м около 1000, в Археографическую комиссию. Он человек богатый, живущий в отставке, следовательно, не думаю, чтобы ему нужны были деньги, разве не будет ли приятным и лестным ему какое-либо отличие. Приобретение этого письменного сокровища было бы весьма важным для Археографической комиссии: в нем есть духовные великих князей, еще неизвестные, духовная Авраамия Палипына и другие драгоценнейшие акты с печатями»19. В словах Снегирева было все верно, исключая, может быть, его необоснованную надежду на согласие Головина расстаться с коллекцией. Но уже вскоре посредник был вынужден признать: «Г. Головин дорожит грамотами не только как знаток древностей отечественных, коим он охотно посвящает время, труды и деньги, но как благодарный потомок древней знатной фамилии»20.
Лишь после смерти владельца коллекция была приобретена Археографической комиссией. Наличие в ней «дубликатов» названных выше грамот заставило ученых более внимательно ознакомиться с ними. Их вывод: в коллекции находятся подлинные акты. В пользу этого говорили и бумага, и почерк, и печати. Правда, настораживало одно немаловажное обстоятельство: на обороте грамот имелись пометы, заклеенные бумагой и даже соскобленные. Они говорили о принадлежности актов в 30 – 40-е гг. XIX в. собранию «Грамот Коллегии экономии».
После этого открытия стала ясна необходимость более тща-тельной проверки списков этих же актов фонда Коллегии эконо-мии. Такую работу проделал Н. С. Чаев, и с ее результатами общественность получила возможность познакомиться в 1933 г. Они были неутешительны. Оказалось, что некоторые акты фонда представляли собой искусную подделку – фальсификацию подлинные грамот, находившихся в коллекции Головина. Грамоты Коллегии экономии всего лишь имитировали подлинники – их формат, графику, подписи, цвет бумаги. Фальсификатор не смог достать чистую бумагу XV – XVI вв. и потому довольствовался бумагой XVIII в. – все грамоты изготовлены именно на этой бумаге, о чем красноречиво говорили филиграни (правда, понимая, что фили-. грани могут разоблачить его, фальсификатор изготовлял акты щ нескольких кусочков бумаги, что затрудняло идентификацию филиграней)21.
В принципе работа, проделанная Чаевым, еще оставляла надежду на то, что грамоты Коллегии экономии могли быть «copies figurees» – имитации подлинников, выполнявшиеся в западноевропейских странах для лучшей сохранности оригиналов. Но отечественная дипломатика таких случаев не знает. Однако окончательный приговор подделкам был вынесен, когда в коллегии Головина обнаружили листы чистой бумаги, предназначавшиеся для изготовления фальсификаций, а также своеобразный полуфабрикат подделки – чистый столбец с привешенной подлинной печатью князя А. И. Старицкого (подлинник грамоты не обнаружен). Более того, в его коллекции нашлась подлинная грамота Андрея Старицкого, в которой вместо оторванного левого края был подклеен кусок бумаги, где рукой Головина восстановлен утраченный текст (карандашом, для последующей подрисовки чернилами). Стало ясно: обнаруженные фальсификации принадлежат перу Головина.
Теперь исследователи могли окончательно представить картину и мотивы изготовления Головиным подделок. Страсть к коллекционированию рукописных материалов, к тому же с явным генеалогическим уклоном, привела его в московский Государственный архив старых дел. В фонде Коллегии экономии он обнаружил ценнейшие актовые материалы. И Головин решил подменить подлинники искусно изготовленными копиями. Вероятно, эти операции он не мог проделать один, существенную помощь ему оказали сотрудники архива. Еще в начале XIX в. архив начал приоткрывать свои тайны. Здесь, например, через А. Ф. Малиновского граф Н. П. Румянцев приобрел несколько десятков копий актов. В 30 – 40-е гг. Государственный архив старых дел понес существенный ущерб от многочисленных пропаж. Их, по словам обер-прокурора М. А. Дмитриева, служащие архива объяснили «преступными или неумышленными» предлогами22.
Фальсификации Головина, таким образом, оказались тесно связаны с его увлечением коллекционированием. Вообще пополнение частных коллекций путем изъятия всевозможных материалов из официальных хранилищ получило известное распространение в России в XVIII – начале XIX в. Головин в этом смысле не был оригинален. Но коллекционер по-своему придерживался «кодекса чести» собирателя, восполняя кражу подлинников их копиями. Делал он это настолько искусно, что члены комитета, специально созданного в 1835 г. для проверки наличия документов в архиве, приняли фальсификации за подлинники, затем эту же ошибку повторили и исследователи.
Выше мы могли убедиться в том, насколько часты оказались в России XVIII – XIX вв. подделки, связанные так или иначе с именем Петра I. С еще одним из таких образчиков в 1845 г. смогли, не подозревая об этом, познакомиться читатели «Москвитянина» по публикации, подготовленной поэтом О. М. Сомовым. С ней помещено письмо генерал-фельдмаршала Б. П. Шереметева к Петру I от 27 ноября 1715 г, в котором он изъявлял благодарность Петру I за радостное известие о рождении царевича Петра Петровича Эту весть, сообщал далее Шереметев, получил он в Лезери-чах, в тот момент, когда у него были генералы Реинин, Лессе-Шток, а также Глебов И как только узнали они о рождении Петра Петровича, продолжал автор письма, «учали веселиться, и благодаря бога зело были весьма веселы, и умысли над нами Ивашко Хмельницкий, незнамо откуда прибыл, учал нас бить и по земле волочить, что друг друга не взвидели, и сперва напал на генерал-майора Штока, изувечил без милости, Реинина хотел сикурсо-вать, и тот Хмельницкий воровски сделал, под ногу ударил, и на лавку не попал, а на землю упал, а с Глебовым видя такую силу совокупившуюся, пошли на него Хмельницкого декорацией, и насилу от него спаслися, ибо по счастию нашему прилучились дефиля надежные, а на утро опамятовался, на постели, без сапог, без рубашки, только в одном галстуке и в парике, а Глебов ретировался под стол и пришедши в память не знал сам, куда выдти А сего ж ноября буду я генералитет трактовать при границе Прусской в местечке Шаверине публично и с пушенною пальбою Дерзнул я, наималейший раб, Вашему Величеству донести, что и мне бог дал сына Сергия, коего презентую раболепие сыну твоему государю моему, а в службу я его капитуловать без указу его государя царевича не смел и буду от его высочества ожидать указа»23
Письмо не осталось незамеченным и тогда же было перепечатано одной из петербургских газет Казалось, что гарантией его подлинности является авторитет «Москвитянина» и публикатора Простодушный читатель не мог не позабавиться над злоключениями незадачливого Шереметева и его товарищей и в то же время не отдать должного его остроумию, благодаря которому в иносказательной форме он честно рассказал Петру I о том, как «славно» им удалось отпраздновать рождение царского сына
Однако вскоре некий «любитель чтения» обратил внимание на то, что публикация в «Москвитянине» представляет собой всего лишь переделку реально существующего письма Шереметева к Петру I от 27 ноября 1715 г, опубликованного в Москве еще в 1778 г Письмо в «Москвитянине», отмечал неизвестный автор, «искажено разными переменами и добавлениями, вовсе несвойственными ни слогу писем, ни характеру знаменитого русского вождя, искажено до такой степени, что должно почесть его паро-диею на письмо степенного, важного Шереметева, шуткою какого-нибудь Балакирева для забавы двора, но вовсе не письмом фельдмаршала»24 В подлинном письме фельдмаршал действительно благодарил Петра I за известие о рождении сына, которое он получил в Межеричах в присутствии Репнина, Лессия, Штафа, Глебова, сообщал о рождении и у него сына Сергея и далее писал, что в день отправки письма «буду я генералитет трактовать при границе Прусской в местечке Шверин публично, и пушечною пальбою по молебном пении». Иначе говоря, вполне деловое, без какого-либо намека на юмор, письмо Шереметева в руках неизвестного фальсификатора превратилось в похмельные откровения преданного императору военачальника. Здесь местечко Межеричи стало Лезернчами, Шверин – Шавериным, генерал Н. И. Репнин – Реининым, генералы Лессий и Штаф – Лессе-Штоком, сделан ряд вставок о буйном пьянстве Шереметева и его сослуживцев-собутыльников.
Фрагмент одной из подделанных Н. Г. Головиным рукописей.
Вряд ли мотивом фальсификации было стремление скомпрометировать сподвижников Петра I. Скорее всего фальсификатором владело стремление подшутить над читателями, поразить их разгульным сражением Шереметева и его товарищей с хмелем, тем более что подобные «битвы» поощрял и сам император. Уже упоминавшийся нами «любитель чтения» автором этой шутки называл «какого-нибудь Балакирева для забавы двора», то есть относил ее изготовление ко времени правления Петра 1. Однако, на наш взгляд, такая шутка могла быть придумана и в более позднее время, скорее всего после 1778 г., когда стало известно подлинное письмо.
В 1862 г. в «Чтениях Общества истории и древностей Россииских» без предисловия, комментариев и даты О. М. Бодянский опубликовал любопытнейший документ – «Речь государыни императрицы Екатерины И, говоренная ею к Синоду по случаю отчуждения церковных имуществ в России»25. «Речь» должна были произвести сильнейшее впечатление на читателей – в ней содержался свод прав и обязанностей духовенства, определялась роль церкви в государстве. Церковнослужители, говорила императрица, это государственные чиновники, «состоящие под властию монарха и законов евангельских».
Фрагмент одной из подделанных Н. Г. Головиным рукописей.
Далее, отдавая должное учености церковнослужителей, императрица призывала их быть образцами нравственности, не подавать «повода» для различных соблазнов простому народу. Но главное внимание в «речи» уделено церковному имуществу. Все богатства церкви, утверждала Екатерина II, «похищены» ею у государства. «Но отчего происходит, – говорила она, – что вы равнодушно смотрите на бесчисленные богатства, которыми обладаете и которые дают вам способы жить в преизбыточестве благ земных, что совершенно противно вашему званию?…Как можете вы, как дерзаете, не нарушая должности и звания своего и не терзаясь в совести, обладать бесчисленными богатствами, иметь беспредельные владения, которые делают вас в могуществе равными царям?» После этих риторических вопросов императрица заканчивает свою речь уже решительным прагматическим требованием: «Естьли вы повинуетесь законам, естьли вы вернейшие мои подданные, то не умедлите возвратить государству все то, чем вы неправильным образом обладаете».