали атмосферу, в которой любители древностей считали допустимым пренебрегать правилами, установленными в той стране, где проводились раскопки.
Шлиман в августе 1871 года получил фирман (указ) султана, разрешавший проведение раскопок[17], по условиям которого половину находок он должен был передать в археологический музей в Стамбуле. Этическую часть вопроса Шлиман отмел с привычной легкостью, практически же в ход пошли взятки и контрабанда: найденные предметы переправлял в Афины брат его партнера по гиссарлыкским раскопкам Фрэнка Калверта. Дальше последовала сенсация: о находке Шлимана кричали все газеты мира. Возмущенное турецкое правительство грозило огромными штрафами, но Шлиман от них откупился.
Однако встал вопрос, где теперь будет храниться драгоценный клад. Шлиман предложил создать в Афинах специальный музей для экспонирования «клада Приама». Он очень любил Грецию и Афины, но в то же время и свои интересы не забывал: он был готов подарить эти находки Афинам, но за это хотел получить разрешение вести раскопки в любой части Греции и делать что угодно со своими находками. И греческое правительство отказало Шлиману. Тогда он предложил клад еще нескольким странам. Но он хотел слишком больших прав для себя и больших денег. Франция и Англия отвергли его предложение, зато согласилась только что образованная Германская империя. И не последнюю роль тут сыграло личное общение Шлимана с первым канцлером Германии Отто фон Бисмарком. И золото Шлимана, эта невероятная коллекция ушла в Германию, где и находилась до 1945 года. В 1945 году в конце войны, когда советские войска вошли в Берлин, оттуда были вывезены некоторые ценности в рамках того, что называлось репарациями, и в том числе некоторые произведения искусства. И дискуссия об этих произведениях искусства до сих пор остается незавершенной, то утихая на время, то вновь обостряясь. Что касается золота Шлимана, то оно хранилось и до сих пор находится в ГМИИ им. А. С. Пушкина в Москве. Я лично надеюсь, что в конце концов справедливость будет восстановлена, и коллекция вернется в Германию.
Разрез раскопок Трои. Гиссарлык
А пока вернемся к Шлиману и посмотрим, что же с ним было дальше. Он, конечно, оказался на пике славы и пребывал в восторге от своей находки, хотя почти сразу же наряду с восхищенными зазвучали и скептические голоса. Дотошные журналисты выяснили, что в тот день, когда была совершена находка, Софии Шлиман не было в Трое. За несколько дней до этого у нее умер отец, и она поехала на похороны. Значит, Шлиман солгал, когда описывал, как он надевал на жену диадему, как в ее шаль заворачивали клад… Но Шлиман заявил: «Ну, я не то чтобы соврал, но я намерен сделать из своей жены археолога, и мне хотелось, чтобы она разделила мою славу». И здесь вновь сгущается туман недомолвок и подтасовок, столь обычный для всей биографии Шлимана. Один раз соврал – и тебя все время будут в этом подозревать. И сегодня есть историки, которые говорят, что он вообще ничего не нашел, а попросту купил эти древние вещи у антикваров, потому что ему было обидно сознаваться, что он ничего не нашел, – и сам их подкинул на место раскопок. Но большая часть историков по-прежнему считает, что эти вещи найдены в Трое. Другое дело, что клад, разумеется, не был сокровищами царя Приама, – это определенно древние вещи из городов, существовавших на этом месте в совершенно разные периоды. Но уж сам Шлиман, конечно, теперь точно убедился, что все рассказанное Гомером – чистая правда. Мы не знаем, верил ли он в то, что часть богов сражалась на стороне троянцев, часть – на стороне ахейцев, или что Зевс сидел на горе и, взирая на битву, держал в руках весы, и чаша весов склонялась то в пользу ахейцев, то в пользу троянцев, и в зависимости от этого менялся ход битвы… Все-таки он был человеком своей эпохи, и вряд ли полагал, что все в точности так и было. Но вот то, что легендарные сюжеты действительно происходили в реальной жизни, – это для него было великим открытием, и он решил идти дальше и искать следы других великих греческих мифов.
Он отправляется в Микены – великий город, «златообильные Микены», как пишет Гомер, – город, где правил царь Агамемнон, в честь которого Шлиман назвал своего сына, несчастный Агамемнон, над которым тяготело проклятие всего рода Атридов за преступления, совершенные его предками. И когда Агамемнон, великий царь, вождь ахейского войска, вернулся из Трои, его неверная жена Клитемнестра убила его – когда он пошел в ванную, набросила на него сеть, чтобы он не мог сопротивляться, а ее любовник, двоюродный брат Агамемнона Эгисф пронзил его мечом. Микены даже не требовалось искать: было известно, где они находились. Сами стены Микен стояли – правда, они были сложены из таких огромных камней, которые в Древней Греции называли «циклопической кладкой», потому что люди не верили, что простые смертные в силах построить такие стены, и были уверены, что это дело рук циклопов-великанов.
Золотая «маска Агамемнона»
Шлиман начинает раскопки в Микенах, и здесь его тоже ждут потрясающие находки. Он раскапывает древние гробницы, фантастические по своей красоте и архитектурному совершенству; находит невероятные вещи… Микены подтверждают свой эпитет «златообильные», Шлиману действительно удается найти очень много золота. Эти находки сейчас хранятся в Афинах, в археологическом музее. Но самой поразительной, триумфальной его находкой становится погребальная маска из тонкого золота, воспроизводившая лицо покойного. Точнее, масок было найдено несколько, но наиболее известной из них стала та, которую Шлиман окрестил «маской Агамемнона». Очевидно, в такой маске мог отправится в загробный мир только очень значительный человек. Шлиман шел в своих рассуждениях дальше: «Посмотрите, какой скорбный вид у этого человека. Это Агамемнон, который перед смертью понял, что жена ему изменила, брат его предал, что его убивают. И вот с этим скорбным лицом он был положен в могилу». Но кроме желания Шлимана, нет никаких доводов в пользу того, что это действительно погребальная маска Агамемнона[18]. У нас нет никаких доказательств, что Агамемнон вообще существовал. Однако эту маску по-прежнему принято называть так, как ее назвал Шлиман.
Но Шлиман едва не совершил и третье великое открытие. Он отправился в другое место, тоже связанное с множеством греческих мифов. Он прибывает на Крит, и здесь, поездив по острову, вновь выбирает ровно то место, которое надо было выбрать. Он нашел место рядом с деревушкой, которая называлась Кносс, начал переговоры о ведении раскопок с владельцем земли на холме и готовился приступить к раскопкам. Шлиман был в одном шаге от своего третьего великого открытия. Но тут на место Шлимана, ученого, одержимого мечтой о гомеровской Греции, который был готов бросать сотни тысяч на свои раскопки, платить рабочим, подкупать чиновников, договариваться с турецким правительством, не гнушаться контрабандой – на его место приходит Шлиман-купец, жесткой торговлей сколотивший свои миллионы. Он не знал, что таится под залитым солнцем холмом. Сегодня на Крит приезжает огромное количество туристов, чтобы увидеть тот самый Кносский дворец, который находился на участке, над которым уже занес свою лопату Шлиман. А в тот момент Крит был большой деревней. Главное занятие – сельское хозяйство, оливки, масло. И поэтому цена продаваемой земли зависела от того, сколько на ней оливковых деревьев. Шлиман уже подписал договор, где было написано: такой-то участок земли с таким-то количеством оливковых деревьев. И вдруг Шлиман – с той же обстоятельностью, как когда-то с градусником измерял температуру во всех источниках, – подсчитал деревья на своем участке. И выяснил, что его обманули: прежний хозяин завысил число деревьев, растущих на участке. И Шлимана-купца это так возмутило, что он расторг этот договор и уехал. Не случись этого – он нашел бы Кносский дворец. Возможно, он раскапывал бы его так же лихорадочно-небрежно, как прежде раскапывал Трою. Что ж, великий английский археолог Артур Эванс, который начиная с 1900 года будет раскапывать Кносс, тоже действовал своеобразно: он дорисовывал фрески и чуть достроил дворец… Так что трудно сказать, какой исход для самих древностей был бы лучше, но бесспорно одно: Шл