Понятно, с каким боязливым вниманием кавалер следил за рассказом Лоретты, на этом месте решившей перевести дух.
Он тихо встал и направился к двери, чтоб убедиться, не возвратился ли Лебик на свой пост. Но коридор был пуст: великан действительно возвратился в лавку, без сомнения, довольный услышанным.
– Мы одни. Продолжайте, друг мой, – сказал он, садясь ближе.
Вдова продолжала:
– Из этих двух, прибавил гражданин Ломбард, оставшийся в живых не успел явиться за вверенным залогом, потому что умер в предчувствии чего-то недоброго, – при этих словах во мне ясно ожило еще одно воспоминание, давно забытое, которое теперь явилось в моем взволнованном уме как подтверждение, что враг скрывается где-то и что муж мой, возвратившись в последний раз сюда, уже был отмечен печатью смерти.
– Объяснитесь! – вскричал удивленный Ивон.
– Когда Сюрко пришел домой за несколько часов до смерти, у него на карманьолке стояли, начертанные мелом, две таинственные буквы: Т. Т.
– Странно! – сказал Ивон, тщетно отыскивая объяснения этому случаю.
– Когда недавно воспоминание об этом ожило в моей памяти, безумный ужас овладел мной настолько, что, позвав Лебика дважды, я не могла ждать его больше и бросилась со всех ног на лестницу, где встретилась со своим приказчиком.
– Заметил ли он ваше смущение?
– Нет, на лестнице очень темно.
– Так ваша поспешность возбудила в нем подозрение и тогда он вернулся, чтоб подслушать у двери.
– Сегодня же я его прогоню.
– Нет, не делайте этого! Только через него мы можем добраться до истины.
И, взяв руки вдовы, молодой человек прибавил, улыбаясь:
– Моя добрая Лоретта, надо разом разделаться с вашим страхом, чтоб смело встретить будущее. Поэтому я скажу вам всю правду.
– Что же такое еще остается сказать? – спросила молодая женщина, снова чувствуя озноб.
– Ночной шум, принимаемый вами за фантазию, существует действительно, потому что и я его слышал.
– О Боже Великий! – воскликнула Лоретта, сильно побледнев.
– Необъяснимый сон, который вы приписывали скуке, наступал от наркотического снадобья, и в ту ночь, когда очнулся в вашем доме, я тщетно старался пробудить вас от этого летаргического оцепенения.
– О, Боже мой! – машинально повторяла бедная женщина, застигнутая врасплох сознанием какой-то опасности среди своего невинного и мирного существования.
Она была мертвенно-бледна. Маленькие зубы ее стучали, и из прекрасных глаз, безмерно увеличенных ужасом, катились крупные безмолвные слезы.
Ивон взял обеими руками эту прелестную головку и, запечатлев долгий поцелуй на ее мраморном челе, нежно прошептал:
– Тогда, Лоретта, ты была одна…
Вся трепещущая пред этим доказательством глубокой любви, молодая женщина не отнимала лба от горячих уст и тихо лепетала:
– Нас теперь двое.
Когда она подняла голову, улыбка блаженства сияла сквозь слезы и, взволнованная и радостная одновременно, она кокетливо произнесла:
– Ивон, чтоб доказать вам, что я больше ничего не боюсь, я сейчас распечатаю письмо.
Она сломала двойную печать, наложенную на конверте. Когда под ее нежными пальчиками затрещал сургуч, кавалер остановил ее.
– Рассмотрим сначала конверт, потому что каждая мелочь должна служить нам для поиска разгадки, – сказал он.
На конверте, пожелтевшем от времени, небрежно сложенным из дурной, грубой бумаги, была только одна строчка: «17 фримера[14]. II года».
– Эти слова написаны рукой моего мужа, – заметила Лоретта, узнав его почерк.
– Что означает это число: время заключения контракта или самого факта, изложенного в письме? – размышлял Ивон, отыскивавший в своей памяти какое-нибудь особенное событие, произошедшее 17 фримера.
– Вот печать Сюрко, он всегда носил ее при часах, как брелок, – прибавила вдова, указывая на одну из печатей.
На другой же печати была изображена буква «В», окруженная фригийскими раковинками.
– Не вспомните ли вы кого из друзей вашего мужа с фамилией, начинавшейся на букву «В»? – спросил Ивон.
Лоретта припоминала.
– Нет, – ответила она. – Во-первых, мой муж мало принимал гостей; его знакомства ограничивались работой. Во-вторых, 17 фримера я не была еще замужем.
– Тогда посмотрим содержание письма. Из него мы, вероятно, больше узнаем, – сказал Бералек.
Насколько бумага конверта была грубой, настолько же самого письма – тонкой. Слегка окрашенная в розовый цвет, она еще сохраняла, несмотря на время, слабый запах железняка. Листок был сложен вчетверо, и на стороне, представившейся взгляду, выведены были слова: «Клянусь вечным блаженством, что сказала здесь всю правду».
– Это почерк женщины! – вскричала Лоретта при первом взгляде.
– Да, и к тому же женщины, очень плохо владевшей пером, – прибавил Ивон с улыбкой.
То был почерк кошачий, круглый, неровный, но вместе с тем довольно разборчивый.
– Прочтем же его, – сказал молодой человек.
Несмотря на сильное любопытство узнать суть дела, волнение овладело кавалером и вдовой, и они не спешили открывать записку, грозившую, по словам нотариуса, опасностью госпоже Сюрко.
Ивон последний раз обратился к вдове, сжимавшей дрожащими пальцами его руку.
– Лоретта, открываем?
Госпожа Сюрко с минуту глядела на этого рослого, красивого мужчину, своего будущего защитника, и, словно убедившись в чем-то, решительно кивнула.
Бералек развернул бумажку.
Взгляды молодых людей тотчас же принялись отыскивать подпись, но ее не было.
Вместо письма, которое Ивон и Лоретта ожидали увидеть, их глазам предстал загадочный и странный документ, который они тотчас прочли:
«Следуя указаниям, сделанным мною на плане, который здесь прилагаю, найдут:
Место А. – Поднос, чайник для нагревания воды с конфоркой к нему, миска с крышкой и подносом к ней, 48 ложек и 600 жетонов с моим гербом, каждый в 200 ливров. Все чистого золота и оценено в 196 000 ливров.
Место В. – Зарыт сундучок в 9 012 двойных луидоров в 48 ливров каждый. Сумма всего: 432 576 ливров.
Место С. – Кованный железом сундучок, в нем: брильянтовая цепочка с 28 камнями; две ушные цепочки, каждая с 16 алмазами, из которых верхние очень крупны; 26 колец с рубинами, алмазами и изумрудами; 9 ожерелий из тончайшего жемчуга; сверточек с 216 алмазами; другой с 174 изумрудами; пара золотых шпор, принадлежавших покойному господину Бриссаку; маленькая копилка, изображающая ребенка, из эмалированного золота. Отдельно, в маленьком футляре 7 черных бриллиантов, за которые мне предлагал ювелир Вильямс 2 200 000 ливров; два жемчужных ожерелья. Все вместе оценено в 4 176 000 ливров.
Место D. – Зарыты 54 мешка, с 1240 двойными луидорами, каждый в 48 ливров. Всего 3 124 080 ливров.
Место Е. – Зарыт бочонок, содержащей 22 дюжины столовых приборов, 6 сахарных щипчиков, 2 ложки для прованского масла и 176 тарелок; все из чистого золота, стоимости по весу 426 000 ливров.
Место F. – Зарыто 29 мешков, каждый с тысячью двойных луидоров. Всего 1 392 000 ливров.
Место G. – За доской: кружка, содержащая 5 портретов, 8 табакерок, 9 медальонов и 23 перстней, все с брильянтовой оправой, оценено в 96 000 ливров.
Место Н. – Между наличниками заложенной двери 40 мешков 850 двойными луидорами каждый. Всего 1 632 000 ливров.
Место I, J, К. – Начиная с шестой ступеньки 38 мешков с 900 двойными луидорами каждый, всего вместе 1 641 600 ливров.
Место L. – В стеклянном графине: 262 жемчужины и 182 брильянтов, оцененных в 504 200 ливров.
Место М. – В маленьком погребе зарыто 42 мешка с 800 луидорами каждый, всего с испанскими квадруплами 816 430 ливров.
Место О. – Зарыты две большие бочки, в них 22 дюжины тарелок, 38 подсвечников, 19 звонков, 12 кастрюль и другие предметы. Все серебряное, оценено в 73 000 ливров.
Сумма всего, по низшей стоимости, дает итог: четырнадцать миллионов шестьсот семьдесят три тысячи восемьсот ливров».
Прочитав этот таинственный список, называвший, казалось, сокровища Тысячи и одной ночи, молодые люди призадумались.
Наконец Лоретта прервала молчание:
– Можно подумать, что женщина плакала, в то время как писала эти строки.
Она указала некоторые места, где чернила расползлись, как будто от влаги.
Не отвечая ей, Ивон не сводил глаз с письма, ища в нем хоть какую-то подсказку.
«Если бы мой добрый Собачий Нос был здесь, – думал он, – он живо разгадал был смысл этой записки».
Трепетный голос вдовы прервал его размышления.
– Ну что ж, Ивон? – сказала она.
– Милая Лоретта, я сказал уже вам, надо вооружиться храбростью, – нотариус не солгал, говоря, что вам грозит опасность, если существование этой бумажки будет известно третьему лицу.
И он медленно добавил:
– Все говорит о том, что этот третий существует.
– Объяснитесь, друг мой.
– Кому принадлежало это богатство? Неизвестно. Каким образом Сюрко со своим приятелем стали обладателями этой записки? Не могу сказать. Может быть, они вырвали у женщины признание угрозами или силой. Она должна была писать эту записку под давлением страха и принуждения, о чем свидетельствуют следы слез и особенно фраза, прибавленная на обороте листа: «Клянусь вечным блаженством, что высказала здесь всю правду».
– Это верно! – согласилась Лоретта, слушавшая с трепетом.
Бералек продолжал:
– Овладев этим признанием, Сюрко с союзником унесли сокровище, может быть, сначала избавившись от своей жертвы. Но во время революционных волнений и опасностей они не посмели пользоваться им и зарыли в доме у одного из них. Потом, чтобы тот, у кого хранился залог, не обворовал сообщника во время дележа, они оставили эту бумажку, определявшую ценность их общей добычи. Потом они выжидали подходящего момента, но смерть унесла их раньше, одного за другим. Итак, клад до сих пор хранится в каком-нибудь тайнике…