Мы не знаем, что произошло с Бледой, но начиная с 445 года Аттила правит один. И вот от этого времени осталось бесценное свидетельство, которое противоречит тому, что примерно за полвека до него писал Аммиан Марцеллин. У Марцеллина гунны – это жуткие порождения тьмы, вызывающие одновременно отвращение и ужас страшные дикари, которые едят сырое мясо, не пашут, не строят домов и ничего у них нет. А между тем в 448 году император Феодосий вынужден был вступить в переговоры с Аттилой. Аттила требовал, во-первых, чтобы ему выдали многочисленных перебежчиков, которые регулярно удирали от него к римлянам – в данном случае в Константинополь. Были до этого заключены некоторые соглашения между гуннами и Константинополем, и вот Аттила утверждал, что эти соглашения нарушаются, что дань не выплачивается, что им не дают торговать в тех местах, где было согласовано, что епископ одного города их выгнал, ограбил.
И чтобы разрешить противоречия, к Аттиле на Дунай было отправлено посольство. Одним из членов этого посольства был человек по имени Приск, который в подробностях описал все увиденное. И из этого описания мы узнаем множество удивительных вещей. Вот, что он пишет: «Съехавшись с ними[47] на дороге и выждав, чтобы Аттила проехал вперед, мы последовали за ним со всей его свитой. Переправившись через какие-то реки, мы приехали в огромное селение, в котором, как говорили, находились хоромы Аттилы…» Отметив для себя, что у Марцеллина они живут в одних кибитках, а тут уже есть хоромы, читаем дальше: «…хоромы Аттилы более видные, чем во всех других местах, построенные из бревен и хорошо выстроганных досок и окруженные деревянной оградой, опоясывавшей их не в видах безопасности, а для красоты». То есть это еще и красивый дом. Да, деревянный, а не мраморный, как у римлян, но, оказывается, дикарям не чуждо стремление к красоте! За царскими хоромами возвышались хоромы Онегесия (ближайшего помощника Аттилы), также окруженные деревянной оградой. «Неподалеку от ограды была баня, которую устроил Онегесий, пользовавшийся у скифов[48] большим значением после Аттилы. Камни для нее он перевозил из земли пеонов, так как у варваров, населяющих эту область, нет ни камня, ни дерева, и они употребляют привозной материал. Строитель бани, привезенный из Сирмия пленник, ожидавший освобождения за свое искусство, неожиданно попал в беду, более тяжкую, чем рабство у скифов: Онегесий сделал его банщиком, и он служил во время мытья ему самому и его домашним». Также очень примечательное сообщение. Получается, у этих диких варваров, которые ходят в одеждах из шкур и едят сырое мясо, имеется баня? Баня – это важнейший признак римской цивилизации. Символ римской чистоты, их образа жизни, того, как они проводят время. Замечательный специалист по Средним векам Михаил Анатольевич Бойцов, читая для просветительского проекта «Арзамас. Академия» лекцию о варварах, назвал ее «Нравились ли Аттиле римские бани?». И это очень интересно. Про Аттилу мы не знаем, а про его ближайшего помощника знаем. Это говорит о том, насколько глубоко к этому моменту в их культуру проникло римское представление о комфорте. Что дальше видит Приск? «При въезде в эту деревню Аттилу встретили девицы, шедшие рядами под тонкими белыми и очень длинными покрывалами. Под каждым покрывалом, поддерживаемым руками шедших с обеих сторон женщин, находилось по семи и более девиц, певших скифские песни; таких рядов женщин под покрывалами было очень много. Когда Аттила приблизился к дому Онегесия, мимо которого пролегала дорога к дворцу, навстречу ему вышла жена Онегесия с толпой слуг, из коих одни несли кушанья, другие – вино[49] (это величайшая почесть у скифов), приветствовала его и просила отведать благожелательно принесенного ею угощения. Желая доставить удовольствие жене своего любимца, Аттила поел, сидя на коне, причем следовавшие за ним варвары приподняли блюдо (оно было серебряное)».
Конечно, мы можем предположить, что это блюдо было захвачено где-то, а можем допустить, что оно было сделано уже какими-то местными мастерами. «Пригубив также и поднесенную ему чашу, он отправился во дворец, отличавшийся высотой от других строений и лежавший на возвышенном месте». Дальше послы останавливаются в доме Онегесия, там они пируют, их принимают с почетом. Но им было нелегко. Там был момент, когда римляне воспевали императора как бога, а гунны тоже пели свои песни, воспевая Аттилу, и гунны возмутились, почему римляне не считают Аттилу богом. Какие-то конфликты возникали. Но все-таки это было посольство. «На следующий день я пришел ко двору Аттилы с дарами для его жены по имени Креки; от нее он имел троих детей… Внутри ограды было множество построек, из которых одни были из красиво прилаженных досок, покрытых резьбой, а другие – из тесаных и выскобленных до прямизны бревен, вставленных в деревянные круги; эти круги, начинаясь от земли, поднимались до умеренной высоты. Стоявшими у двери варварами я был впущен к жившей здесь жене Аттилы и застал ее лежащей на мягком ложе; пол был покрыт войлочными коврами, по которым ходили. Царицу окружало множество слуг; служанки, сидевшие против нее на полу, вышивали разноцветные узоры на тканях, которые накидывались для украшения сверх варварских одежд. Приблизившись к царице и после приветствия передав ей дары, я вышел и отправился к другим строениям, в которых жил сам Аттила… Стоя среди всей толпы, – так как я был уже известен стражам Аттилы и окружавшим его варварам, и потому никто мне не препятствовал, – я увидел шедшую массу народа, причем на этом месте поднялся говор и шум, возвестивший о выходе Аттилы». Тут появился Аттила. Он встал перед дворцом, и «к нему стали подходить многие, имевшие тяжбы между собой, и получали его решение. Затем он возвратился во дворец и стал принимать прибывших к нему варварских послов».
Дальше описан пир у самого Аттилы: «Отведав из кубка, мы подошли к креслам, на которых следовало сидеть за обедом. У стен комнаты с обеих сторон стояли стулья. Посредине сидел на ложе Аттила, а сзади стояло другое ложе, за которым несколько ступеней вело к его постели, закрытой простынями и пестрыми занавесями для украшения, как это делают эллины и римляне для новобрачных. Первым рядом пирующих считались сидевшие направо от Аттилы, а вторым – налево, в котором сидели и мы… Онегессий сидел на стуле вправо от царского ложа». То есть вообще стулья, кресло, ложе – это совсем не атрибуты быта кочевников. Римляне, как мы знаем, возлежали на ложах во время пиршеств. А здесь есть смешение неримского начала (стульев) с явно римскими ложами. И у жены Аттилы ложе, на котором она лежит, и ковер, производящие впечатление чего-то восточного. Ясно, что тут происходит интересное смешение разных культур.
А дальше Приск описывает подробно: «После того, как все были удостоены этого приветствия, виночерпии вышли, и были поставлены столы… каждый имел возможность брать себе положенные на блюдо кушанья […]. Первым вошел слуга Аттилы с блюдом, наполненным мясом, а за ним служившие гостям поставили на столы хлеб и закуски […]. Для прочих варваров и для нас были приготовлены роскошные кушанья, сервированные на круглых серебряных блюдах, а Аттиле не подавалось ничего, кроме мяса на деревянной тарелке». Тоже интересно, почему? Он боялся яда? Или просто ему претили все эти римские изыски? Он напоминает князя Святослава, который, правда, будет жить на полтысячи лет позже, про которого летописец пишет, что он ходил аки пардус[50], спал на голой земле, ел только жареное мясо – аскетичный и суровый вождь, воин. «И во всем прочем он оказывал умеренность: так, например, гостям подавались чаши золотые и серебряные, а его кубок был деревянный. Одежда его также была скромна и ничем не отличалась от других, кроме чистоты; ни висевший у него сбоку меч, ни перевязи варварской обуви, ни узда его коня не были украшены, как у других скифов, золотом, каменьями или чем-либо другим ценным[51]. Когда были съедены кушанья… мы все встали, и вставший не возвращался к своему креслу прежде, чем каждый гость из первого ряда не выпил поданный ему полный кубок вина, пожелав доброго здоровья Аттиле. Почтив его таким образом, мы сели, и на каждый стол было поставлено второе блюдо с другим кушаньем […]. При наступлении вечера были зажжены факелы, и два варвара, выступив на средину против Аттилы, запели сложенные песни, в которых воспевали его победы и военные доблести; участники пира смотрели на них, и одни восхищались песнями, другие, вспоминая о войнах, ободрялись духом, иные, у которых телесная сила ослабела от времени и дух вынуждался к спокойствию, проливали слезы». После пения выступал шут, который всех рассмешил каким-то «всевозможным вздором», затем был мавританский карлик Зеркон (про которого мы узнаем, что он был подарен Аттиле).
Таким образом, мы видим очень интересную картину. Бесценное и редчайшее описание. Мы видим, без сомнения, варварского вождя, окруженного своей дружиной, которую мы могли бы обнаружить и у германцев, и у скандинавов, и на Руси. Вождь пирует с ней вместе, он демонстративно прост в своей обыденной жизни, но при этом вокруг него огромная роскошь, перед ним все трепещут, и это тоже хорошо понятно из описания. Если кто-то пытается ему возражать, остальные сразу напрягаются. Вообще спорить с Аттилой у них не получается. И ничего похожего на жизнь племени дикарей. Судя по всему, в это время Аттила считался самым мощным, самым могущественным из всех варварских правителей, окружавших Рим.
В 450 году в жизни Западной Римской империи произошел скандальчик. У императора Валентиниана III, который не отличался умом, волей и хоть какими-то талантами, была сестра Гонория, не желавшая соблюдать правила, предписанные ей обществом, семьей, братом и так далее. У нее был роман с управителем ее дворца, неким Евгением. Когда все это открылось, Валентиниан был в ярости, Евгения тут же казнили, а сестру он решил выдать замуж за одного из сенаторов. Сестры и дочери императоров, конечно, всегда были, с одной стороны, очень ценным товаром, их можно было выгодно выдать замуж и заключить какой-то союз, а с другой – они всегда вызывали опасения. А если муж этой дочери или сестры захочет захватить власть? Что тогда? И вот Валентиниан выбрал самого захудалого сенатора, про которого было понятно, что ему просто не хватит энергии, наглости, силы, чтобы восставать. Очевидно, для Гонории именно эти качества сенатора выглядели недостатками, потому что она совершенно не хотела за него выходить замуж. И тогда она сделала удивительную вещь: она написала письмо Аттиле с просьбой о помощи. Здесь тоже не совсем понятно, что произошло, потому что она к этому письму приложила свое кольцо. Одни историки считают, что это кольцо было просто знаком того, что письмо действительно от нее, что она поручала Аттиле выручить ее, облекала его какой-то властью. С другой стороны, есть версия, что письмо содержало просьбу жениться на ней, потому и прилагалось к нему кольцо. Возможно, это было и не так, но Аттила истолковал это письмо именно таким образом. Он радостно сообщил Валентиниану, что, вообще-то, он собирается жениться на его сестре и требует выдать ему сестру и – как в сказках, полцарства в придачу, – половину земель Западной Римской империи. Валентиниан ответил яростным отказом – сестру-то он, может, еще бы и отдал, а вот половину своих владений отдавать совершенно не хотел. Тогда Аттила броском из Центральной Европы, пройдя германские земли, переправляется через Рейн и вторгается на территорию Галлии, чтобы отвоевывать себе жену и владения. И дальше мы знаем леденящее душу описание того, как гунны прошли по Гал