– Вот день великих треволнений, – сказала она Ивону. – Но вы замечаете, что я уже не трушу, господин покровитель?
Кавалер запечатлел невинный поцелуй на ее лбу, когда она чуть подалась к нему.
– Так спите же спокойно, моя прелестная, Бог сохранит вас, – отвечал он нежным голосом.
Лоретта, взволнованная поцелуем, направилась к двери. Но дойдя до порога комнаты, она зашаталась и прислонилась к стене.
– Ах, – произнесла она, – что со мной!..
Ивон подбежал к слабевшей все более и более вдове и подхватил ее на руки.
Выражение счастья, за минуту оживлявшее лицо молодой женщины, исчезло. Черты вдруг стали неподвижны, а глаза, под быстро двигавшимися ресницами, помутившиеся и посоловелые, боролись с непреодолимым сном.
– Летаргия! Летаргия! – бормотала она в испуге, узнавая все симптомы сковавшего ее оцепенения.
Внезапный ужас, пронзивший вдову, отсрочил на несколько мгновений действие наркотика. Слишком слабая, чтобы держаться на ногах, Лоретта обвила дрожащими руками шею Бералека, крепко прижимаясь к нему и обращая на него смыкавшиеся глаза, и с трепетом проговорила:
– Опасность близка… бодрствуйте надо мной, Ивон… вы, единственный друг… единственный защитник.
И, как будто желая навсегда запечатлеть в памяти молодого человека свою последнюю мысль, она прошептала полураскрытыми устами:
– Люблю тебя!..
Потом голова ее склонилась и стан тяжело согнулся. Лоретта уснула на руках Ивона.
Бералек отнес вдову в большое кресло и, удивленный быстротой наркотического действия, долго всматривался в ее черты, говоря про себя:
– Я ошибся: Лебик приправил вино, принесенное во второй раз, хотя, казалось бы, ему не хватило на то времени. Имя Барассена поразило его и заставило встрепенуться.
Ему пришло в голову одно соображение:
– Но, однако, я сам видел, как он пил, стоя к нам спиной и не подозревая о моем наблюдении.
Он побежал к буфету, за которым Лебик зажигал свой фонарь, и тут нашел объяснение случившемуся.
Здесь стояли две вазы для цветов. В одну из них Лебик выплеснул вино, после чего поднес к губам пустой стакан.
– Но негодяй должен знать быстрое действие своего зелья. Разве он не боится открыть мне истину, опоив мою бедненькую Лоретту, сон которой может возбудить подозрения?
Бералек ударил себя в лоб.
– Черт побери! Угадываю. Лебик, будучи уверен, что и я пил… и в еще большем количестве, чем его госпожа… полагает, что я усыплен. Сейчас он вернется, чтоб снести Лоретту в ее комнату.
Множество вопросов роилось в голове молодого человека.
– С какой целью он действует? Что произойдет здесь? Отчего негодяй не возвращается?
Кавалер тихо отворил дверь и прислушался, перегнувшись через перила темной лестницы.
Ни малейший звук не долетал до него.
«Что он там делает?» – подумал Бералек.
Он стал осторожно спускаться по лестнице. Чувствуя полное возвращение сил, он был уверен, что победит великана в первую минуту неожиданного нападения, прежде, чем тот успеет схватиться за оружие.
В сенях нижнего этажа он остановился, прислушиваясь.
Ничего не слышно.
Кавалер продолжал красться вперед и дошел до магазина, пустого, но освещенного светом фонаря, поставленного Лебиком на пол.
– Куда же делся бандит, заперев двери за аббатом? – спрашивал себя Бералек.
Но тут он машинально поднял глаза на дверь и сделал новое открытие. Обе задвижки, державшие дверь, не были всунуты в свои личинки. Итак, Лебик вышел, не заперев лавки.
Молодой человек отворил дверь и, осторожно высунув голову, осмотрелся кругом.
В конце улицы Мон Блан он увидел при лунном свете высокую фигуру возвращавшегося Лебика.
Истина поразила Ивона.
Думая, что аббат выпил приготовленного вина, и уверенный в бессилии жертв, оставшихся в комнате, Лебик на расстоянии последовал за Монтескью, выжидая минуту, когда тот, поддавшись действию снадобья, грохнется на мостовую. Конечно, имя Барассена внушило ему мрачный замысел. Но погоня была бесполезна, потому что, к величайшему изумлению плута, лже-бретонец преодолел весь путь тем же твердым шагом, каким вышел из дома.
Сначала Ивон думал было захлопнуть дверь перед носом гиганта, но потом, сообразив, что этим спасет Лоретту только на несколько часов, предпочел выведать опасность, грозившую любимой женщине.
Решение было принято.
Он схватил фонарь, бросился с ним в кухню, где выбрал себе большой тяжелый нож, потом, поставив на место фонарь, стал взбираться вверх по лестнице.
В ту минуту, как он достиг второго этажа, щелканье замка подсказало ему, что Лебик вернулся и запирает за собой дверь.
Загремели задвижки.
Запертый в этом пустынном доме, без всякой надежды на помощь, кавалер должен был встретиться лицом к лицу с неприятелем.
Бералек притаился за дверью, готовый броситься на врага с ножом в руке.
Все было тихо, слышалось только ровное дыхание Лоретты, дремавшей в кресле.
«Я ему приставлю нож к горлу и заставлю признаться в злодейских умыслах», – подумал Ивон.
Но вдруг кавалер опустил нож: в его голове родился иной план.
– Что я за дурак! – сказал он. – Этот бандит солжет мне перед лицом смерти, и я ровно ничего не узнаю. К чему насилие, когда хитрость представляет мне самое простое средство все узнать.
Ивон вынул из кармана записку Дюбарри и спрятал ее под матрац.
На бауле между книгами он пложил нож.
– Теперь, – сказал он, – так как господин Лебик воображает, что я выпил его вино, я не буду разубеждать его в этом.
Решив таким образом, Бералек растянулся на полу во всю длину своего тела, как будто неожиданный сон свалил его здесь. Рука его, обвивавшая голову, скрывала часть лица, позволяя в то же время наблюдать за действиями приближавшегося врага.
Лебик, уверенный, что молодые люди погружены в свинцовый сон, не заботился теперь о том, чтоб умерять свои шаги, тяжело раздававшиеся в ночной тишине. Ивон, лежа неподвижно, старался дышать тихо и мерно, как дышат спящие.
Гигант толкнул дверь.
При виде Лоретты и Ивона, застывших на месте, на котором, казалось, застигло их оцепенение, Лебик грубо захохотал.
– Ага, – сказал он, – вот заснувшие пташки! Кажется, они почувствительнее к гостинцу, чем этот проклятый ускользнувший бретонец.
Он приблизился к кавалеру.
Ивон, следивший из-под локтя за всеми его движениями, не видя оружия в руках верзилы, позволил ему подойти.
– Начнем с этого, – сказал Лебик.
Он встал на одно колено, приподнял притворно спящего и, прислонив спиной его к другому согнутому колену, начал развязывать Бералеку галстук.
«Не собирается ли он душить меня?» – думал Ивон, позволявший вертеть себя и так и этак.
После галстука гигант стащил с него и камзол. Раздевая молодого человека, бандит говорил вслух:
– Вот ты и готов, ледяной вздыхатель, ты, который до сих пор еще не догадался, что я тебя принес сюда не для одного воркованья.
«Вот как! Это он меня спас, неплохо бы и это принять к сведению», – подумал кавалер, продолжая храпеть.
– Жалкая бабенка! Живет здесь целые месяцы из-за пустой ямки на голове и ничего больше не делает, только глазки строит изподтишка. Никуда не годен!!! – бранился гигант, стаскивая жилет с молодого человека.
В эту минуту часы пробили один раз.
– Уже! – вскричал Лебик. – Гром и молния! Довольно с этого, нечего с него больше взять. Теперь осталось как раз столько времени, чтоб докончить.
Он положил Ивона опять на пол, подошел к кровати, отдернул одеяло и, возвратясь к спящему, поднял и положил его на постель, раздетого по пояс.
– Теперь к госпоже! – сказал лакей.
Услыхав шаги по направлению к креслу, Бералек, вполне уверенный, что мошенник повернулся к нему спиной, открыл глаза.
Лебик остановился перед спящей Лореттой.
– Бедная малютка! – сказал он. – В сущности, она предоброе создание.
Гигант пожал плечами, смеясь.
– Тьфу ты! Я тут не для того, однако, чтоб нежничать, – хихикал он. – Ну, хозяюшка, теперь бай-бай!
«Но, черт возьми! – подумал Ивон. – Уж не окажется ли этот господчик, которого я принимаю за отъявленного негодяя, просто-напросто добродетельной гувернанткой, укладывающей спать больных детей.»
Видя, что лакей протягивает к ней руки, он решил: «Он понесет Лоретту в ее комнату».
Удивление, овладевавшее вдруг молодым человеком, подавило в нем крик ярости, готовый вырваться из его груди, когда он увидал, что гигант, вместо того чтоб поднять легкую ношу, принялся расстегивать ее корсаж.
Осторожность подсказывала кавалеру не двигаться и выжидать.
В несколько секунд Лебик стащил с вдовы лиф-баску, не пристегнутую к юбке. Алебастровые плечи и прекрасные руки обнажились перед удивленным взором Ивона. «Зачем раздевать Лоретту здесь?» – спрашивал он себя.
Вместо одного из тех корсетов на стали и китовом усе, бывших тогда в большом употреблении, Лоретта носила небольшой белый канифасовый лифчик, застегивавшийся на пуговицы. Громадная рука Лебика коснулась ее груди и сняла его. Под тонкой батистовой рубашкой обрисовались очертания изящного бюста.
– Гм! Лакомый кусочек, – бормотал Лебик, любуясь.
Ивон тихо приподнялся на постели с намерением броситься на гиганта. Он уж готов был сделать прыжок к нему, когда услыхал его шепот:
– Вот и довольно. Некогда заниматься бабьими юбками.
Бералек, удивленный, опять лег неподвижно.
– Ну, ну, хозяюшка, пойдем бай-бай, – повторил слуга.
Прежде чем Бералек успел придумать какое-нибудь объяснение происходящему, гигант поднял Лоретту и положил ее в постель рядом с Ивоном.
Лакей накинул одеяло на молодых людей, оставив обнаженными бюсты спящих, и захохотал.
– Ай да картина!
Ивон чувствовал, что Лебик смотрел на них, и скоро услыхал, как тот прибавил:
– Красивая картина, но недостаточно страстная… придадим ей побольше выразительности.
Бандит подошел в кровати.