Чудеса, да и только! Лаура была очень рада этим чудесам.
Император отбыл 15 апреля 1813 года, чтобы встать во главе коалиционной армии.
Новость о победе при Баутцене в Саксонии обежала Европу с быстротой молнии. Французы в Лайбахе ликовали.
– Мы дадим большой бал в честь нашей победы, – объявил Жюно. – Я никогда не сомневался в счастливой звезде императора!
Фиссон получил особые распоряжения. Теперь он был вместо госпожи герцогини, которая с таким искусством устраивала великолепные приемы.
Прием и впрямь обещал быть великолепным – в красиво убранных гостиных собралась элита здешних мест: самые знатные мужчины, самые красивые женщины в великолепных нарядах беседовали под тихую музыку. Фиссону и Шабролю было с чем себя поздравить – в воздухе веял магический дух торжества. Омрачало лишь опоздание губернатора, он должен был появиться в десять, а на часах уже была половина одиннадцатого…
– Вы его знаете лучше всех, у вас есть предположение, по какой причине он может опоздать? – спрашивал Фиссона Шаброль.
Фиссон уже собирался подняться к Жюно, но тут на верхней площадке парадной лестницы появился мажордом и объявил:
– Господин герцог д’Абрантес, генерал-губернатор и наместник его величества императора и короля!
В огромном зале воцарилась мертвая тишина. Губернатор начал спускаться вниз по лестнице. В белоснежных перчатках, в туфлях с золотыми пряжками, в золотых аксельбантах, с муаровой красной лентой через плечо, на которой переливались бриллиантами орденские звезды, держа в левой руке шляпу с белым плюмажем, а в правой саблю, он сиял золотом волос, торжествующей улыбкой и не оставившей его красотой. Он спускался вниз, и толпа разнаряженных гостей смотрела на него со все возрастающим ужасом. Кроме орденов, на генерал-губернаторе ничего не было…
Миг оцепенения, и нарядная толпа в ужасе бросилась врассыпную, торопясь покинуть зал.
Жюно остановился на последней ступеньке и разразился хохотом. Он хохотал и никак не мог остановиться…
Эпилог
Истина
Мальмезон, 28 июня 1815 года.
Десять дней тому назад 18 июня под Ватерлоо кроваво-красное солнце опустилось за поле, усеянное мертвецами, на котором погибла империя, несмотря на чудеса храбрости императорской гвардии. Не желая сдаваться англичанам Веллингтона, генерал Шамбронн, выкрикнув самое употребительное во французском языке ругательство, прорычал: «Гвардия умирает, но не сдается!»
Париж кипел, переплескиваясь через край, словно котел ведьмы. Переменчивый Париж, похожий на красотку, всегда готовую возмутиться и обидеться. Он уже разлюбил потерпевшего поражение, хоть еще недавно окружал героя ореолом легенды, но, когда тот вернулся с поля боя, в воздухе веяло изменой…
Побежденный Наполеон вернулся 21 июня в восемь часов утра… но в Елисейский дворец. В Тюильри уже заседало «временное правительство» под председательством Фуше. Толпы народа на улицах росли час от часу и требовали криками императора к ответу. Ходили слухи, что Людовик XVIII, укрывшийся в Генте, снова готов вернуться во Францию и царить в ней по-старому.
«Никогда еще, – напишет потом очевидец, – народ, который платит и проливает кровь, не был так к нему расположен».
Наполеону сообщили, что он должен покинуть и этот небольшой дворец и ожидать решения своей участи за пределами Парижа.
Наполеон выбрал Мальмезон, замок своей многообещающей юности, где 29 мая 1814 года умерла Жозефина. Замок теперь принадлежал королеве Гортензии, дочери Жозефины, к которой Наполен относился как к родной дочери и которая приехала к нему в Елисейский дворец, чтобы за ним ухаживать. В Мальмезоне Наполеона встретили с распростертыми объятиями.
Наконец-то среди чудесных цветов, которыми нежная креолка засадила свои сады[57], Наполеон мог насладиться покоем и отдыхом, в которых так нуждался. Прошедший год достался ему нелегко! Он провел его в боях и сражениях. Немецкая кампания так удачно началась под Лютценом и Баутценом и так трагически кончилась под Лейпцигом. В Битве народов он потерпел поражение и был вынужден как можно скорее вернуться во Францию, чтобы укрепить свои и ее позиции, потому что детище Меттерниха Священный союз, объединивший Австрию, немецкие княжества и Россию, спешил упрочить свою победу и свергнуть его с трона. Ему сопутствовала удача, его военный гений помог ему при Монмирайе, Шампобере, Реймсе и Арси-сюр-Об, но потом пришлось возвращаться и спасать от армии союзников Париж… Измена некоторых из его маршалов вынудила его отречься от трона в пользу сына, маленького короля Рима, которого мать, регентша Мария-Луиза, успела тем временем увезти в Австрию.
Наполеон попытался покончить с собой, но смерть отказалась от него. Союзники, а вместе с ними и кое-кто из его маршалов, желавших мирно и спокойно наслаждаться богатствами, которыми он их осыпал, отправили его на остров Эльба, довольно красивый островок между Корсикой и Италией, в то время как старичок Людовик XVIII, брат несчастного Людовика XVI, обосновался в Тюильри, поспешив заменить имперских орлов королевскими лилиями.
На острове Эльба Наполеон попытался сыграть роль сеньора, живя там вместе с Мадам Матерью и Полиной, окружившими его нежностью и любовью. К нему приехала и Мария Валевская с их сыном… Однако ночью 26 февраля 1815 года он с горсткой преданных ему людей поплыл в сторону Прованса и высадился в бухте Жуан, где его встретили с необычайным воодушевлением. Воодушевление сопровождало его до Гренобля[58], а потом и до Парижа. Людовику ничего не оставалось, как сбежать. Он укрылся в Генте. Клубами порохового дыма казались сопровождающие Наполеона восторженные клики, к нему вернулись даже те, кто, как маршал Ней, перешел на сторону врагов. Ней, поклявшийся «привезти императора в клетке», теперь упал в его объятия[59].
Сто дней! Наполеон вернул себе власть ровно на сто дней, а затем была битва при Ватерлоо и крушение всех надежд. Теперь он собирался отправиться в Америку: на рейде в Рошфоре его дожидались два фрегата «Медуза» и «Саал». А сам он дожидался от временного правительства паспорта. Он и представить себе не мог, что паспорт так и останется лежать в ящике у Фуше вместе с его последним воззванием. В нем император так обратился к своим солдатам:
«Солдаты! Я невидимо шагаю рядом с каждым из вас. И отблагодарю каждого из вас по заслугам, если ваше мужество и отвага восторжествуют над врагом. Меня и вас оклеветали! Люди, не сумевшие понять суть наших усилий, сочли вашу привязанность, обращенной ко мне лично. Так пусть ваши грядущие успехи убедят их, что, повинуясь мне, вы служите нашей Родине. Спасите честь и независимость французов! Наполеон узнает вас по отваге, с которой вы будете сражаться…»
В Мальмезон кроме великого маршала Бертрана, генералов Гурго и Монталона, камергера Лас Каза, нескольких адъютантов и слуг, приехавших вместе с Наполеоном, продолжали приезжать все новые и новые гости. Приехали братья – Жозеф, Люсьен и Жером, затем верные сподвижники: Савари (да, представьте себе, Савари!), Ла Валетт, Маре, герцог де Бассано, генералы и, конечно же, женщины – те, в которых он влюблялся и которые не стали его любовницами, например графиня Кафарелли, и те, которые были его любовницами и приехали сказать ему последнее прости. Одна из них, Элеонора де-ла-Плень, привезла с собой сына, которого она от него родила, маленького графа Леона… Так похожего на Римского короля. Своего законного сына Наполеон так ждал, но не дождался…
Лаура приехала последней, вечером накануне отъезда в Рошфор. Закатное солнце пламенело, но жара уже спала. Королева Гортензия приняла ее с большой нежностью.
– Он возле оранжерей, – сказала Гортензия, – я пойду и скажу ему о вашем приезде.
– Не стоит беспокоиться, прошу вас. Он может отказаться меня принять, и вас это поставит в неловкое положение.
– Напротив, я думаю, он примет вас с радостью.
Лаура улыбкой поблагодарила Гортензию и направилась к стоявшей вдали фигуре – такой знакомой и… незабываемой! Наполеон медленно шагал по дорожке, заложив руку за вырез жилета, и вдруг повернул голову, хотя у Лауры была такая легкая походка. Узнав ее, он невольно вздрогнул.
– Госпожа герцогиня д’Абрантес!
– С соизволения императора, я предпочитаю именоваться Лаурой Жюно.
И она плавно присела, сделав грациозный реверанс, образец почтения и изящества. Наполеон с улыбкой смотрел на нее: она нечасто баловала его почтением. И протянул ей руку, помогая подняться.
– Давненько мы с вами не виделись, – произнес он, – но вы по-прежнему обворожительны и безупречно элегантны. Вы снова замужем? – спросил он, окинув благосклонным взглядом ее скромное белое шелковое платье с сиреневым шарфом из муслина, того же цвета, что и ветка сирени на ее маленькой шляпке.
– Я вышла бы только с разрешения императора.
– Как вы, однако, теперь послушны! Я к этому не привык. Сколько времени прошло после смерти Жюно? Но что же мы стоим? Пройдемтесь немного. И смотрите, возле розового куста скамейка. Нам на ней будет удобно, вы наговорите мне гадостей, а я их выслушаю.
– Почему гадостей? Я всегда была вашей покорной подданной, сир!
– Вот как? Ну что ж, предположим. Так сколько времени прошло после смерти Жюно?
– Скоро будет два года, сир. Он умер 9 июня 1813 года, два месяца спустя после припадка в Лайбахе. По-настоящему он так и не пришел в себя. Его отвезли в Бургундию, в Монбар к отцу. И… Он бросился в окно, крича, что он птица.
– Вы тоже туда приехали?
– Приехала к похоронам. Я… я только что родила, и это помешало мне приехать к нему в Иллирию.
Взгляд Наполеона посуровел.
– Да, помню, вы были беременны… Но не от Жюно! И кто же – мальчик или девочка?
– Девочка… Но она прожила недолго, – прибавила Лаура и вытерла слезу, скатившуюся по щеке.