– О! Совсем напротив. Чем больше народу, тем больше я получу на водку, – гаркнул великан со страшным хохотом.
– Я вижу, что ты хорошо принимаешь эту новость. Поэтому я воспользуюсь тем, что госпожа Сюрко остается в магазине, и представлю тебя своему семейству. Пойдем, голубчик, взойдем вместе, – сказал кавалер, взяв лакея за руку и еще раз заставляя его чувствовать удивительную силу своего кулака.
Топая по лестнице, верзила, побагровев от скрытой ярости, думал только об одном: «Как предупредить друзей о ловушке?»
Ивон остановился в первом этаже и сказал ему:
– А, веселый куманек, я и забыл тебе сделать маленькое представленьице! Мои двадцать кузенов, правда, добрые малые, но только немного вспыльчивы… Старайся не раздражать их, потому что… так как они все вооружены… в первом порыве раздражения, они, чего доброго, пошлют тебе пулю в лоб… Я уверен, что потом они будут в отчаянии! Постарайся избавить их от этого горя… Итак, повторяю, не противоречь им…
«Смейся, смейся, проклятый Щеголь, будет и на моей улице праздник», – в бешенстве думал обманутый.
Перед дверьми своей комнаты Ивон крикнул:
– Эй, братцы!
Тогда двери всех комнат разом отворились, и снизу, и сверху, справа и слева, со всех сторон слетелись в комнату кавалера кузены.
– Любезные родственники, представляю вам моего почтенного товарища Лебика и особенно прошу для него вашего внимания, – церемонно произнес Бералек.
– Лебик будет нам дорогим кузеном! – тотчас же крикнул хор из двадцати голосов.
– Очень приятно, чрезвычайно счастлив! – отвечал бандит, положа руку на сердце и кланяясь с самой приятной улыбкой.
– Вот так! – сказал Ивон. – Раз вы познакомились, я тебя не задерживаю больше, можешь отправляться по своим делам.
«Надо поскорее дать знать своим», – думал гигант и, пользуясь разрешением, бросился на лестницу. Но едва спустился он на несколько ступенек, как быстро повернулся. За ним следовали пять кузенов.
Он остановился, чтоб пропустить их. Но те встали неподвижно.
– Проходите, граждане, – любезно сказал он.
– Никогда мы не позволим себе пройти прежде любимого друга братца Ивона, – отвечал не менее любезно хор пятерых.
Наконец он решился спуститься – а пять кузенов все шли за ним. Вместо того чтоб войти в лавку, он пересек коридор, ведший мимо магазина к черному ходу на улицу. Пятеро кузенов не отставали. «Браво! – подумал гигант. – Вот уже часть проклятого войска выходит». Но так как он сам и не думал идти с ними и выбрал этот коридор с единственной целью – отвязаться от преследования, он вдруг ударил себя по лбу и, выпустив ручку двери, за которую было схватился, воскликнул:
– О, рассеянность! Я и забыл предупредить гражданку, что ухожу.
Он повернулся, намереваясь проскользнуть назад. Кузены дружески посторонились, чтоб дать ему дорогу в узком коридоре.
– Тысячу извинений, миллион извинений! – повторял вежливый Лебик, проходя мимо.
Он быстро улепетывал в полной уверенности, что кузены отправились на улицу. Он прыгнул к подвальной двери, поднял ее и бросился вниз на лестницу. Но, едва успел он дойти до первого погреба, как новый шум заставил его повернуться.
Пять кузенов стояли позади его.
Гигант понял, в чем дело. Он не мог сделать более ни шагу без бдительного надзора шпионов. Силы были неравны, даже такой колосс, как Лебик, не мог и думать о борьбе с пятью хорошо вооруженными людьми. Ему нужно было притворяться и надевать добродушную личину перед неприятными физиономиями, и потому он проговорил с удивленным видом:
– Вот как! Вас, верно, мучит жажда, что вы зашли в погреб перед своей прогулкой?
– Совсем нет, – отвечал один из кузенов, – мы пользуемся вашей дружеской любезностью, чтобы в подробности осмотреть дом.
Цель, с которой Лебик сошел в погреб, конечно, была недостижима в присутствии пятерых свидетелей, потому он вдруг заявил:
– Я сошел сюда за вином для обеда.
– Позвольте нам помочь вам нести бутылки. Мы будем счастливы чем бы то ни было услужить дорогому другу братца Ивона, – отвечал один.
– О, граждане вы смущаете меня! В самом деле! Мне так совестно за все ваши любезности, – повторял гигант, между тем как ярость душила его.
Короче сказать, целый день несчастный Лебик не мог обернуться, чтоб не увидать за собой четверти прибывшего гарнизона. Кавалер распорядился ни в коем случае не дать бандиту предупредить своих сообщников, и таким образом в одну прекрасную ночь завлечь их в ловушку.
Славные ребята были эти гарнизонные воины, прибывшие к хозяйке магазина! Монтескью заботливо выбирал их между смелыми роялистскими партизанами. Как и предполагал Ивон, аббат учредил в доме Сюрко пост из решительных людей, готовых на любую отчаянную попытку, если б того потребовало стечение политических обстоятельств. Все – храбрые, преданные делу и начальнику, – они готовы были на самое ужасное злодеяние, если бы оно могло быть полезно для торжества роялистов.
Увы! Лебик попал в крепкие руки!
Все они явились из Вандеи и страны шуанов, чтоб отдать себя в полное распоряжение аббата, когда Жонейский договор успокоил на короткое время возмутившиеся провинции. Бералек встретил между ними товарищей по оружию. Это были: Лимоэлан, Гриволь, Бурбон, Девиль, д’Озье, Карбон, Гримодьер, Бадонвиль, Герве, Руссильон, Мериль, Рошет, Костер, Сен-Виктор Жоайо, Трош, Луазо, Лемервье, Датри, Лелан и игрок, которого мы видели в Фраскати, Сен-Режан, новый рекрут, завербованный аббатом в то утро. Мы помещаем здесь имена всего гарнизона дома Сюрко, потому что эти люди вошли в историю, став жертвами двух ужасных процессов, и заплатили трагической смертью за свою преданность роялистскому делу.
Понятна бессильная ярость верзилы при виде постоянной стражи над собой в доме, в котором он больше четырех лет чувствовал себя единственным хозяином.
Подобно дикому зверю, заключенному в клетку, он издавал злобный рык. И, едва заслышав его рев, заботливые кузены дружески осведомлялись об его здоровье.
– Не больны ли вы, милый Лебик?
– Полечитесь, дорогой друг!
– Поберегите себя для нас.
Гигант, чувствовавший серьезную угрозу под этой предупредительностью, притворялся, что принимает все за чистую монету и выдавливал из себя улыбку, открывавшую стиснутые от бешенства зубы.
– Тысяча чертей! – говорил он себе. – Я лопну от злости, если это не прекратится.
Наконец, с наступлением ночи, его беспокойство усилилось и стало еще заметнее. «Лишь бы товарищи не пришли ночью… хорошую шутку с ними сыграют!» – думал он. Видя, что он так взволнован, кузены удвоили нежное внимание.
– Не рискуйте вы своим здоровьем.
– Ночной воздух вреден для вашей комплекции.
– Ложитесь спать, дорогой наш.
Последний совет приглянулся Лебику. По крайней мере в своей мансарде он будет один и придумает способ ускользнуть из западни.
– По правде сказать, это будет хорошо! – отвечал он. – Я чувствую небольшую усталость и пойду спать, если позволите, граждане.
– Умоляем вас! – крикнул хор.
И целая процессия проводила гиганта до дверей чердака. Затем последовали самые любезные пожелания доброй ночи. Наконец его оставили одного.
– Да, я лопну, – повторял мошенник, на свободе облегчив душу потоком таких забористых ругательств, которые привели бы в ужас даже пьяных моряков.
Он выжидал, сидя неподвижно на кровати и предаваясь самым мрачным размышлениям.
– Если бы я мог подозревать в прошлую ночь, что проклятый щеголь не спал!.. Теперь бы он не прижал меня, – поминутно повторял он.
Время шло своим чередом, час за часом. В доме стихли все звуки.
Около трех часов ночи он тихо поднялся и проговорил:
– Все спят: скорей в подвал!
Отворив дверь, он с большими предосторожностями высунулся и босиком, чтоб не шуметь, двинулся по коридору.
Понятен припадок бешеной ярости, овладевшей гигантом, когда на третьем шагу он услыхал за собой в темноте пять дружеских голосов:
– Не хуже ли вы себя чувствуете, Барассен?
– Не простудитесь, Барассен.
– Не делайте глупостей, Барассен!
– Вернитесь скорей, скорей, Барассен!
Десять рук схватили его и втолкнули обратно в комнату, заперев за ним дверь. Он думал, что с ним случится удар. Ярость бушевала в нем, и он хрипел, заикаясь от ужаса и бессильной злости:
– Лебик днем… Барассен ночью… Чертовщина! Эти люди отлично знают меня… Тысяча миллионов виселиц! Что они хотят делать со мною? Ах, зачем я не убил долговязого!
В другой и во все следующие дни положение его не изменилось. Окружавшие его люди учредили над ним почетную стражу. Поочередно караул из пяти человек охранял его денно и нощно, пока другие спали, ели и пили.
В подвале все было перерыто, перевернуто вверх дном, но не открыто ни потаенной двери, ни места клада.
Каждое утро Ивон призывал гиганта и спрашивал:
– Ну что ж, Лебик! Не хочешь ли ты чего доверить мне?
Плут смотрел удивленными глазами.
– Что, черт возьми, могу я вам сказать? – кричал он при этом вопросе.
– Например, зачем ты поднял меня полумертвого после нападения на улице Сены и перенес меня в этот дом?
– Я! У вас слишком живое воображение! Откуда вы это взяли? Однажды утром я нашел вас, всего в крови, у наших дверей, и гражданка велела внести вас… Вот и все.
– Но сам же ты говорил мне, что нашел меня на улице Сены. С твоей манией говорить вслух, когда ты думаешь что тебя никто не слышит, ты поведал мне это, раздевая меня… Кстати. Когда госпожа Сюрко и я служили тебе живой картиной, что за фантазия была у тебя? Желал бы я узнать.
Лебик хохотал при этом, говоря:
– Ах! Да! Вы-таки стоите на своем. У вас засела в голове мысль, что я вас усыпил, положил рядом с хозяйкой и выставил напоказ, как двух редких зверей. Вам привиделось это после выпивки, и вы вообразили, что это правда.
– Так ты не хочешь ни в чем сознаться?
– Да в чем же вам сознаваться-то? Вы наговорили мне околесицы, а я ровно ничего не понимаю.