[4].
Стоял 1807 год. Лето было жарким, в парке Ренси изнемогали от цветения розы, в густой листве распевали птицы, а зеркала роскошной ванной комнаты отражали красоту молодой счастливой женщины.
И откуда взялась в это чудное утро отвратительная записка?
Увидев, что послание не подписано, Лаура собиралась выбросить его, но любопытство оказалось сильнее, и вот что она прочитала:
«Почему господин губернатор не возвращается каждый вечер к своей прелестной супруге? Ренси не так уж далеко от Парижа. Может, он предпочитает парижские развлечения? Сегодня его приветствовали в театре Варьете, где собирается весь Париж… Но, возможно, там его ждет кто-то еще…»
Театр Варьете? Что за глупость? Там теснота, духота, а здесь столетние дубы дарят тень и прохладу, журчит ручей, оберегая замок от жары.
Однако пылкая Лаура не могла пренебречь запиской, она должна была докопаться до истины. Что-то подсказывало ей, что речь идет вовсе не об очередной «сестренке».
– Глупо не глупо, а посмотреть надо! – объявила она вслух.
– Что посмотреть? – поинтересовалась Аделина, преданная толстуха-горничная, жившая при Лауре с детства и заслужившая лестное положение доверенного лица и советчицы, если, конечно, хозяйка в них нуждалась.
Аделине исполнилось тридцать, она была старшей дочкой кормилицы Лауры, которая заботилась о малышке куда с большим рвением, чем ее блистательная мать, которая вела светскую жизнь и не могла уделить должного внимания своему потомству.
Впрочем, Лаура уже поднялась с постели, где, по мнению доктора Корвизара, должна была бы находиться еще два или даже три дня. Аделина, укладывая в ящик принесенные воздушные нижние рубашки, повторила свой вопрос:
– Что посмотреть?
Молодая женщина, искавшая под кроватью расшитую золотом домашнюю туфельку, выпрямилась.
– Посмотреть, почему Жюно приятнее провести вечер в театре Варьете в тесноте и духоте, а не приехать к нам подышать прохладой и полюбоваться сыном, которого я ему подарила.
– Может, там какая-то особая церемония? Быть может, в честь императора, и ваш супруг как губернатор города Парижа…
– М-м… Думаю, о церемонии я бы знала… Ну-ка возьми, прочитай!
Аделина, нахмурив брови, отчего посередине лба у нее залегла глубокая морщина, ознакомилась с содержанием скверной записки.
– Ага! – сказала она, прочитав, и через несколько секунд прибавила: – И вы, значит, встревожились?
– Есть отчего, разве нет? Жюно у всех на виду… Он так привлекателен, что его всегда окружает целая свита поклонниц. И все к этому привыкли. Так что, если кто-то взял на себя труд предупредить меня, значит, происходит что-то серьезное и я должна знать, в чем дело… Так что приготовь мне ванну и достань платье из тех, что недавно прислал Леруа. Достань белое газовое, расшитое золотыми пайетками. Я хочу… ослеплять!
Аделина прекрасно знала, что не стоит спорить с «госпожой губернаторшей», когда она говорит таким тоном. Если в армии Жюно окрестили Бурей, то его жена уж точно заслуживала прозвания Ураган. Так, по крайней мере, считала Аделина. И хотела бы она посмотреть, что останется от месье Жюно, когда он вернется… Но подобные мысли лучше было держать при себе!
Несмотря на спешку, а значит, и нервную суетливость, Лаура уселась за туалетный столик и занялась своей внешностью с особой тщательностью – она хотела блистать и не пренебрегла ни одной мелочью. Закончив работу, посмотрелась в зеркало и, улыбнувшись своему отражению, объявила:
– Вы не красивы, вы много хуже…
– Это что еще за хуже? – возмутилась Аделина. – Как могло вам такое в голову прийти?
– Не мне, а первому консулу, дорогая. На вечере в Мальмезоне тому назад… семь лет! Мы с Александром тогда еще были женихом и невестой…
Представление в тот вечер родилось из почти что импровизации. Удушающая жара разогнала императорский двор по замкам, однако победные новости из-за Рейна подарили вдохновение Дезожье, директору Варьете, который был к тому же и модным автором. Наконец-то наступил мир, и он хотел первым его восславить. Резвое перо мигом набросало пьеску «Лодочники Немана», ее-то и должны были сыграть вечером перед парижским светом.
Зрителей в театре собралось немало, и все это были важные персоны и сановники: в ложах разместились признанные красавицы во главе с принцессой Полиной. Полина, сестра императора, овдовела после первого брака. Ее супруг, генерал Леклерк, умер от желтой лихорадки в Сан-Доминго, и она вышла замуж по приказу – но это ее ничуть не смутило – за князя Камилло Боргезе, богатого итальянца, которого мало интересовали женщины. Боргезе был одним из лучших наездников Империи и любил погарцевать даже перед Всевышним, однако он не мешал молодой жене жить так, как ей хотелось, лишь бы она была красивой и украшала его дом. Полина не обманула ожиданий князя, она была самой красивой из сестер Бонапарта, а еще и самой своевольной и щедрой. Она коллекционировала любовников и ездила по модным магазинам. Царственный брат называл ее «Мадонна безделушек». Полина с детства была ближайшей подругой Лауры Жюно.
Александр сидел в ложе один и, похоже, скучал, хотя героиню из «Лодочников» пела знаменитая Дюгазон, от которой был без ума «весь Париж» и которая очень нравилась губернатору. Говорили даже, что… Но чего только не говорили об Александре?..
Он восторженно хлопал певице, когда дверь ложи отворилась. Он вскочил и, узнав жену, низко поклонился, слегка побледнев.
– Вы? – удивленно спросил он. По приказу императора обращение «ты» допускалось только в домашней обстановке. – К чему такая неосторожность?
– Неужели у меня больной вид? – шутливо спросила Лаура.
– И близко нет! Вы великолепны. Но я не видел у вас такого платья!
– Оно только приехало от портнихи, – со смехом отвечала она. – Что скажете? Оно вам нравится?
– Я был бы привередой, если бы… Вы обворожительны! Впрочем, как всегда. Но вы уверены, что не совершаете ошибку? Сегодня утром, когда я уезжал, вы показались мне бледненькой.
– Нет. Нельзя залеживаться в кровати. Вы же знаете, как я люблю двигаться и…
Она замолкла. В коридоре раздались шаги, и почти сразу же под руку с мужчиной в мундире в ложе появилась Каролина Мюрат, великая герцогиня Берга. Она не стала скрывать своего недовольства, увидев рядом с мужем жену.
– И вы тоже тут? А я-то думала, вам предписано лежать в постели!
– Я тоже так думала, но мужественные одолевают горы, а я никогда не любила лежать. Ваше императорское высочество достаточно хорошо меня знает, чтобы не удивляться.
– Да, конечно. Примите мои поздравления, – продолжала Каролина, устремив на Жюно взгляд, который не сулил ему ничего хорошего. – И приехать вам помог ваш супруг, не так ли?
– Вовсе нет, – отозвалась Лаура, раскрыв белый с золотом веер, не уступавший великолепием платью. – Я сделала супругу сюрприз.
– Как он, должно быть, обрадовался, – уронила Каролина, садясь в кресло, которое немного выдвинул Жюно, поставив его чуть в стороне от двух других, куда уселись супруги.
Лауру глубоко задело появление Каролины и их обмен на первый взгляд вполне безобидными фразами, и она внимательно посмотрела на сидящую рядом маленькую женщину, которую всегда считала подругой. Они были одного возраста. Каролина среди сестер была самой младшей и единственной блондинкой. Элиза, самая старшая, была брюнеткой и отличалась сдержанностью, унаследовав от матери, мадам Летиции, ее величественную красоту. Полетт, вторая, которую стали звать Полиной, была прехорошенькой и очень ветреной, ей никак не удавалось быть верной женой, хотя она умела быть верной в дружбе.
У Каролины была короткая шея и немного большеватая голова, но краски – бело-розовая кожа, большие голубые глаза – несомненно, были ее достоинством и делали ее образ очаровательным. И еще она как никто другой умела заполучить мужчину, который пришелся ей по нраву. У Лауры уже не было никаких сомнений, что ее императорское высочество с недавних пор одаривает своей благосклонностью ее мужа. Предстояло дейстововать с крайней осмотрительностью – если Каролина чего-то хотела, ничто не могло ее остановить. Даже ее супруг Мюрат, честолюбивый не меньше жены и мечтающий о настоящей королевской короне, потому что герцогская для человека его стати казалась ему несерьезной.
Жюно тоже был честолюбив, но до сих пор его все устраивало. Однако жена, которая хорошо его знала, видела, что сейчас в нем шевелится червячок недовольства. Шевелился он по одной-единственной причине: губернатор Парижа не сражался рядом с императором во время последней кампании, проходившей в Германии, он не принимал участия в последних битвах.
– Доверяя тебе Париж, я доверяю тебе сердце своей империи, – сказал Жюно Наполеон. – Позаботься, чтобы здесь не было никаких неприятностей, пока я отсутствую.
– Я все понимаю, сир, но вы прекрасно знаете, что для меня нет ничего лучше, как сражаться бок о бок с вами. Князь Талейран вполне мог бы…
– Князь Талейран политик, и я вовсе не уверен в его верности. Парижу нужен солдат, а ты один из лучших солдат. Ты молод, значит, впереди у тебя много времени, хватит, чтобы завоевать маршальский жезл!
Этим обещанием и пришлось удовольствоваться Жюно. Когда он вернулся к себе в особняк на улице Шан-Зэлизэ (подарок Наполеона), Лауре понадобились неисчислимые запасы любви и терпения, чтобы убедить мужа в том, что император не пожелал удалить его от себя, а, напротив, проявил к нему высшее доверие и дружбу. Но так и не убедила.
– Я слишком молод, чтобы командовать консьержками, – возмущался он. – Мое место с ним рядом, в огне битвы!
Обида не прошла. И в этот вечер Лаура задала себе вопрос: а что, если, сблизившись с Каролиной, он искал возмещения. Она же сестра императора…
Как бы там ни было, но на плечи законной супруги легло нелегкое бремя. Во-первых, она опасалась Каролины, потому что любовное приключение с ней грозило ее Александру прогулкой по утренней росе вместе с Мюратом в какой-нибудь закрытый сад или другой укромный уголок, где они достанут сабли или пистолеты. Мюрат отличался безудержной храбростью – не меньшей, чем Жюно, – и роль обманутого мужа не соответствовала его статусу.