При изготовлении второй вставки – речи Грозного – автор использовал Хрущевский список Степенной книги, одно из мест которой (описание событий после смерти царицы Екатерины Глинской) натолкнуло его на мысль о сходстве ситуаций середины XVI в. и конца XVII в. Вставка имела публицистический характер. Выдумав речь Грозного, автор сознательно в фальсифицированном пересказе события середины XVI в. отразил свои взгляды на политическую ситуацию конца XVII в.: отметил тяжелое положение страны, главной причиной которого считал личные качества Петра I, мздоимство правительственных кругов и близких к ним лиц; выступил с программой улучшения положения дел в государстве, основными пунктами которой были требования созыва Земского собора для наказания лихоимства, организации праведного суда, привлечения к руководству страной дворянства, в том числе неродовитого, и возвышения церкви как духовного наставника нации. Эта программа, подчеркивает исследователь, в целом носила консервативный характер, идеализировала земское представительство и несомненно отрицала тот поворот, который намечался в политике Петра I, отражая недовольство его политическим курсом части господствующего класса.
Тщательно и впервые изучив жизненный путь Колтовского, Автократов определенно связывает вставку речи Грозного с его именем: Колтовский был участником последнего Земского собора 1684 г., в 1691 г. оказался в опале. Говоря о времени вставки речи Ивана Грозного, Автократов обращает внимание на то, что автор подделки в завуалированной форме сам оставил указание на это. Анахронизм вставки в определении возраста Ивана Грозного (20-й год вместо 17-го) был подмечен еще Карамзиным. Именно в 1691 г. Петру I шел 20-й год. Следовательно, заключает Автократов, между октябрем 1691 г. (время опалы Колтовского) и январем 1692 г. (время снятия с Колтовского опалы) и была изготовлена фальшивая речь Грозного.
Казалось бы, статья Автократова ставила если не все, то большинство точек над «i» в отношении вставок в Хрущевский список Степенной книги. Однако аргументацию Автократова приняли далеко не все исследователи. Ряд контрдоводов был выдвинут академиком М. Н. Тихомировым, а затем и С. О. Шмидтом. Понятно, что названные и другие ученые уже не могли отрицать факта позднейшей интерполяции в Хрущевский список Степенной книги. Однако, по мнению Тихомирова, палеографический анализ не дает оснований утверждать, когда была проведена такая интерполяция. Ученый полагает, что она могла быть сделана даже в XVIII в., причем не кем-то из Колтовских, а одним из Хрущевых. Более того, в основе вставки с речью Ивана Грозного лежал реальный исторический источник – летописная запись, вышедшая в середине XVI в. из официальных московских кругов, близких к Адашеву, для оправдания его возвышения. Речь Грозного не характерна для позднейших (т. е. XVIII в.) подделок, наоборот, она «соответствует риторическим приемам Грозного и даже его фразеологии». Трудно также предположить, продолжает Тихомиров, чтобы фальсификатору конца XVII – начала XVIII в. пришла в голову мысль взять за основу своей подделки «малоизвестные факты XVI в., которые сделались более или менее ясными только исследователям XX века»21.
Точку зрения Тихомирова считает «наиболее вероятной» и Шмидт. Он обратил внимание на то, что Хрущевы находились в дальнем родстве с потомками Адашева. «Вполне уместно предполагать», пишет он, что среди окружения и потомков Адашева сохранились предания или даже записи о политических событиях середины XVI в., которые затем и послужили источником вставки в Хрущевский список Степенной книги. С другой стороны, «имеются данные для предположения» о том, что в основе вставки могло быть «не дошедшее до нас публицистическое сочинение, близкое по времени к описываемым событиям». Оно в конце XVII в. или позже с некоторыми изменениями и могло быть внесено неизвестным автором в Хрущевский список Степенной книги22.
Результат этих исследований, возможно, разочарует читателя. В самом деле, где же истина? Можно ли считать вставки в Хрущевский список Степенной книги подделкой, или же перед нами все-таки источник, хотя и позднейший, но важный для характеристики политической истории России середины XVI в.? Увы, случай со вставками в Хрущевский список Степенной книги лишний раз подтверждает, что грань между подлинным источником и подделкой оказывается подчас неуловимой не только с позиций объективных реалий, но и в восприятии исследователей. Факт признания или отрицания ими подделки нередко зависит от их убежденности, исследовательского мастерства и научной добросовестности. В отношений к вставкам в Хрущевский список Степенной книги столкнулись две серьезно аргументированные точки зрения. Каждый вправе присоединиться к любой из них – в настоящее время наука не имеет возможности однозначно сформулировать свое отношение к этому сложному по происхождению и содержанию источнику. Если же читателя интересует мнение автора настоящей книги, то он, включив этот источник в свою работу о подделках, вполне однозначно выразил свое отношение к нему.
По нашему мнению, любая точка зрения на проблему предполагает аргументированный разбор иных точек зрения. К сожалению, в данном случае мы не видим такого анализа со стороны тех, кто считает вставки с речью Ивана Грозного отражением реального события или факта, взятого из существовавшего, но не дошедшего до нас источника середины XVI в. В работах Платонова, Васенко, Автократова, на наш взгляд, имеется стройная, подтверждаемая реальными фактами конца XVII в. аргументация: конкретно выявлены мотивы, время, автор, источники вставок, то есть предложено решение тех вопросов, которые неизбежно возникают при разоблачении подделок исторических источников. Для обоснования иного вывода необходимо доказать, что вся их аргументация неубедительна. А этого пока не сделано.
Глава вторая
«КО УВРАЧЕВАНИЮ РАСКОЛОМ НЕДУГУЮЩИХ»
– Воображаю, что они там понапишут до конца суда! – подумала Алиса.
Льюис Кэрролл. Алиса в Стране чудес
Вначале XVIII в. по личному распоряжению Петра I в Керженских скитах Нижегородской губернии вел обращение старообрядцев поповского и беспоповского толка архимандрит Успенского монастыря на Белбаше и Керже Питирим. Проповеди бывшего раскольника и монаха имели разную степень успеха: даже в 1716 г. число активных противников официальной религии здесь доходило до 40 тысяч человек1. Споры Питирима с идеологами старообрядчества порой достигали необычайной остроты, вынуждая их участников изыскивать все новые и новые аргументы. Во время одного из таких «прений» в 1709 – 1711 гг. Питирим предъявил своим противникам рукописную копию постановления собора, бывшего в Киеве в XII в., в котором осуждался некий еретик Мартин, проповедовавший отмененные никоновской реформой церковные обряды. По словам Пнтирима, копня была получена им в 1709 г. от крупного деятеля русской православной церкви Дмитрия Ростовского, пользовавшегося большим авторитетом и в среде противников никоновской реформы.
Официальная версия дальнейшие события излагает следующим образом. Старообрядцы, «по заматерелому своему обычаю не верствующе, просили видети самое сущее (то есть подлинник постановления. – В. К.) и вопрошали, какое оно на хартии или на бумаге писано, и русским или иным языком, и прочая». Питирим был вынужден внять требованию своих противников. Он обратился с письмом к рязанскому и муромскому митрополиту Стефану Яворскому «о взыскании» оригинала документа, получившего название «Соборного деяния». Для его розыска в августе 1717 г. с царским указом в Киев был послан монах Феофилакт. Во исполнение этого указа киевский митрополит Иоасаф Кроковский «велел по всем книгохранительницам оного соборного деяния прилежно искать».
Вскоре игумен Николо-Пустынского монастыря Христофор Чарнуцкий обнаружил в библиотеке своей обители разыскиваемую рукопись: «Книга в поддесть, на пергамине писаная, плеснию аки сединою красящаяся и на многих местах молием изъяде-на, древним белоруским характером писаная». В начале сентября 1717 г. рукопись вместе с восемью другими печатными и рукописными книгами (печатный «Апокрисис или отповедь о соборе Бе-рестенском» из киевской церкви Святой Софии, рукописный летописец Киево-Печерского монастыря, печатные Требник, «Собрание об артикулах веры», «Книга Никона Черные горы» из того же Николо-Пустынского монастыря, печатные Псалтырь и Требник, пергаментное Евангелие, «прежде Батыя писано» из киевского Межигорского монастыря) были отправлены в Москву Стефану Яворскому. В январе 1718 г. они оказались в распоряжении церковного иерарха, который приказал изготовить с «Соборного деяния» копию и отправить ее вместе с другими киевскими книгами и рукописями Питириму. Подлинник «Соборного деяния» вместе с сопроводительным письмом киевских церковнослужителей по указанию Стефана Яворского были отданы «на Печатный двор в государеву книгохранительницу» и записаны в реестр.
«О всех же сих приключившихся» событиях стало известно вскоре Петру I, который, «сострадая о погибающих в расколе соотечественниках… повеле оное соборное деяние… ныне типом издати скорого ради размножения ко уврачеванию расколом не-дугующих». В апреле и ноябре 1718 г. «Соборное деяние» было издано соответственно в Москве и Петербурге2, а спустя два года – в Чернигове3. Эти издания состояли из четырех частей.
Первая часть представляла собой «Предисловие увещательное к растерзателям ризы Христовой» с рассуждением о заблуждениях раскольников. В заключении говорилось: «И аще новая вас соблазняют, восприимите ветхая, сиречь старинную в наставление ваше книгу харатейную».
Вторая часть – «Сказание о взыскании и печатном издании книги сея» – содержала пространный рассказ об истории разыскания и находки «Соборного деяния», а также включала тексты сопроводительного письма из Киева в Москву, при котором направлялась рукопись обнаруженного документа за подписями игумена Свято-Михайловского монастыря Варлаама Лиенкецкого, архимандрита Киево-Печерской лавры Иоанника Сенюторви-ча, игумена Николо-Пустынского монастыря Христофора Чар-нуцкого, архимандрита Межигарского монастыря Иродиона Жу-раховского, митрополита Иоасафа Кроковского, и резолюции Стефана Яворского о помещении «Соборного деяния» в библиотеку Печатного двора.