ия. Сам Бардин из освоенного им ремесла сделал доходный промысел. В его деятельности мы обнаруживаем элементы некоего «кодекса правил подделыцика», в основе которого лежал принцип: ничего не выдумывать, а только подражать внешним признакам подлинных источников и рукописей, «удревнять» изготовленные списки фальсифицированными записями.
Бардин именно подражал признакам древности. Несмотря на то, что через его руки прошло много подлинного рукописного материала, несмотря на несомненные художественные способности и умение писать «под древность», несмотря на многочисленные и прочные связи с действительными знатоками древностей, благодаря которым он был в курсе новейших открытий (достаточно в этой связи указать, что Бардин фабриковал подделки с разных списков, представлявших разные редакции памятников письменности), его изделия не были свободны от промахов. В свое время они были подробно перечислены и проанализированы М. Н. Сперанским. Их можно распределить на три группы. Первая группа касается почерка подделок. Их почерк – это внешнее механическое подражание отдельным особенностям подлинных древних памятников, без знания изменений во времени типов почерков. Поэтому в уставном бардинском почерке можно встретить скорописные начертания, и наоборот. Избегая вообще сокращений в своих изделиях, Бардин распространял это и на слова, обычно писавшиеся в подлинных рукописях с сокращениями или под титлами («бог», «господь», «человек», «отец» и т. д.). В то же время он неожиданно вводил сокращения, чуждые подлинным памятникам письменности («влкого», «хрбрый», «чдтвцъ», «двькы» и т. д.). Бардин рисовал фантастические, не встречающиеся в подлинных рукописях инициалы. В своем письме он злоупотреблял начертаниями йотованного большого юса, не признавая юса малого, последовательно писал «и» десятеричное перед гласной, а не в конце строки при недостатке места для «и», как в подлинных рукописях, придавал «и» десятеричному современное начертание – с одной, а не с двумя точками, ставил знак переноса, несвойственный древним памятникам письменности, и т. д.27
Вторая группа промахов Бардина относится к внешним признакам рукописей. В древних рукописях существует устойчивая зависимость между форматом и числом листов в тетрадях, которые их составляют (например, рукописям в четвертую долю листа соответствует 8 или 16 листов в тетради). Бардин же составлял свои рукописи в четверку из тетрадей, насчитывающих 4 листа. Те же самые рукописи, за редчайшим исключением, в древности не писались в два столбца, что характерно для изделий Бардина. Не знала русская письменность и формы пергаменных свитков, к которым часто прибегал Бардин в своих подделках28.
Третья группа промахов Бардина касается грамматики его изделий – здесь можно встретить многочисленные, невозможные для подлинных текстов описки, ошибки в правописании.
После всего сказанного становится понятной роль и личности Бардина, и его подделок в истории отечественных фальсификаций. «Проделки» Бардина выглядят как мастерски для того времени выполненные шутки, без притязаний на подлинность текстов. Его «творчество» было своеобразной реакцией на тот поток открытий подлинных памятников письменности, которыми оказалось богато начало XIX в. Одновременно это был деловой ответ энергичного и знающего торговца-антиквария на сложившуюся на книжном рынке, благодаря развитию частного коллекционирования, конъюнктуру. Пожалуй, как никто из отечественных фальсификаторов исторических источников, Бардин преуспел в своем деле, превратив его в доходный, даже уважаемый коллегами промысел. И кто знает, может быть, мы еще встретимся не с одной подделкой, вышедшей из-под пера этого человека. Желающий быть обманутым да будет обманут, скажем мы в заключение.
Глава девятая
«ВОЗБУДИТЬ ВЕЛИЧАЙШИЕ ОЖИДАНИЯ»
– Пресвятая Богородица, почто рыбка не ловится?
– Либо невод худ, либо нет ее тут.
Русская народная пословица
Подделке, о которой пойдет речь в этой главе, была суждена долгая и славная жизнь. На это, может быть, даже не рассчитывал ее автор, когда в тишине своего рабочего кабинета, охваченный достаточно прозаическими целями (о них мы узнаем позже) и осененный неожиданной идеей, торопливо набрасывал ее первый вариант.
Речь идет о так называемой «Записке анонима» или «Рукописи профессора Дабелова». Полторы-две страницы текста этой рукописи вот уже более 160 лет вызывает ожесточенные споры, поддерживает так свойственные людям романтические надежды ни больше ни меньше как на находку библиотеки Ивана Грозного. Рукопись содержит краткую опись древнегреческих и латинских книг, якобы находившихся в этой библиотеке в XVI в., увиденных и даже частично переведенных неизвестным дерптским пастором во время его пребывания в России.
Для большей ясности оговоримся сразу: мы отнюдь не склонны сомневаться в существовании библиотеки Ивана Грозного. На это бесспорно указывает ряд сохранившихся источников, тщательно проанализированных в отечественной и зарубежной литературе'. Назовем лишь некоторые из них. Это свидетельство Максима Грека о книгах библиотеки московского царя, увиденных им после приезда в Россию, а также указание в ливонской хронике Ф. Ниенштадта. Последнее особенно важно. Под 1565 г. Ниенштадт, со слов побывавших в России при Иване Грозном дерптского пастора И. Веттермана и дипломата Шреффера, сообщил, что царь показал Веттерману библиотеку и попросил его перевести находящиеся в ней сокровища.
Надежда на открытие всегда поддерживает поиск, интуиция ему помогает, но только знания направляют его по верному пути. Вот почему в историческом поиске важно, чтобы он опирался на истинные знания. Не являются в этом отношении исключением и поиски библиотеки Ивана Грозного, поиски, в которых «Записке анонима» отводилась (и отводится иногда до сих пор) чрезвычайно важная роль.
Портрет Ивана Грозного.
Первое известие о «Записке анонима» принадлежит профессору римского и германского права Дерптского университета X. X. Дабелову (1768 – 1830). До прибытия в 1818 г. в Дерптский университет и во время преподавания в нем Дабелов снискал известность своими историко-правовыми исследованиями. В 1806 – 1807 гг. он работал в библиотеках и архивах Италии и Франции, в 1813 г. – Гейдельберга и Геттингена. Это позволило ему собрать богатый материал, обобщенный в ряде книг: «Очерки по истории Римского государства и его права» (1818), «Историко-догматические очерки древнегерманского частного права» (1819), «Древнеримское право» (1822) и др.
В 1822 г. в статье «О юридическом факультете в Дерпте» Дабелов опубликовал выдержку из названного им «Указателя неизвестного лица» – список рукописей юридического содержания, некогда находившихся в библиотеке русского царя. По словам Дабелова, после приезда в Дерпт, в процессе архивных разысканий среди неопубликованных бумаг им и был обнаружен этот список2.
Сообщение Дабелова вызвало живой интерес в зарубежных научных кругах. Находка была высоко оценена в ряде откликов. Но наряду с этим зазвучали и скептические голоса. Так, в одном из журналов, выходивших в Галле, неизвестный автор высказал удивление по поводу находки Дабелова и его доверия к содержанию обнаруженной «Записки анонима»3.
Сообщение Дабелова, вероятно, так и затерялось бы на многие годы, если бы им не заинтересовался молодой ученый ф В. Клоссиус (1795 – 1838 г.), изучавший право в Тюбингенском университете и снискавший к этому времени авторитет в ученых кругах своим открытием (в Амброзианской библиотеке в Милане) и изданием новых отрывков из «Юридического кодекса» византийского императора Феодосия. В 1824 г. Клоссиус прибыл в Дерпт и в апреле того же года стал ординарным профессором кафедры уголовного судопроизводства, истории, права и юридической словесности. Здесь он и познакомился с Дабеловым и его находкой.
Уже в ноябре 1824 г в письме к одному из своих коллег, опубликованном в 1825 г., Клоссиус сообщал, что «существует рукописный каталог библиотеки князя Ивана Васильевича Великого, супруга принцессы Софьи, племянницы последнего греческого императора Этот князь купил много рукописей на Востоке». В письме к другому знакомому, Бюхеру, от 6 мая 1826 г. Клоссиус вновь указал на этот «каталог», а затем упомянул о нем и в своей актовой речи в 1829 г.4
Удивительно, но сообщения Дабелова и Клоссиуса либо остались неизвестными русским ученым, либо не заинтересовали их. О «Рукописи профессора Дабелова» заговорили во весь голос лишь после того, как Клоссиус в 1834 г., незадолго до своей смерти, опубликовал большую статью «Библиотека великого князя Василия (IV) Иоанновича и царя Иоанна (IV) Васильевича»5 Здесь впервые были сообщены и проанализированы все известия об этом хранилище, а также полностью опубликованы «Записка анонима» и подробный рассказ о ее находке.
По словам Клоссиуса, Дабелов в Дерпте занимался поиском материалов по истории лифляндского права и «получал с разных сторон документы, которые сообщались ему частию от разных посторонних лиц». В 1826 г. Клоссиус узнает от Дабелова, что среди этих бумаг находились четыре «связки или тетради», обозначенные им как «Collectania Pernaviensia». Одна из них, под N 4, «была писана не одною рукою, а разными почерками, на бумаге разных форматов, большего и меньшего, и, по-видимому, состояла из документов, которые были сшиты вместе без всякого порядка» Среди этих документов, относящихся к истории Дерпта и Пярну, «находилось на 1,5 или 2 листах (чего он не мог вспомнить с точностью) известие одного дерптского пастора, который имел в своих руках рукописи московского царя». Оно, свидетельствовал Клоссиус со слов Дабелова, «было написано на простонародном немецком наречии… мелкими буквами и чрезвычайно нечетко, желтыми некрасивыми чернилами и на бумаге, также совсем пожелтелой»6.
Клоссиус привел текст сообщения дерптского пастора, переданный ему Дабеловым:
«Сколько у царя рукописей с Востока.
Таковых было всего до 800, которые частию он купил, частию получил в дар