довольствием, что я ужасно люблю вино… А то – для воды!.. Мерси!.. Это хорошо, может быть, для ваших городских кукол. В деревне нас приучили пить чистое вино большими глотками.
И Елена быстро осушила свой бокал.
«Это хорошо… откровенна…» – подумал Буэ.
Опасность миновала для Елены. Судья, обманутый деревенской наивностью своей собеседницы, не настаивал более, чтобы она смешивала вино с водою. Он думал, что вино, выпитое в излишестве, само по себе так же верно обессилит жертву, как и приготовленная по особому рецепту вода.
– Ну, моя красавица, – спросил судья, – я думаю, все ваши деревенские парни волочились за такой прелестью, как ты, а?..
– Фи! Какие у нас парни!.. Противны, как обезьяны, так что, уж если кто-нибудь из них приходил ко мне, я сейчас же отсылала его к соседке.
– Так у тебя никогда не было обожателя?
– Никогда!..
После этого короткого ответа глаза Буэ засверкали жгучими искрами, ясно говорившими о его нечистых желаниях. Он приблизился к Елене, которая от опьянения раскинулась в кресле и бессознательно позволила развратнику любоваться очертаниями своего роскошного античного бюста. Сладострастные глаза Буэ пожирали этот великолепный девичьий бюст.
Но, как сказал судья, для всякой вещи есть свое время… похоже, даже этот зверь был тронут девственным величием красоты юной особы; он отложил на время свои гнусные намерения – и думал только о том, чтобы напоить ее пьяной.
– Тост, милое дитя! – сказал он, хватаясь за бутылку.
Но вандеянка быстро оттолкнула свой бокал.
– Нет, нет!.. – произнесла она.
Президент посмотрел на нее с недоверием.
– Как? Нет?! И это говоришь ты!.. Ты, которая обожает вино, – как сама же мне призналась. Ты отказываешься от второго стакана!..
– Да, я люблю вино… только не такую дрянь, которую ты наливаешь мне.
– Как!.. Так это вино – дрянь, по-твоему… Глупенькая… Да это и есть самое лучшее, какое только может пить человек.
– Да выслушайте же меня! Ваше вино совсем не щекотит глотку, как наш деревенский напиток! – произнесла Елена, придав своему лицу самое наивное выражение.
Жан Буэ разразился хохотом.
– Ну, ты, значит, никогда не лакала ничего, кроме плохого вина!..
– Может быть, но я больше люблю свое скверное вино, чем ваш сладенький сироп без всякой крепости. Дайте мне Пуанского вина, и вы увидите, что я не откажусь от него.
– И ты думаешь, что я могу держать в моем погребе такую дрянь?
– Ну, тогда я уж не стану пить вашего вина… ни одной капли.
– Пей же… по крайней мере воду.
– Никогда!.. Воду пьют одни лягушки.
Уговаривая Елену, президент мало-помалу сам осушал бутылку.
Девушка смотрела на него с некоторым изумлением.
– Ну, что же ты так смотришь на меня… своими глупыми глазами? – спросил он.
– О-го! – воскликнула Елена с наивным смехом. – Так вы можете осушить всю бутылку – и не опьянеть от этой гадости?! Я-то попробовала вашего питья всего один стакан – и у меня от этого голова уже кругом идет…
На лице судьи засияла радость.
– Ага! Прелестница моя! Вино, которое щекотит глотку, не всегда бывает так крепко. Вот это вино – ты, я думаю, согласишься – отплатит тебе за твое пренебрежение. Ну-ка, встань и попробуй немножко пройтись.
Мадемуазель Валеран привстала с кресла, но тотчас возвратилась к столу, пробормотав:
– Ах! Это просто смешно, гражданин! Все в глазах кружится.
Жан Буэ пришел в восторг, видя действие своего старого вина на юную крестьянку.
– Ну, – сказал он, – в другой раз ты не станешь презирать того, чего не знаешь. Ну моя дорогая, пора тебе ложиться спать. Ты скоро узнаешь, что мое вино дарит счастливые сны… счастливые – понимаешь?
– Да, любезный судья – ваш совет добрый – я иду спать, – сказала она, направляясь к двери.
– Ну, милая плутовка!.. А на ночь поцелуешь меня?
Но девушка вышла, не ответив на этот вопрос.
– А! Ну, это все равно! – произнес со смехом судья, снова принимаясь пить.
Елена поспешно удалилась в свою комнату. Она достала из-под матраца спрятанный топорик и осмотрела внимательно острие.
– Когда я шла в этот дом, – говорила она сама с собой, – я знала, что погибну, но по крайней мере моя смерть принесет пользу городу Ренну, потому что я избавлю его от этого жалкого негодяя.
Положив топорик на стол, она ожидала прихода судьи.
Ее взгляд блуждал по комнате… Может быть, здесь жили все несчастные девушки, которых Буэ отправил на эшафот, обесчестив и замучив.
«Я отомщу за них всех!..» – подумала Елена.
Время тянулось невыносимо медленно. Благородная девушка вспомнила об Ивоне, о его чистой искренней любви… Она не знала еще всех наслаждений этой любви – только первый ее трепет, первый вздох. И при воспоминании о любимом две чистые слезы сорвались с ее ресниц и медленно покатились по мраморным щекам.
– Прощай, Ивон! Мы не увидимся боле!.. – сказала она с глубоким вздохом.
Но волнение грозило ей опасностью. Призвав все свое мужество, прекрасное дитя гордо подняло голову и выжидало нападения.
Наконец послышались глухие волочащиеся шаги пьяного Буэ. Вот уж они близко. Крепко сжав в руке топор, Елена вся превратилась в слух. Вскоре дверь тихо отворилась и в щели показалось лицо президента, искаженное судорогой отвратительного животного желания.
Он был пьян.
– Э-э! – протянул он. – Ты не легла еще, моя очаровашка, ты ожидаешь возлюбленного?
И, весь дрожа от сладострастия, он направился к девушке, чтобы сжать ее в своих нечистых объятиях. Глядя на приближение судьи, Елена подняла топорик.
– Если ты подойдешь еще на шаг, Жан Буэ, я убью тебя, как собаку! – отрывисто произнесла она, тяжело дыша.
– О-го! Кажется, вино прибавило тебе гнева!.. – бормотал судья, едва ворочая языком, и, не приняв всерьез ее угрозу, продолжал подходить к девушке.
Но решительный взгляд Елены и крепко сжатый в ее руках топорик вскоре внушили ему, что этот приступ для него опасен. От внезапной мысли, что он обманут и теперь придется употребить силу, чтобы получить удовольствие, которое он надеялся достать так легко, – целая буря разразилась в душе Буэ – в нем клокотали теперь и жар вина, и ожесточенная животная страсть.
– А! Глупая притворщица! Так ты решилась противиться Жану Буэ, ему, который сумел укротить самых бешеных! – скрежетал зубами разозлившийся сатир. Голос его хрипел от исступления.
– Твои жертвы боялись смерти, подлый трус! Подходи же сюда, и я отомщу тебе за всех, кого ты погубил… – произнесла мадемуазель Валеран звучным и дрожащим от сильного гнева голосом.
Из всех женщин, к которым воспылал нечистым желанием Буэ, Елена была самой прекрасной. В настоящую же минуту, когда она боролась с насилием, красота ее засияла ослепительным блеском. Гнев явил трагическое благородство ее великолепных черт.
Побагровев от ярости, тяжело дыша от изводившей его животной страсти, шатаясь от сильного опьянения, уродливый сатир решился насильно овладеть своей жертвой. Трудно было представить существо отвратительнее Буэ в эти минуты. На судорожно двигавшихся губах его выступила пена; пальцы изогнулись, как у коршуна, желающего схватить добычу. Он выделывал нелепые прыжки, визжал, как дикая кошка. Наконец, утомившись, он остановился неподвижно и пожирал пылающими глазами роскошное тело девушки, которое не мог обнять.
– О!.. Ну, схвачу же я тебя, жалкая девчонка! – бесстыдно завывал он отвратительным голосом.
– Ну, подойди! – повторяла Елена, высоко подняв топор.
Судья закружился около девушки, словно тигр, готовый к прыжку. Елена не отрываясь следила за всеми его движениями.
– Откажешь мне, и… тебя ожидает эшафот, – промычал Буэ.
– Меня ожидает эшафот, даже если я отдамся тебе, – спокойно ответила Елена.
На несколько секунд наступило молчание. Слышно было лишь хриплое дыхание запыхавшегося судьи, подступавшего к жертве. Наконец, весь дрожа, обезумев от дикой страсти, Буэ забыл об опасности и стремительно бросился на свою добычу.
Занесенный топор опустился – но удар не достиг цели.
Жан Буэ попятился и стал в трех шагах от храброй вандеянки. Его бешенство излилось в диких криках и смертельных ругательствах. Глаза судьи налились кровью, губы судорожно сжимались, зубы скрежетали. Неустрашимая девушка прямо смотрела на этого зверя.
– Будешь же ты в моих руках!.. Понимаешь ли? Будешь!.. Хоть мертвой! Потому что я убью тебя, убью, если нельзя будет схватить живой! – его голос прерывался от бешенства.
Елена догадалась, что судья хочет выйти и возвратиться с оружием. Тоточас же она одним прыжком очутилась у двери и заслонила ее собой.
– Ты не выйдешь отсюда, отвратительный мерзавец!.. – закричала она исступленно.
Поняв, что он заперт, словно зверь в клетке, Буэ яростно застонал. Но безумие его не было долгим. Вдруг он замолчал и внимательно присмотрелся к своей жертве. «Если к нему вернется хладнокровие – я погибла», – подумала девушка. Она чувствовала, что нервное возбуждение, придававшее ей силы для борьбы, теперь ослабло. Она начинала уставать.
Ее догадки были верны: судья решил, что он сможет овладеть девушкой, утомив ее, он заметил, что его жертва теряет силы.
– Ага! Ты ослабла, проклятая мошенница. Зашаталась! Ну, так я постараюсь! – говорил он со зверским хохотом.
– Ну, подходи! – отвечала Елена.
Судья бросился на нее, и, не успев защититься, бедная девушка почувствовала, что ее нежное тело сжато железными тисками его объятий. Топор, даже не коснувшись злодея, упал на пол.
Отчаянный крик невинной девушки огласил мрачные залы. Она чувствовала грубые прикосновения палача. Силы снова на минуту вспыхнули в ней, как вспыхивает свеча, готовая погаснуть. Елена пыталась было освободиться от ненавистных объятий, но тщетно. Она закрыла глаза, чтобы не видеть отвратительного сатира. Нежное, бледное лицо ее было покрыто грязными поцелуями одного из самых гнусных негодяев, которые когда-либо ходили по этой земле. Бедное создание трепетало, словно голубь в когтях коршуна.