я. Отсюда вытекало, что А. И. Остерман мешал не персональному возвышению Артемия Петровича при императрице Анне, а торжеству российской республики в ущерб самодержавию династии Романовых. Точь-в-точь, как зимой 1730 года, когда именно Остерман воспрепятствовал не просто карьерному взлету кого-либо из верховников, а учреждению в России «мнимой републики Долгоруковых».
С помощью Кубанцева государыня проникла в тайные устремления Волынского. Однако для казни заговорщика одного понимания, чего тот желал, недостаточно. Нужны доказательства. Прямых улик при обысках раздобыть не получилось, почему Тайная канцелярия и сконцентрировала все внимание на вытягивании из конфидентов Волынского улик косвенных, то есть словесных. Увы, никто, даже Кубанцев, приписать патрону бесспорную подготовку мятежа не отважился. 11 мая Федор Соймонов, 16 мая Петр Еропкин, 19 мая в застенке и на дыбе Андрей Хрущев признали, что поступки Артемия Петровича весьма схожи с поведением человека, замышляющего государственный переворот. И только. Правда, каждый из них повинился и в том, что при благоприятном стечении обстоятельств охотно примкнул бы к лидеру-республиканцу. Сам же «организатор» революции вытерпел и психологическое, и физическое давление Ушакова с Неплюевым. С 7 мая на допросах, 22 мая в застенке и на дыбе он упорно стоял на том, что народного возмущения и свержения императрицы («себя чрез что-нибудь зделать государем») никогда не добивался, царицу же порицал «с продерзости и от невоздержания языка»{84}.
Видя такую непреклонность центральной фигуры процесса, Анна Иоанновна постановила призвать к ответу других хороших знакомых Волынского. 22, 24, 26 и 27 мая следователи встречались с секретарем И. Эйхлером, 27 и 28 мая – с переводчиком И. Судой, 30 мая – с П. Мусиным-Пушкиным. Не прерывалось общение и с группой арестованных ранее, для уточнения мелких нюансов и противоречий. Однако польза от увеличения обитателей Петропавловской крепости оказалась минимальной. По крайней мере, раскрытию республиканского заговора новички ничуть не помогли. И тогда 4 июня Анна Иоанновна санкционировала применение радикального метода – пытки четырех конфидентов Волынского. 6 июня розыску подвергли Ф. Соймонова, П. Еропкина, И. Эйхлера и П. Мусина-Пушкина. Десяток и более ударов кнутом нисколько не изменили ситуацию. Мученики не вспомнили что-либо принципиальное. 7 июня повторное истязание пережил Артемий Петрович (18 ударов), и с тем же результатом. Причем Волынский поклялся перед Богом, что не планировал вместо абсолютной монархии царицы вводить республиканскую форму правления, а грешен и казни достоин исключительно за произношение «злодейственных» фраз и за мерзкие сочинения.
На этом следствие практически завершилось, снабдив государыню максимумом информации. На большее рассчитывать не стоило, что Анна Иоанновна поняла, заслушав доклад Ушакова и Неплюева. Хотя дуэт не обнаружил несомненных подтверждений существования в России республиканской партии, императрицу такой поворот нисколько не смутил. Она уже решила обезглавить Волынского, а обоснование высочайшей воле будет. Подчиненные напишут манифест по всем правилам риторического искусства.
9 июня царица повелела Тайной канцелярии прекратить розыск с допросами и целиком переключиться на сочинение «изображения» вин Волынского и его друзей. Два сановника поручение исполнили и 17 июня отвезли в Петергоф (туда Двор переехал из столицы 10 июня) проект обвинительного акта, который Анна Иоанновна одобрила 19 числа.
20 июня в Сенате состоялся суд. Два десятка вельмож безропотно обрекли Волынского с шестью конфидентами на гибель. 22 июня под давлением государыни бумагу подписали те, кто «за присудствием в Питергофе» на заседании не был (А. Б. Куракин, Д. А. Шепелев, В. Салтыков, С. Лопухин). 23 июня царица конфирмовала приговор суда, сохранив жизнь Соймонову, Эйхлеру, Мусину-Пушкину и Суде. Утром 27 июня 1740 года узников отвели на Сытной рынок, располагавшийся поблизости от крепости, где палач казнил Волынского, Хрущева и Еропкина, а прочих высек кнутом или плетью. Публичного унижения избежал лишь Мусин-Пушкин. Ему экзекуцию – урезание языка – устроили в одной из Петропавловских казарм. Через час после расправы три мертвых тела доставили на Выборгскую сторону. Там, на погосте при церкви Самсона Странноприимца, они и обрели вечный покой{85}.
1741 год. Триумф цесаревны
О дворцовом перевороте ноября 1741 года существует немало легенд. Принято считать, что инициатива заговора целиком принадлежит шведскому и французскому послам в Петербурге – Эрику Нолькену и Иоахиму Шетарди, что гренадерская рота преображенцев стихийно превратилась в боевой революционный отряд и буквально силой вынудила Елизавету Петровну пойти на штурм Зимнего дворца, что Анна Леопольдовна легкомысленно проигнорировала предупреждения англичан и австрийцев о готовящемся захвате власти, что цесаревне сочувствовали только низы русского общества (солдаты, обыватели), а верхи (знать, гвардии офицеры) относились чуть ли не с презрением…
Между тем именно Шетарди в своих депешах сообщил в Версаль о том, что Елизавета Петровна первой предложила ему вступить в заговор, а когда он вежливо уклонился, завязала диалог с Нолькеном. Депеши эти давно опубликованы. Из дипломатической переписки англичан, также изданной еще в XIX веке, можно узнать, что Анна Леопольдовна предостережениями из Лондона и Вены вовсе не пренебрегла, а, посовещавшись с британским посланником Э. Финчем, нашла наиболее разумным и безопасным для себя не провоцировать общественное возмущение, а то и восстание, карательными мерами по адресу любимой народом цесаревны.
Если продолжить, то тщательный анализ всех имеющихся в нашем распоряжении документальных материалов о воцарении дщери Петровой не оставит камня на камне от прежних, подчас просто нелепых или мифических утверждений. Зато обретет и внутреннюю логику, и жизненную естественность иной, для плененного догмами и схемами сознания невероятный сюжет: история о целенаправленной, упорной и всесторонне продуманной деятельности одного человека по организации государственного переворота, которому помогала сплоченная команда преданных соратников и сочувствовало подавляющее большинство соотечественников, как благородного, так и «подлого» происхождения.
5 октября 1740 года завершился период относительной политической стабильности, установившейся в империи после поражения верховников в феврале 1730 года. Если кто-то считает, что спокойное десятилетие – закономерный результат победы Анны Иоанновны над Д. М. Голицыным, то глубоко ошибается. Россию не трясло в те годы по двум другим причинам. Во-первых, Елизавета Петровна признала выбор соотечественников и оспаривать его не думала. Во-вторых, цесаревна, убедившись в несокрушимости тех, кому повезло заручиться общественной поддержкой, решила повременить с возобновлением борьбы за власть до того, как сумеет завоевать симпатии большинства народа.
Кропотливая и упорная работа в данном направлении велась на протяжении всего царствования императрицы Анны, и в итоге презренная грешница, некогда осужденная и опозоренная народной молвой, превратилась в национального кумира, в котором видели достойного преемника нынешней государыни. Проблема заключалась в одном – царица передавать трон двоюродной сестре категорически не желала и готовилась завещать престол двадцатилетней племяннице – Анне Леопольдовне – или ее сыну, в случае рождения малыша от брака принцессы с герцогом Брауншвейгским Антоном-Ульрихом.
Впрочем, дочь Петра Великого планы Анны Иоанновны не очень расстраивали. Она уже давно нашла выход из образовавшейся коллизии. Нет, ночной захват Зимнего дворца отрядом гвардейцев ею тогда не замышлялся, ибо то – акт слишком примитивный, а главное, крайне опасный для будущего того, кто метит в монархи. Ведь дурной пример бывает весьма заразителен… Елизавета помнила об этом. Оттого и ставку сделала не на заговор группы мятежников, а на мирную народную революцию под патриотическими лозунгами. Следуя по стопам Вильгельма Оранского, претендентка не сомневалась, что россияне по призыву своей любимицы откажутся подчиняться Анне Леопольдовне и, как англичане в 1688 году, массовыми акциями гражданского неповиновения вынудят девушку, в принципе равнодушную к политике, отречься в пользу тетки.
Такова была основная идея. Имелась и запасная. Произведи на свет чета Брауншвейгских ребенка мужского пола, дщерь Петрова поступила бы по-иному, выпустив на сцену Иоганна-Эрнста Бирона. Поразительно, но между фаворитом Анны и главной соперницей царицы еще в Москве в 1730 или 1731 году возникла едва ли не дружба, завязавшаяся, конечно, благодаря взаимной политической заинтересованности обоих друг в друге. Елизавета Петровна обрела в лице курляндца надежного защитника, смягчавшего августейший гнев, изливавшийся на первую красавицу России. Бирон же стремился заслужить доверие перспективной молодой особы, чья популярность в обществе росла день ото дня. И, похоже, Анна Иоанновна даже не подозревала о существовании у нее под носом тайного политического союза, который, к сожалению или к счастью, так и не стал явным.
12 августа 1740 года Анна Леопольдовна родила мальчика, и второй вариант овладения властью мгновенно оттеснил на задворки первый. Пока императрица со свитой чествовала новорожденного, врач Елизаветы И. Лесток от имени госпожи на секретных свиданиях с герцогом Курляндским обсудил программу действий дуэта в час «X». В конце концов сошлись на следующем: Бирон всеми правдами и неправдами добивается для себя назначения регентом при малолетнем царе в обход матери. Причем в текст «определения» о регентстве надо в завуалированной форме внести положение о праве опекуна в любой момент «избрать и утвердить» вместо младенца-государя кого-либо другого. Опираясь на сей пункт, герцог обязан в условленный день низложить малютку и возвести на освободившийся трон дочь Петра Великого. Та тотчас объявляет верного сподвижника первым министром и выражает намерение способствовать бракосочетанию дочери Бирона с герцогом Голштинским Карлом-Петером-Ульрихом – законным преемником новой императрицы.