ТАЙНЫ ФАЛЬСИФИКАЦИИ — страница 45 из 63

ий и продиктованный его глубокой уверенностью в реальности описанных им событий. Слова Августина Блаженного, приведенные в качестве эпиграфа к этой главе, как нельзя лучше, по нашему мнению, раскрывают замысел фальсификатора и возможные мотивы его самооправдания. Но вера в придуманную истину ни на шаг не приближает к ней, равно как и искренняя ложь никогда не становится правдой.


Глава тринадцатая
«ДА ПОСТЫДЯТСЯ И ПОСРАМЯТСЯ ВСИ, ГЛАГОЛЮЩИЕ НА НЬ»


Я предпочитаю бичевать свою родину, предпочитаю огорчать ее, предпочитаю унижать ее, только бы ее не обманывать.

П. Я. Чаадаев. Отрывки и афоризмы


Эту главу мы начнем с небольшого рассказа о жизни и деятельности Ивана Петровича Сахарова (1807 – 1863 гг.), человека заметного и в русской истории первой половины XIX в., и в отечественной историографии этого времени. Врач по профессии, историк и этнограф по увлечению, он, обладая поразительной работоспособностью, едва ли не фанатичной приверженностью к истории Тульского края, уроженцем которого являлся, сделал немало для развития краеведения, изучения всевозможных древностей, становления русской этнографии и археологии. Начав свой путь в исторической науке с небольшой статьи в московском журнале «Галатея» о тульских достопримечательностях, Сахаров вскоре был признан в кругах столичной и московской интеллигенции как знаток прошлого и современного русского быта, стал вхож в дома известных московских и петербургских ученых, сделался активным членом Московского общества истории и древностей российских и других научных объединений России, возникших в 40 – 50-х гг.

Его энергии, научным замыслам и настойчивости в их последовательном осуществлении нельзя не позавидовать. После серии небольших статей и публикаций исторических источников Сахаров выступил с рядом крупных изданий. В 1836 – 1837 гг. из-под его пера выходят три тома «Сказаний русского народа о семейной жизни своих предков», в 1841 г. появляются подготовленные им к изданию «Русские народные сказки», через год – «Русские древние памятники». В последующие годы эти книги неоднократно переиздавались. Сахаров выступает с проектами собирания фольклора, древнерусских надписей, составления родословных, словарей писателей, ученых, общественных деятелей и пр., выпускает ряд новых книг1. На его труды появились многочисленные восторженные отклики, их замечает и благосклонно оценивает Николай I.

Избранная Сахаровым проблематика исследований – история и современное состояние народной культуры, быта, многочисленных проявлений народного духа – находилась на главном пути развития общественной мысли и отечественной историографии. Благодаря изысканиям Сахарова русская бытовая культура с суевериями, скоморошьим весельем, пословицами и поговорками, песнями и сказаниями становилась известной и доступной, общественно значимой. Его усилия в этих направлениях высоко ценились В. Г. Белинским, Н. Г. Чернышевским2, положительно характеризуются современными исследователями3.

К концу жизни Сахаров заслуженно мог гордиться сделанным. Но сегодня нам небезразлично и то, что научные изыскания Сахарова совпали едва ли не с пиком активного внедрения официальной идеологией в общественное сознание России известной уваровско-николаевской триады «православие, самодержавие, народность» как исконных устоев могущества и процветания российской государственности. Сахаров не просто не смог избежать в своей деятельности воздействия этой идеологии, но и оказался ее сторонником и пропагандистом. «Русская народность смело и торжественно провозглашается в России», – с радостью заявлял он, наблюдая за внутренней политикой Николая I. «Россия начала возвращаться к основным русским началам после двухсотлетнего испытания, после сознания своих сил, своих нужд», – констатировал Сахаров4.

В его рассуждениях звучали и националистические нотки. Русский народ в представлении Сахарова являлся едва ли не единственным в мире «историческим народом». Испытав на себе «переворот… для направления к революции», задуманной в России «французскими тварями» и «немецкими бродягами», он должен возвратиться к исконным патриархальным устоям и тем самым найти силы для выполнения своей исторической миссии.

И Сахаров старательно делал все, чтобы изучать и пропагандировать эти устои. «Ходя по селам и деревням, – писал он в своих воспоминаниях, – я вглядывался во все сословия, прислушивался к чудной русской речи, собирал предания давно забытой старины…»5 Ему казалось, что «ложное просвещение», наступавшее из Европы на страну с истинными добродетелями и грозившее «страшной бедой нашему отечеству», можно будет остановить возрождением национального народного духа на основе идей православия, самодержавия, народности.

Несмотря на огромную эрудицию и работоспособность, Сахаров остался историком-самоучкой. Факт этот тем не менее не может не породить чувства уважения к человеку, сумевшему и по уровню знаний, и по пониманию профессионального мастерства встать почти в один ряд с известными учеными того времени. Но Сахаров не смог в своем искреннем увлечении русской стариной, современным ему русским бытом остановиться у той черты, которая отделяет фантазию от истинного знания. К этому его подталкивали и своеобразно понимаемый патриотизм, и восторженно-умилительное преклонение перед разрушавшимися на его глазах патриархальными устоями.

Есть основания полагать, что Сахаров преступил эту черту не сразу и не без внутренних колебаний и опасений перед возможными скандальными разоблачениями. Первым шагом в этом направлении, видимо, следует считать поправки, которые он решил делать в издаваемых оригинальных записях русских народных песен. Поначалу Сахарову казалось, что нет никакого криминала в исправлении «ошибок» устного народного творчества, в том числе песен, с его точки зрения, обраставших за столетия всевозможными искажениями. Он видел свою задачу не только в том, чтобы издать эти песни, но и «очистить» их от имевшихся, на его взгляд, неточностей. Так, в песне об осаде Волока и Карамышеве он заменил «по смыслу» Волок на Псков, а Карамышева – на И. В. Шуйского. И попал впросак: оказалось, что народная песня точней отразила реалии прошлого, нежели ее издатель6.

Но если в случае с народными песнями поправки еще можно было бы как-то понять и объяснить стремлением добраться до их подлинных текстов, что не отрицается фольклористикой ни того времени, ни современной, то «операции», проделанные Сахаровым с русскими народными загадками, никак нельзя оправдать. Его публикация загадок7 долгое время рассматривалась как вполне достоверный источник, пока в 1905 г. ее не проанализировал Н. Н. Виноградов. И выяснилась убийственная для уже умершего издателя картина. Из 240 опубликованных загадок 160 после Сахарова не встречались в народной среде и являлись, по выражению Виноградова, «беспаспортными бродягами». О 53 из них мы скажем ниже. Остальные же 107 были сознательно искажены Сахаровым. Иногда, казалось бы, небольшие поправки приводили к печальным результатам. Так, например, существует с детства известная загадка о серпе: «Маленький, горбатенький, / Все поле обежал». Сахаров заменил «поле» на «пол», и получилась новая, не существовавшая в народном творчестве загадка с отгадкой «веник»8.

Однажды встав на этот путь, остановиться уже нелегко. Сахаров действовал все смелее в своих подделках, одновременно разрабатывая систему их «прикрытия». Разоблачить фальсификации памятников устного народного творчества гораздо сложнее, чем памятников письменности, но Сахаров решается и на подлог последних. В публикуемых подлинных текстах письменных исторических источников он делает ряд поправок, изменяя их по своему разумению. Можно полагать, что и здесь он руководствовался благородной задачей «очищения» памятников, как и в случае с загадками.

Однако характер, направленность таких «исправлений» говорят совсем о другом. Сахаров не просто фантазировал в таких случаях, как другие, он домысливал и по своему разумению редактировал оригинальные тексты источников. Например, ему принадлежит заслуга издания одного из первых сборников древнерусских путешествий9. Но с имевшимися в его распоряжении текстами издатель по крайней мере в двух случаях поступил, мягко говоря, очень свободно. В издании Хождения Стефана Новгородца появилась вставка о том, как путешественник встретил в Царьграде своих земляков-новгородцев, занимавшихся в Студийском монастыре переписыванием книг. Такого известия нет ни в одном сохранившемся до наших дней списке Хождения. Понятно, почему Сахаров решился на его сочинение: этим подчеркивался авторитет русских книжников в одном из центров христианства, каким был Царьград.

В этом же издании, в публикации «Хождения в Царьград дьякона Троице-Сергиева монастыря Ионы Маленького», Сахаров пошел еще на один подлог. Он изобрел концовку Хождения: о том, как паломник Иона возвратился в сентябре 1652 г. в Москву и «оттоле в обитель святого Сергия. Еще видех очима своима, то и написах на почитание верным. Аминь». Это придавало законченность не только всему произведению, но и создавало общее впечатление завершенности предприятия Ионы. И вновь фальсификатор оказался нерасчетлив в своем подлоге: из официальных документов видно, что Иона прибыл в Москву в ноябре 1652 г., а его дальнейшая судьба неизвестна10. С еще большей свободой делал Сахаров мелкие поправки, иногда удачные, в большинстве случаев не очень, а нередко и вовсе искажающие смысл памятников. Так, в том же «Хождении» Ионы Маленького он исправил «мски» на «лошаки», «рундуку» – на «руднику», правильные чтения «а где мрамором», «Иоавов», «пойдохом не-множе» – на неверные: «пол мраморян», «Иаков», «вздыхом немного» и т. д."

Ту же манеру домыслов, поправок можно обнаружить и в изданных Сахаровым памятниках русского былевого эпоса12. Например, вопреки показаниям подлинного народного эпоса са-харовская публикация непременно поселяет и хоронит русских богатырей Добрыню, Илью Муромца, Микулу Селяниновича в Киеве – очевидно, согласно представлениям издателя герои-богатыри обязательно должны были быть связаны с центром древнерусских святынь, в том числе религиозных. В противоречии с реалиями устного народного творчества памятники, опубликованные Сахаровым, включают части летописных записей, массу ласкательных слов, типа «добрыих», «сладкиих», «словечушко» и т. д.13, опять-таки исходя из его собственных представлений о том, какой должна быть «чистая» народная речь предков.