Ответ был молниеносный. Жюно бросил на жену яростный взгляд, не говоря ни слова, схватил шкатулку, и, хлопнув дверью так, что сотрясся весь дом, удалился к себе.
И тут Лауре стало безумно страшно. Она не могла заснуть, воображая ужасные последствия того, что произошло. Представляла себе отца своих детей с пистолетом в руке, он убивал того, кого она любила. Или получал смерть из его рук… Живое воображение рисовало ей лужайку в парке на рассвете и двоих мужчин напротив друг друга, поднимающих пистолеты…
«Я бросилась на постель, – напишет она позже, – я исходила слезами. Страдание душило меня. Я физически ощущала боль, которая меня раздирала. Если бы я была преступницей, своими муками этой ночью я заслужила бы прощение».
На ее несчастье, после ночи начался такой же мучительный день. Едва рассвело, как она услышала, что со двора уехала карета. Лаура призвала Аделину, та прибежала очень встревоженная и сообщила, что монсеньор поехал к императору.
– Ты даже представить себе не можешь, до какой степени я несчастна, – пожаловалась Лаура, и слезы опять полились у нее из глаз.
Аделина встала на колени возле кровати, взяла руку своей госпожи и начала целовать ее и плакать, да так, что Лаура начала ее утешать.
– Бедная моя Аделина! Не стоит так горевать. Мне уже недолго осталось мучиться. Сердце мое живо только болью, которая скоро его разобьет[44]. Но когда я умру, ты останешься с моими детьми, я так хочу. И будешь им так же верна, как была верна их матери. Так, моя Аделина?
– Не говорите так со мной! – вскричала камеристка, вскочила и побежала к двери.
Лаура снова осталась одна, пытаясь понять, что случилось с Аделиной. Уж не она ли всему виной? Не мучают ли ее угрызения совести? Ведь только она одна знала о шкатулке, которая была спрятана у нее…
Но Лаура отложила свои размышления, услышав вновь стук каретных колес. Жюно вернулся. Было около девяти утра. Лауру снова забила дрожь. «Мне показалось, – написала она, – что я слышу барабанную дробь, которая возвещает преступнику, что настал его последний час. Никогда я не забуду и никогда не поблекнет в моей памяти выражение лица, с каким он вошел ко мне в комнату. Я не узнала его!»
Страх, о котором пишет Лаура, был непритворным, особенно если учесть физические данные ее мужа. Одаренный могучими мускулами Жюно был и ростом метр восемьдесят с лишним, тогда как она была хрупкого сложения и ростом метр пятьдесят или шестьдесят.
Первое, что сделал оскорбленный муж, войдя к жене, – запер дверь на два оборота, потом подошел к кровати, где продолжала лежать Лаура, остановился и, молча, пристально стал смотреть на нее, отчего ей сделалось еще тревожнее. Жюно протянул ей листок бумаги, который держал в руке.
– Я пришел сообщить вам мое последнее решение, – проговорил он. – Прочитайте вот это, но сначала протяните мне вашу левую руку.
Лаура машинально повиновалась и тут же вскрикнула от боли. Жюно грубо сорвал у нее с пальца золотое кольцо с секретом, украшенное маленьким цветочком, который носит название «незабудка». Под цветочком пряталась дата того дня, когда Лаура встретила Меттерниха в гроте.
– Вы смеете носить подтверждение вашего позора?! Смеете подавать мне эту руку? – в ярости спрашивал Жюно. – Впрочем, оставим! Читайте!
Лаура послушно взялась за чтение, хотя слезы вновь потекли у нее из глаз.
«Князь![45]
Вы поселили отчаяние в груди человека, который никогда не наносил Вам ни оскорбления, ни бесчестья. Он хотел бы узнать причину. Я буду в Маенсе 15 февраля. Как оскорбленный я имею право выбора оружия, но даю Вам право приехать с саблей или пистолетом. Любое оружие хорошо, если может убить одного из нас.
Отсылаю Вам залоги, данные Вам той, которую Вы потеряли. Вы видите, что я знаю все, и отрицание будет только потерей времени и трусостью с Вашей стороны, свидетельствуя о желании избежать встречи, которая лишь одна способна избавить меня от страданий, которыми я мучаюсь со вчерашнего дня.
Имею честь оставаться…»
И вот на этот раз в Лауре очнулся ее характер. Она вскочила с кровати, разорвала письмо в мелкие клочки и бросила их в огонь. Жюно с яростью воскликнул:
– Да как ты посмела, несчастная?! Зачем?!
– А зачем вы нарушаете свое слово? На этом самом месте этой ночью вы поклялись завесить пеленой забвения прошлое! Мой долг был мне дорог. Ему я следовала не один год, принося себя в жертву счастью, которое вы искали на стороне, пренебрегая своим. А сегодня вы смеете меня упрекать? Вы, который виновней меня во сто раз? Молчите! – возвысила она голос, не в силах больше удерживать гнев и забыв, что силы их не равны.
Жюно, молча сжав кулаки, продолжал ее слушать. Когда Лаура кончила, он сжал ее руку так, что ногти его вошли ей в кожу, сдернул с кровати к своим ногам.
– Ты кончила свои подлые речи?! Ты смеешь равнять мою беспечность со своим преступлением?! Считаешь, что это одно и то же?
Лицо его исказило безумие, и Лаура вновь испугалась. Ей удалось вывернуться и отбежать к креслу возле камина. Там она приготовилась принять все и уже не думала защищаться. Утешительнее всего была для нее мысль, что Жюно убьет ее, и ей показалось, что ничего другого она не хочет. Только достойно встретить конец, молясь о детях…
Но Жюно думал о чем-то своем, расхаживая взад и вперед по комнате. Наконец он остановился напротив нее.
– У вас есть еще что-нибудь от него? – спросил он.
Лаура отрицательно покачала головой, и тогда он прибавил:
– Бояться нечего! Я вам все верну в самом скором времени, но в его крови, что сделает залоги еще драгоценнее.
– Господи боже мой! Да как вы можете даже помышлять о поединке? Вы, что, забыли о своих детях, о матери? Ваша жизнь свелась к сумасшествию страсти? Опомнитесь, Александр! Вспомните о своих бесчисленных пассиях!
И снова в приступе ярости он хватает ее и бросает на пол. Смотрит, наклонившись молча, поднимает и вновь отшвыривает.
– Ты боишься не за меня! Ты не страшишься, что этот человек причинит мне вред, ты боишься, что я убью его! Ты за него боишься, презренная!
Он наклонился, намотал на руку ее длинные распустившиеся волосы, рванул и опустил ее уже почти без чувств в кресло. С дьявольской злобой в голосе Жюно прошипел:
– Прокляни его! Наложи на него проклятие! Скажи, что ненавидишь его!
Гнев вновь перехватил Лауре горло, и она ответила:
– Никогда!
А затем испустила душераздирающий крик. Жюно ударил ее в левую грудь чем-то острым, острие было невелико, вошло неглубоко, но распороло кожу, и показалась кровь. Жюно ударил еще раз и еще. Лаура приготовилась к смерти, но пока еще не потеряла даже сознания и продолжала кричать все громче и громче – ей было больно, она надеялась, что кто-то придет ей на помощь.
– Замолчи! – проревел Жюно, схватив ее за плечи, готовый изломать огромными ручищами.
Кровь текла, но Лаура чувствовала, что раны не смертельны. Она вспомнила о золотых острых ножничках, которые оставила накануне на камине. Вот они-то и сыграли роль кинжала для Жюно… Жюно смотрел на свою жертву сумасшедшими глазами, и по рукам у него текла кровь. Он схватил подушку, бросился на жену и стал душить ее. Лаура про себя попрощалась с жизнью, шепотом произнесла имена детей, еще тише имя Клемента. Она закрыла глаза, чтобы забыть искаженное яростью лицо Жюно. И вот уже у нее из горла рвется предсмертное хрипение. Она… Но муж вдруг ослабил хватку, отпустил ее и, повалившись в кресло, простонал:
– Нет, на такое я не способен…
Не в силах пошевелиться, отодвинуть подушку, которая лежала у нее на лице, мешая смотреть, Лаура полулежала в кресле. Даже во рту она чувствовала вкус крови: недавно она сильно закашлялась, у нее лопнул сосудик, а теперь, видно, снова возобновилось кровотечение…
Жюно резко поднялся с кресла, подошел к секретеру, написал короткое письмо, позвонил и подошел к двери, приоткрыл, передал письмо лакею и сказал:
– Проводите сюда и впустите, не входя.
После этого он снова опустился в кресло и, не глядя на несчастную, закрыл лицо руками.
Прошло немного времени, и в дверь постучали. Жюно открыл, сделал знак лакею удалиться и впустил… княгиню фон Меттерних. Прочитав письма из шкатулки, Жюно узнал, что Лаура стала подругой жены Меттерниха и находится с ней в прекрасных отношениях. Подражая почерку жены, он попросил княгиню приехать по очень срочному, неотложному делу. Особняк Курлянд и улица Шан-Зэлизэ находились по соседству, княгиня наспех оделась и приехала.
Увидев Лауру, неподвижную, едва одетую, бледную, всю в крови, она в ужасе вскрикнула и кинулась к ней:
– Господи! Что с вами?
– Молчите и слушайте! – проскрежетал Жюно, усаживая ее в кресло. – Перед вами моя жена, я любил ее и страстно люблю до сих пор. Муки, которые я испытал, узнав о ее связи с вашим мужем, невозможно сравнить с теми, что разрывали мне сердце, когда я читал их переписку! Фурии вселились в меня. У меня есть право потребовать от вашего мужа ответа за нанесенное мне оскорбление, но, даже если я убью его, буду ли я отомщен за свои мучения? Нет. Я буду отомщен, если он тоже будет несчастен. Убив свою жену, я, возможно, не сделаю его беспредельно несчастным. Убив вас, я, быть может, окажу ему даже услугу. – Тут Жюно усмехнулся дьявольской улыбкой. – Но я знаю средство, чтобы ранить его в самое сердце. Говорят, он хороший отец, и я убью его детей. А вы? Вы теперь знаете правду. Вы можете отомстить своей лживой подруге! Я жаждал отнять у нее жизнь, но руки у меня ослабели… Не знаю, из-за какого малодушия…
Элеонора фон Меттерних слушала безумные речи Жюно со все возрастающим ошеломлением. Наконец она встала, подошла к Лауре, устроила ее поудобнее, нашла салфетку и принялась вытирать кровь.
– Как вы смеете оставлять вашу жену без помощи? – с негодованием заговорила она. – Вы смерти ее хотите? Господин герцог, позвольте мне сообщить вам, что роль Отелло не