– О, уж и таинственная шайка! Если ты желаешь знать ее название, я могу тебя просветить: она зовется, вероятно, по прозвищу своего главаря – Точильщика.
– Как ты говоришь? – вскричал кавалер, вздрогнувший от удивления при этом имени.
– Я сказал: Точильщик.
– Ты знаешь, кто такой Точильщик?
– Конечно, да. Законченный плут, командующий смелыми негодяями, в чем я мог убедиться в продолжение долгих месяцев своего вынужденного пребывания у них в гостях.
– В таком случае ты не знаешь, что во время твоего заточения имя Точильщика приобрело мрачную славу. Это – шайка поджигателей, наводящая на окрестности Парижа ужас своими неслыханными жестокостями. Полиция отчаянно преследует ее, но все безуспешно. Три дня тому назад надеялись было накрыть ее главаря на улице Вилль д’Эвек, но часом опоздали. По-видимому, у Точильщика со товарищи есть фея-покровительница, которая спасает их от всяких ловушек.
– Как, Бералек! Ты не знал имени своих приятных соседей?
– Да, я скорее думал о какой-нибудь политической шайке, которая, подобно нашим, нуждается в деньгах для успеха своего дела. Орлеанисты, якобинцы, бонапартисты, роялисты мало-помалу стянули все свои силы в Париж и – выжидают. Нас здесь в доме двадцать роялистов, и я думал, что соседи наши – политические противники.
– Ну, так теперь ты знаешь, чего от них ожидать.
– Ну и недолго же будут беспокоить нас эти мерзавцы. Мы укажем их логовище полиции, а она избавит нас от подобного соседства, – весело сказал Бералек, думая о безопасности Лоретты.
– Та-та-та! – произнес Кожоль.
– Зачем эти «та-та»?
– Потому что я больше не узнаю своего Ивона, когда-то столь осмотрительного, которому любовь к косметике, или, вернее, к продавщице косметики… отшибла рассудок.
– В чем?
– Но, влюбленный ветреник! Если ты дашь полицейским схватить шайку Точильщика, как же ты доберешься до миллионов? Представь, что один из захваченных бросит словечко о сокровище госпоже Полиции. И сейчас же она примется совать всюду нос, чуя свою выгоду не хуже воров Точильщика. А ты знаешь басню? Обыкновенно третьему вору и улыбается удача. Тогда миленькие миллионы пройдут у тебя под носом, а ты не дождешься и спасибо от полиции. Я не думаю, чтоб Монтескью желал такого результата.
– Ты прав, – отвечал убежденный кавалер.
– Нет, нет, долой полицию из наших дел.
– Так что же предпринять?
– Да что же еще! Искать сокровища! Загребать каштаны из печи руками Точильщика и компании, – отвечал Пьер.
– Да наконец, может быть, этих сокровищ уже не существует. Кто докажет нам, что Сюрко не лишился их каким-то образом перед своею смертью или их не похитил его товарищ… потому что сообщников было два… и ничто еще не доказывает, что из них двоих… Сюрко был хранителем.
Кожоль со смехом слушал друга.
– О-го! – сказал он. – Как любовь и политика плохо сочетаются. Ты из кожи лезешь, мой бедняга, вот уж добрые четверть часа, чтоб доказать следующее: какое дело, что мы потеряем миллионы, выдав Точильщика? Лишь бы моей возлюбленной ничто не угрожало!
– Ах, Пьер! Как это ты можешь так думать? – проговорил Бералек, краснея оттого, что его раскрыли.
– Ну же, трусливый влюбленный, успокойся. Можно все согласить: женщина – спасена, и сокровище – похищено.
– Так ли это? – спросил Ивон с надеждой.
– Хочешь мне предоставить дело?
– Стоит ли спрашивать об этом?
– Так надо принять решение об одном факте… только одном факте… и разгадать его причину, потому что у меня есть подозрение, что факт этот – главное звено всего дела, – сказал граф.
– Какой факт?
– Надо понять, зачем для кого-то третьего устроили комедию двух голов – твоей и твоего дорогого ангела – на одной подушке. Кто этот третий? Вот камень преткновения. Узнай мы того человека, и покрывало тайны спадет.
– Аббат предполагает, что это любовник.
– Э-э, – произнес Кожоль, – церковник идет прямо к цели, он не любит юлить.
– Это невозможно! И доказательством тому – прошлое госпожи Сюрко.
– Пусть так! Уважим ангела.
– Если б ты знал вдову, то ни на минуту не усомнился бы в ней.
– Так разъясни же мне сцену с постелью.
– Да повторяю тебе, что я напрасно искал объяснения этому странному приключению. Посмотрим, испытай свой талант, мой дорогой Собачий Нос, – сказал Бералек с лукавым видом.
Но Кожоль вместо ответа вдруг вскочил, дрожа от какого-то таинственного сильного волнения.
– Что с тобой? – вскричал Ивон при виде этой внезапной перемены.
– Со мной – ничего, ровно ничего, – отвечал граф, снова принимая хладнокровый вид.
– Как же, как же! Ты отчего-то подпрыгнул.
– Да нет же, я просто встряхнулся, чтоб прогнать сон, овладевший мной. Ведь уже день – и я падаю от усталости.
Кавалер понял, что бесполезно сейчас допрашивать друга, и он притворился, что верит объяснению.
– Хочешь, я провожу тебя до постели? – предложил он.
– Да, с удовольствием.
Прощаясь с Бералеком на пороге своей комнаты, Кожоль вдруг спросил с самым безразличным видом:
– Госпожа Сюрко, надо полагать, сохранила еще свою красоту?
– Сохранила! Да разве ты не помнишь, что я сказал тебе?.. Ей не больше двадцати двух лет.
– Ах да! Правда!.. Но меня так одолевает сон! Когда я высплюсь, мы вернемся к этому разговору.
Ивон тоже пошел немного отдохнуть.
Едва проснувшись, он первым делом побежал в комнату друга. Но на пороге его остановил Сен-Режан, подав ему записочку со словами:
– Вот. Кожоль, уходя, оставил вам письмо.
– Как? Ушел? Так он не ложился?
– Через пять минут после того как вы отправились спать, он вышел оттуда.
Письмо гласило: «Точильщик должен мне одиннадцать месяцев заключения. Я иду за расплатой, но будь уверен, что расплата эта принесет мне миллионы».
«Что он предпримет?» – подумал Бералек, удивленный отъездом друга.
X
Почему Кожоль обманул своего товарища, притворившись, будто валится с ног от усталости, а сам через пять минут покинул дом? Какая догадка поразила его, когда он невольно вскочил с кресла, удивив этим Ивона? Уж не нашел ли Собачий Нос сразу тот след, который Бералек искал так долго и тщетно? Надо полагать – да.
Вместо того чтоб лечь спать после ночи, полной опасностей и треволнений, Пьер потихоньку выбрался из дому. Мы сказали, что наступил день, пока наши друзья беседовали. Когда Кожоль, незаметно миновав коридор, вышел на улицу, было около шести часов. Все сияло в ярких лучах августовского солнца, сначала ослепившего Кожоля.
– Ах! – воскликнул он, дыша полной грудью. – Солнце и воздух! Вот две вещи, которых мне сильно не хватало в плену у Точильщика, я намерен потребовать у него за это строгого отчета. Ну же, Собачий Нос! Пора использовать свое чутье и особенно ноги… потому что они очень хотят размяться. Бедненькие ножки! Пакостное развлечегие обещал вам Ангелочек!
Граф невольно захохотал, вспомнив длинный, выпавший язык Ангелочка, чью шею железной хваткой сдавил Ивон.
– Я предсказывал ему, что он будет повешен… В сущности, он все-таки умер от удушья… стало быть, я только наполовину лже-пророк.
Выйдя из парфюмерной лавочки, Пьер, вместо того чтоб свернуть направо или налево, пересек улицу и, встав у дома напротив, стал внимательно осматривать № 20.
– Вот именно к этому дому и привели мои поиски Бералека. По правде выходит, что я томился так долго в погребах соседнего особняка, № 18. Главное теперь – узнать, каким образом подвалы этого жилища превратились в притон шайки Точильщика.
Он изучал фасад № 18, по центру которого красовалась вывеска: «Роберт Брикет, галунщики».
«По-видимому, здесь находится честное и мирное предприятие. – подумал он. – Ах! Нет ничего опаснее стоячего болота. Нужно мне узнать, не галунщик ли сообщник и укрыватель моего искреннего врага, Точильщика?»
Кожоль обратно перешел улицу и заглянул в магазин галунщика, где нашел в такую раннюю пору одного приказчика, сметавшего пыль с конторок и стеклянных ящиков. «Хорошо! Простой сиделец, он может больше помочь мне», – подумал Пьер, видя, что приказчик предупредительно бросился к нему навстречу.
– Что желает гражданин?
– Я пришел за заказом гражданина Пиктюпика, – сказал мнимый покупатель невозмутимо.
– Пиктюпик… Пиктюпик, – повторил служащий, подняв глаза к потолку, стараясь что-нибудь припомнить.
– Да, Пиктюпик… из Ренна, – подтвердил граф.
– Из Ренна… Пиктюпик… и он сделал нам заказ? Странно! Я ничего не помню об этом… Неугодно ли вам сказать, какого рода был этот заказ?
– А, да я и сам не знаю. Только Пиктюпик написал мне: «Перед возвращением на родину, в Ренн, зайди взять и оплатить заказ, сделанный мной в последнем письме моего другу Брикету».
– О-о! Если это друг гражданина Брикета, то, кажется, он нечасто бывает в Париже, потому что не знает даже о случившемся несчастье! – вскричал приказчик.
– Какое несчастие?
– Хозяин мой, Брикет, вышел однажды вечером из дому, и с тех пор об нем ни слуху, ни духу… Умер ли он в каком-нибудь закоулке Парижа? Не знаем. Хоть бы удалось гражданке Брикет найти его тело… Правда, что на другой же день после его исчезновения хозяйка посылала меня опознать труп, найденный на улице и выставленный в отеле «Ниверне».
– Это был ваш хозяин?
– Все лицо было изрублено ударами ножа, и нос – срезан, он был так обезображен, что не было никакой возможности признать в нем моего хозяина.
– Что заставляет вас думать, что это не Брикет?
– О, нет! Гражданин был мирный человек и по характеру своему, и образу жизни, а мне сказали, что этот труп принадлежал какому-то негодяю, убитому в ночной схватке на улице Сены.
– Да, но все это не имеет отношения к заказу Пиктюпика, – настаивал Кожоль, возвращаясь к прежним расспросам, чтоб, не возбуждая подозрений, направить разговор на другую тему.
– Вероятно, хозяйка сама вскрыла письмо на имя ее п