Освященное авторитетом Вольтера описание последних дней жизни Петра I в России было использовано трудолюбивым и старательным биографом императора И. И. Голиковым в его знаменитых многотомных «Деяниях Петра Великого». «Господин Вольтер, – писал здесь Голиков, – основательно надежде сей приписывает, что сей толико мудрый законодатель и толико попечи-тельнейший отец народа своего не сделал никакого завещания, кому наследовать престол»3. Сообщение Вольтера в целом не вызывало серьезных сомнений у последующих исследователей. С. М. Соловьев, например, писал, что незадолго до смерти «Петр потребовал бумаги, начал было писать, но перо выпало из рук его, из написанного могли разобрать только слова: "Отдайте все…", потом велел позвать дочь Анну Петровну, чтоб она написала под его диктовку, но когда она подошла к нему, то не мог сказать ни слова»4. И сегодня писатели и историки нередко используют эту фразу для эффектной художественной концовки рассказа о Петре I. «Перед кончиной, – пишет, например, В. И. Буганов, автор одной из последних книг о Петре I, – он слабеющей рукой успел написать на бумаге: "Отдайте все…" Кому? Кто знает…»5
Но существует и иная, противоположная точка зрения. Решительно отрицал достоверность незаконченной фразы завещания, например, Е. Ф. Шмурло. Проанализировав донесения иностранных дипломатов о событиях 1725 г., он писал, что они «согласно пишут, что при жизни Петр не сделал никакого завещания – устного или письменного, – в течение же своей болезни он был слишком слаб и страдал, чтобы царица осмелилась заговорить с ним об этом»6. Наиболее убедительную аргументацию эта точка зрения получила в статье советского историка Н. И. Павленко.
Назвав фразу «Отдайте все…» мифом, рожденным политическими соображениями, Павленко в подтверждение своего мнения привел ряд серьезных доказательств7.
Прежде всего, отмечает он, современники кончины Петра I словом не упоминают о намерении императора в последние ни жизни отдать какое-либо распоряжение. Молчат иностранные резиденты, для которых была небезразлична судьба российского трона, молчат русские историки (Феофан Прокопович, А Н. Нартов), у которых не было никаких видимых причин не сказать о таком важном факте.
Откуда же тогда появилась эта версия о незаконченном Петровском завещании? В ее выдумке трудно обвинить Вольтера – известна тщательность, с которой он изучал источники, описывая жизнь своего героя. Среди них находились как материалы, специально подготовленные для него в России стараниями Г. Ф. Миллера, М. В. Ломоносова, И. И. Тауберта, так и документы, разысканные им самим. В числе последних, как установил еще Шмур-ло, находилась анонимная рукопись, озаглавленная «Пояснения многих событий, относящихся к царствованию Петра Великого, извлеченные в 1761 году по желанию одного ученого из бумаг покойного графа Геннинга Фридерика Бассевича, тайного советника их императорских величеств Римского и Российского, Андреевского кавалера»3.
Г. Ф. Бассевич (1680 – 1749) – голштинский тайный советник, находившийся в свите герцога голштинского Карла-Фридриха. В 1721 г. герцог прибыл в Россию, намереваясь жениться на одной из дочерей Петра I. Через Бассевича он вел переговоры с русским двором относительно своего намерения. Нам неизвестно, когда Бассевич начал вести записки о пребывании в России, равно как и то, насколько анонимные выдержки из них, оказавшиеся у Вольтера, соответствовали подлинному тексту Бассевича. Однако несомненно, что Бассевич был в курсе многих дел петербургского двора, старательно описывал сквозь призму личных впечатлений и интересов события русской внутриполитической жизни, заодно не забывая подчеркнуть и свою, действительно немалую роль в них.
Не обошел Бассевич своим вниманием и последние дни жизни Петра I. «Очень скоро после праздника св. Крещения 1725 года император почувствовал припадки болезни, окончившейся его смертью. Все были очень далеки от мысли считать ее смертельною, но заблуждение это не продолжалось и восьми дней. Тогда он Приобщился Св. Тайн по обряду, предписываемому для больных греческою церковию. Вскоре от жгучей боли крики и стоны его раздались по всему дворцу, и он не был уже в состоянии думать с полным сознанием о распоряжениях, которых требовала его близкая кончина. Страшный жар держал его в постоянном бреду. Наконец, в одну из тех минут, когда смерть перед окончательным ударом дает обыкновенно вздохнуть несколько своей жертве, император пришел в себя и выразил желание писать; но его отяжелевшая рука чертила буквы, которых невозможно было разобрать, и после его смерти из написанного им удалось прочесть только первые слова: "Отдайте все… (Render tout а'…)". Он сам заметил, что пишет неясно, и потому закричал, чтоб позвали к нему принцессу Анну, которой хотел диктовать. За ней бегут; она спешит идти, но когда является к его постели, он лишился уже языка и сознания, которые более к нему не возвращались. В этом состоянии он прожил однако ж еще 36 часов»9.
Свидетельство Бассевича (или его неизвестного интерпретатора) в «Пояснениях» примечательно. Во-первых, наряду с другими многочисленными и независимыми источниками оно подтверждает, что смерть Петра I сопровождалась страшными муками. Во-вторых, в донесении саксонского резидента при русского дворе, племянника знаменитого Ф. Я. Лефорта – Ж. Лефорта, также сообщалось, что император незадолго до смерти намеревался что-то написать: «Ночью ему захотелось что-нибудь написать, он взял перо, написал несколько слов, но их нельзя было разобрать»10. Иначе говоря, Бассевич и в этой части своих записок отразил либо действительный факт, либо устное предание, распространенное среди современников и зафиксированное также Ж. Лефортом. Последний, однако, не приводит знаменитой записи Петра I, хотя ее значимость не могла бы пройти мимо его внимания. Ясно, что если Петр I и написал что-либо, то из-за неразборчивости это не имело в глазах Лефорта никакой цены.
Таким образом, лишь в извлечениях из записок Бассевича приведена сакраментальная фраза Петра I. Чрезвычайно важно в этой связи и то, что только здесь приводится и факт вызова умирающим императором своей дочери Анны, которой он решил что-то продиктовать. Введение в число лиц, присутствовавших при последних часах жизни Петра I, Анны было не случайно. Благодаря усилиям Бассевича еще 24 ноября 1724 г. голштинский герцог был обручен с этой цесаревной, а 25 мая 1725 г., уже после смерти Петра I, в Троицком соборе состоялся их брак. Несмотря на то, что в брачном договоре, утвержденном еще Петром I, его старшая дочь отказывалась за себя и свое потомство от всех притязаний на русский престол, ее кандидатура рассматривалась в качестве претендентки на императорский трон Впоследствии, кстати, когда Екатерина I назначила своим наследником сына Анны Петровны – Петра Федоровича, голштинская линия на русском троне восторжествовала.
Вопреки твердому желанию Петра I, выраженному в брачном контракте Анны Петровны и герцога голштинского, в извлечениях из записок Бассевича настойчиво проводилась мысль о том, что покойный император связывал со своей старшей дочерью и ее потомством судьбы российского трона. Анну Петровну автор наделяет всеми мыслимыми и немыслимыми государственными и человеческими добродетелями. «В руки этой-то принцессы желал Пето Великий передать скипетр после себя и супруги своей», – пищет он11. Даже брак Анны Петровны с голштинским герцогом вопреки действительности подан им как шаг, рассчитанный имен-но на «такие виды». Сообщаются и вовсе фантастические подроб-ности «Чувствуя упадок сил, – говорится здесь о Петре I, – и не вполне уверенный, что после его смерти воля и коронование Екатерины будут настолько уважены, что скипетр перейдет в руки иностранки, стоящей посреди стольких особ царской крови, он начал посвящать принцессу Анну и герцога тотчас после их обручения во все подробности управления государством и системы, которой держался во все свое царствование. Но не довольствуясь приготовлением любимой дочери к мудрому управлению государством после смерти матери, монарх, одушевленный заботами об общественном благе и о прочности своей реформы, не оставлял без внимания и случайностей, для него ненавистных»12
Как заметил Павленко, объяснение этой «проницательности» Бассевича, его умения «наблюдать за событиями, ускользнувшими от современников;», а попросту говоря, выдумывать несуществовавшие факты, как в случае с приглашением к смертному одру Анны Петровны, кроется в цели, месте и времени составления его воспоминаний. Они написаны в год смерти Елизаветы Петровны, преемником которой на русском троне должен был стать Петр Федорович, сын Анны Петровны и герцога голштин-ского. Однако Елизавета Петровна была готова лишить Петра Федоровича права наследования, так как все хорошо знали о его симпатиях к Фридриху II, воевавшему с Россией. В этих условиях голштинский двор был очень заинтересован в формировании в Европе выгодного мнения о родителях наследника. Бумаги Бассевича в этом смысле приобретали важное политическое значение. Через Вольтера «намерения» Петра I в отношении Анны постарались сделать общеизвестными13. В 1775 г. они были изданы и А. Ф, Бюшингом»4.
В бумагах Бассевича Анна Петровна выступает на исторической сцене как естественный продолжатель великих замыслов и дел Петра I. Бассевич прекрасно знал, что в соответствии с уставом о престолонаследии Петр I должен был назвать своего преемника, В извлечениях сказано о первых словах завещания Петра I, прочитанных уже после того, как он потерял окончательно сознание. В контексте всего рассказа о последних часах императора читатель тонко и неназойливо подводился к мысли о том, что «отдать все» Петр I намеревался Анне Петровне.
Любопытна трансформация этого известия в изложении русского историка И. И. Голикова. По его рассказу, император, когда перо выпало из его руки, «напрягши остальные силы свои, произнес сие слово: после не знали, что сие слово значило, освободиться ли он желал от беспокойства нашедших к нему в комнату во множестве людей, или о следующем времени по смерти своей, однако, слово сие почтя все приказом, вышли вон»15. Домысел Голикова представлял собой, несмотря на деликатные оговорки, скорректированное последующими событиями (избрание Екатерины I) вполне логичное развитие свидетельства Бассевича: Анна Петровна должна была стать, согласно воле Петра I, русской императрицей после Екатерины I.