– Так что же? – спросила Елена.
– Надо остаться выяснить, имеет ли наш погреб другой лаз.
– В самом деле, – живо отозвалась девушка, – когда Генюк поднимал дверцу, я слышала, что он упоминал о другом выходе.
– Поищем его, – сказал кавалер.
Молодые люди принялись ощупывать руками стены погреба. Поиски оказались безуспешны.
Всюду пальцы их встречали ровную, скользкую поверхность стены.
– А! Нашел! – неожиданно воскликнул Ивон, вспомнив о ступеньке лестницы, покачнувшейся под тяжестью его тела.
Лестница состояла из коротких плит, уложенных одна на другую, но не соединенных цементом. В минуту Ивон, приложив усилие, сдвинул их с места. Оказалось, что они скрывают узкий ход, из которого пахнуло свежим воздухом, как только плиты легли в сторону.
Не медля молодые люди ступили в лаз, в котором можно было продвигаться только друг за другом. Подземный коридор вел к обочине дороги, в овраг, полный сухих листьев, скрывших выход. Молодые люди наконец почувствовали себя на свободе.
Дождь перестал, и северный ветер, разогнав тучи, принес мороз и зажег мириады звезд на небе.
– Теперь, должно быть, часов пять утра, – сказал Ивон, привыкнув в ночных экспедициях угадывать время по небу.
Не рискуя еще выйти из оврага, они осматривали окрестность. В пятистах метрах от них белели стены Бена. Под ними двигался тусклый огонек, как от фонаря, освещавший небольшую группу людей.
– Что делают они в такой час? – спросила Елена.
– Это, должно быть, дозор. Мне показалось, что сверкнули ружья.
В эту минуту ночь внезапно осветилась молнией, за которой тотчас же прокатился грохот выстрела.
Как ни была коротка эта вспышка, кавалер понял в чем дело.
– Синие расстреляли человека! – произнес он.
В тот же миг раздались крики, вновь один за другим затрещали ружейные выстрелы, как будто пытаясь успеть за своей жертвой, и через несколько мгновений на дороге в предутреннем мраке скрылся человек, за ним, сильно отставая, гналось несколько солдат. Елена узнала беглеца.
– Шарль, проводник! – прошептала она.
– Кого они расстреляли? – спросил Ивон.
Бералек не знал Шарля, но девушка, увидев его теперь, догадалась, кто недавно пал под пулями.
– Генюк, – ответила она.
Набожно крестясь, она молилась о душе бедного бретонца.
Молодые люди притаились в яме, зарывшись в перегнившие листьями.
– Надо дождаться синих, они, вероятно, скоро вернутся после неудачной погони, – сказал Ивон.
– Они не смогут нагнать его?
– Разве только, если подстрелят из ружья, которое спускают наудачу; в противном случае через пять минут он спрячется – и тогда его уже не достать. Когда он бежал мимо нас, я сразу угадал в нем человека, не потерявшего головы от страха: грудь вперед, локти в стороны, шаг ровный. Видно, что к погоне ему не привыкать, и потому он умеет беречь силы и дыхание. Он спокойно высматривает какой-нибудь овражек, где скроется от измученных преследователей.
– Так, вероятно, уже и случилось, – сказала Елена. – Республиканцы возвращаются.
Солдаты в беспорядке проходили мимо, громко разговаривая о беглеце.
– Вот молодчик, скрылся у нас под самым носом!
– Славную штучку сыграл он с вами и сержантом! А этот-то стоит себе, разиня рот, и воображает, что парень с величайшим удовольствием подставит грудь под выстрел.
– Тем лучше! Вперед наука, чтоб не мешал связывать их! А то, на тебе, боится потерять время!
Мало-помалу голоса смолкали в отдалении.
– Скорее в путь! – сказал Ивон. – У нас в запасе остается еще часа два, на рассвете надо быть подальше от Бена.
В первую минуту, выйдя из подземелья, молодые люди были подавлены смертью Генюка и захвачены смелым побегом проводника, но, собираясь двинуться в путь, наконец невольно взглянули в лицо друг другу. И долго не могли отвести глаз. Наконец, не говоря ни слова, с тайной радостью, они пустились в дорогу.
Избегая главных дорог от Бена к Ренну, наши путешественники выбирали извилистые тропинки, пересеченные оврагами, рвами, заборами и кустарниками. Часто до них долетал странный крик в подражание совиному, раздававшийся из-за куста и потом вдруг повторявшийся в двадцати местах на равнине.
– Это шуаны охотятся на синих по дороге в Ренн или обратно, – говорил Ивон Елене.
Продолжая путь, молодые люди были уверены, что за ними следят тысячи глаз. Благодаря костюму кавалера – темной куртке с нашитым на отвороте сердцем, шляпе с обвязанным вокруг полей платком Шоллета, словом, благодаря вандейскому мундиру, хорошо известному шуанам, беглецы беспрепятственно проходили мимо этих засад.
Вдали время от времени тишина, господствовавшая над всей окрестностью, разрывалась ружейным выстрелом. Какой-нибудь республиканский солдат, шедший пешком от одного поста к другому, отправлялся на тот свет.
На рассвете они достигли группки из трех-четырех хижин, расположенных на дне глубокого оврага. Ивон постучался в одну из них и через секунду, пока, вероятно, путников рассматривали через какую-нибудь щель, дверь отворилась.
Вандейский мундир опять произвел свое действие.
– Что тебе надо? – спросил отворявший.
– Отдохнуть и поесть.
– Войди, – коротко отвечал шуан.
В углублении избы сидело двое рослых парной восемнадца-ти-двадцати лет, сыновья крестьянина. Вернувшись с ночных поисков, они теперь чистили оружие.
Ивон и Елена увидели на столе ржаную ватрушку и кувшин молока, приготовленные, по-видимому, для сыновей.
Отец указал беглецам на скромную закуску.
– Но, – возразила Елена, – вы нам предлагаете завтрак ваших детей?
– Другу, постучавшемуся в дверь – первый кусок, – возразил шуан.
Не занимаясь более гостями, крестьянин обратился к сыновьям.
– Какие новости? – спросил он.
– Бенские синие расстреляли ночью Генюка, – отвечал старший.
– Отдан ли долг за Генюка? – спросил отец.
– Да, – ответил младший, – я убил на дороге Герша республиканца, посланного в Бен с каким-то приказом.
Говоря это, молодой человек вытаскивал из-под шляпы письмо, взятое у убитого солдата.
Отец развернул бумагу и, бросив на нее беглый взгляд, подошел к Ивону.
– Растолкуйте мне эту французскую грамоту, – сказал он, подавая послание.
Это было известие, посылаемое из Бена к посту Герша о побеге одного шуана в ту минуту, когда его сбирались расстрелять. Затем следовали приметы неизвестного человека, отказавшегося назвать свое имя.
– Кто же был этот беглец? – спросил отец.
– Он называет себя Шарлем, – сказала Елена в ответ на вопрос крестьянина сыновьям.
Услышав это имя, все шуаны покатились со смеху.
– О! – сказал отец. – Не пришел еще тот день, когда синие расстреляют Шарля, пусть подождут, чтоб он истощил все свои фокусы.
– Это все, что содержится в бумаге? – спросил один из сыновей.
– Нет, – ответил Бералек. – Бенский пост указывает еще на человека, очень высокого роста, об аресте которого есть приказания из Парижа.
– Без сомнения, речь идет о Барассене, – заметила Елена.
Шуаны посмотрели на девушку. Их удивило, что она знает эти два имени. Но гостеприимство не позволяло им задавать еще какие-нибудь вопросы. Под кровлей шуана всякий гость остается хозяином своего секрета и даже может не сказывать своего имени, уходя.
Елена поняла немой вопрос во взглядах этих людей, молчавших по принятому обыкновению бретонцев. Чтоб заплатить им за гостеприимство, она рассказала, каким образом познакомилась у Генюка с неким Барассеном и не умолчала о недоверии к нему проводника Шарля.
– В таком случае мы упустили сегодня ночью именно Барассена. Мы приняли этого гиганта за бедного разносчика, видя его, шагающего возле тележки, запряженной белой клячей.
Девушка быстро подняла голову. Слова бретонца живо напомнили ей о тележке, в которой они доехали до Генюка.
– Каким образом Барассен заполучил эту повозку? – вскричала она. – Лошадь, телега и товары – все принадлежало Шарлю.
– Он, вероятно, доверил ему свой экипаж? – заметил Бералек.
– Нет, я видела, как Барассен бежал, а о телеге и лошади не было и речи.
Войдя в подземелье при стуке синих, Елена не знала о похищении, да и сам Шарль узнал обо всем только после допроса сержанта.
Трое шуанов опять захохотали.
– Жаль мне Барассена! Не поздоровится ему, если он вздумал без позволения Шарля попользоваться его экипажем, – сказал отец.
– В какую сторону направился этот человек? – спросил Ивон.
– Он поехал по проселочной дороге на Витре.
Сами не зная почему, Ивон и Елена обменялись взглядами.
Оба они чувствовали тайную радость при мысли, что Барассен, направляясь к Витре, привлечет внимание проводника Шарля, в котором каким-то чутьем влюбленных они отгадывали будущего врага своему счастью.
Подкрепив свои силы простым, но сытным завтраком, молодые люди поспешили в дорогу.
Любовь, нежа их сердца, заставляла забывать об опасностях, грозивших им на дороге и в Ренне. Они спешили остаться одни, с глазу на глаз, чтоб поговорить о тысяче вещей, всегда готовых у влюбленных.
Видя, что гости поднялись, старый шуан встал перед Ивоном и, положив ему руку на плечо, сказал: – Не думаете ли вы, что вандейский мундир, спасший вас нынешней ночью, окажет ту же услугу у синих в городе?
Замечание было справедливым.
В несколько минут Бералек переоделся в костюм крестьянина, взятый у одного из сыновей.
– Теперь, – прибавил шуан-старик, – один из моих проведет вас до города, чтоб защитить от наших засад, ведь вандейский мундир больше вам не поможет.
По знаку отца один из молодых крестьян встал и вышел из хижины с беглецами.
– Куда вас провести? – спросил он.
– В Ренн, – ответил кавалер.
Молодой шуан грустно покачал головой.
– Вы вкладываете голову в пасть волка. Карье прибыл недели две тому назад в Ренн и воздвиг там гильотину, поручив Пошолю опускать ее рычаг. Так же как и в Лавале и Бресте, вы увидите там гульбища, окруженные пиками с головами на концах. А! Медики Пошоля без забот зарабатывают свои десять ливров ежедневно.