окойного мужа и, может быть, сама занялась поручением.
– Так спросите свою хозяйку.
– Но сейчас очень рано, она еще спит. Не потрудитесь ли забежать днем?
– Хорошо, я буду здесь. Ах, не везет мне с этими поручениями Пиктюпика… Вот еще дал он мне поручение к вашему соседу Сюрко, но, кажется, и парфюмер отправился на тот свет.
– Да, именно. Это случилось за обедом с бедным Брикетом, его другом. Покойный Сюрко пригласил его, а сам умер под конец обеда на руках Брикета… крак! Вдруг с ним апоплексический удар.
– Ну, прощайте, я не хочу задерживать вас… Я вернусь, когда ваша хозяйка встанет, – сказал граф, на этот раз вполне удовлетворенный.
Из лавки галунщика он направился к бульвару.
– Ага, – сказал он весело, – хорошее начало!.. Пари держу, что покойный галунщик был товарищем Точильщика, и он-то и был убит Ивоном во время ночного нападения. Обезображивая лица своих подельников… или, как они выражаются, совершая над ними обряд одевания, Точильщик и компания не дают полиции опознать умерших разбойников, трупы которых принуждены оставлять на месте схватки. Это господина Брикета видел я в гостинице «Ниверне», когда отыскивал Ивона. А! Галунщик был другом Сюрко!.. Это полезное сведение!.. Во всяком случае, фальшивым другом, потому что мне смутно кажется, он поторопил апоплексический удар мужа нежно любимой Ивоном госпожи Сюрко.
На этом месте своего монолога Пьер дошел до бульвара. Ранний час обычно делал это место совершенно пустынным. Но сейчас несколько человек собралось перед зданиями, которые сносили в то время, чтоб открыть на бульвар глухой переулок Тэбу, ныне носящий название улицы Гельдер.
Кожоль подошел к группе, состоявшей из четырех гарнизонных воинов дома Сюрко, посланных им вперед к этому месту.
– Итак, друзья, условлено, что вы поможете мне в игре против Точильщика? – спросил он.
Граф был отлично знаком этим роялистам, и они все как один с восторгом согласились принять участие в его деле.
– О, – продолжал он, – поверьте, в этом приключении нет ничего неприятного, потому что я веду вас к молодой хорошенькой женщине…
– В шесть-то часов утра! – вскричал удивленно один.
– Это лучшее средство застать ее в постели.
– Гм, гм! – произнес другой. – Ты, друг Кожоль, предлагаешь нам престранную экспедицию. Если ты после одиннадцатимесячного заключения отправляешься к хорошенькой женщине, я полагаю, тебе нет надобности в нашем присутствии… мы стеснили бы тебя.
Компания захохотала.
– И все же идем. Клянусь, ты никогда не следовал за человеком более целомудренным.
Товарищи весело пустились в поход.
В полчаса маленькая группа достигла Люксембурга.
– Вот наша цель, – сказал Кожоль, указывая на кокетливый домик, расположенный слева от входа в сад.
– Да это дом Пусеты, актрисы Трубадуров! – вскричал один из приятелей.
– Именно, – отвечал Кожоль.
– Как же Пусета замешана в нашем деле против Точильщика?
– По чести, Гозье! Если тебе нужно все объяснять… а ты на каждом шагу будешь требовать новых подробностей… да еще и без промедления… Тогда давай прямо сейчас отложим нашу экспедицию на два месяца, которые я употреблю на разъяснение тебе всех тонкостей, – сказал Кожоль, с помощью шутки опустив детали.
– Ну, в поход! Тебе будут повиноваться без вопросов, – отвечал Гозье, поняв урок.
– Вот вам наказ: вы останетесь у дверей и будете следить за всеми приходящими и выходящими. Если увидите мужчину лет около тридцати, с бледным лицом, двое из вас войдут за ними в дом и не оставят его ни на секунду. Если, напротив, вы увидите, что он выходит, то будете тайно наблюдать за ним и дадите мне отчет во всех его передвижениях и поступках. Понятно?
– Да, да.
– Я вхожу в дом. Итак, ухо востро! И не проглядите вашу дичь.
После этого наставления Кожоль проскользнул в дом актрисы.
В передней он встретил горничную.
– Шарль наверху? – спросил он самым развязным тоном, как подобает истинному другу хозяев.
– Нет, Шарль еще не приходил, но госпожа ждет его к завтраку, – отвечала камеристка, очарованная видной наружностью этого высокого молодца, очень изящно поглаживавшего подбородок.
– Досадно! Досадно! – повторил недовольный граф. – Я занят и мне некогда заходить еще раз, а между тем мне необходимо с ним поговорить.
– Так, скажите, что вам нужно, госпоже, а она передаст ему.
– Она встала?
– О! Когда она ждет своего Шарля, ей не сидится и не спится. Вот, я вам скажу, господчик, который может похвалиться, что его любят.
– Доложи же, не угодно ли ей принять меня, скажи, что пришел Собачий Нос… она, вероятно, запомнила мое имя.
– Его трудно забыть, – сказала веселая девушка, направляясь к лестнице, которая вела к спальне актрисы.
Оставшись один, Кожоль выбежал на улицу и кликнул двух людей, которым приказал тотчас затаиться в передней и ждать.
Минуту спустя белокурая, грациозная Пусета появилась в зале нижнего этажа, где Пьер уже ждал ее.
– Вот как! – произнесла она. – Да это молодой человек, который провел ночь в моей спальне. Ну! С таким товарищем не соскучишься, потому что вы не надоедаете своими посещениями! Стоило труда требовать моей дружбы!
– Мы такие искренние друзья, Пусета, что я пришел оказать вам услугу.
– Какую?
– Вы ждали Шарля, не правда ли? Он не может прийти, потому что подвергся опасности, которую вы одна можете отвратить. Поэтому он прислал меня за вами.
Маленькая блондинка побледнела, как смерть. Ее громадная любовь к человеку, истинная сущность которого оставалась для нее тайной, делала ее легковерной.
– Едем, – тотчас объявила она без запинки.
– Не со мной, Пусета. Тут дожидаются двое моих друзей, которые проводят вас. А на мне – другие заботы для спасения Шарля. Но я скоро присоединюсь к вам.
В своем мучительном беспокойстве актриса лишилась и воли, и способности рассуждать.
– Проводите ее в дом Сюрко и не теряйте из виду, я вам вверяю залог, – шепнул граф двоим ожидавшим.
– Вот как! Госпожа едет? И не позавтракает? – сказала служанка, сходя вниз.
– Но, плутовка, завтрак состоится… и позаботься, чтоб он был хорош, потому что друг мой Шарль и я рассчитываем на славу угоститься… Только бы Шарль был точен.
– О! Господин Собачий Нос, вы можете быть покойны на этот счет: ровно в десять часов он явится сюда.
Маленький отель комедиантки, примыкавший к Люксембургскому саду, был в три этажа: к верхним пристроена была терраса в итальянском вкусе, которая спасла Кожоля, когда, убегая из Люксембурга, он перелез через стену сада рядом с фонтаном Медичи. В нижнем этаже располагались маленькая зала и просторная столовая, где ужинала веселая компания в тот вечер. В бельэтаже помещался будуар, уборная и спальня белокурой Пусеты.
Кожоль сел в столовой напротив окна за прозрачной кисейной занавеской, чтобы видеть подъезд со сводами, выстроенный на панели улицы. С этого наблюдательного поста Пьер сразу заметил бы, кто входил с улицы в дом.
Горничная приходила и входила, принося все для завтрака и накрывая стол.
– Как тебя зовут, прекрасное дитя? – спросил молодой человек.
– Бушю, гражданин.
– Бушю – твоя фамилия, о другом имени спрашиваю я тебя, собственном, которое, вероятно, очень нежно звучит в устах твоего возлюбленного…
– Розалия, вот мое имя… только, прошу верить, у меня нет любовника.
– А, ба! Да ты слишком дичишься для парижанки.
– Да я и не парижанка, я из Венсена… а в Венсене еще не перевелись честные девушки, поверьте мне.
– Я верю, даже убежден, прелестная Розалия, – говорил Кожоль, позволяя себе с красивой девушкой некоторые вольности, которых она, несмотря на недавние слова о добродетели, казалось, вовсе не замечала.
– О! Как вы любите целоваться! – воскликнула она наконец после десятого поцелуя, сочтя за нужное протестовать.
– Всюду, где я встречаю добродетель, я воздаю ей должное… добродетель привлекает меня, Розалия, привлекает против моей воли.
– Она привлекает вас слишком сильно… если вы опять примитесь за свое, я угощу вас оплеухой, – погрозила служаночка, видя, что молодой человек опять подходит, желая поцеловать ее.
– Нет, моя прелестница, ты не дашь мне пощечины… потому что ты девушка столь же экономная, сколь и умная, а чтоб отвесить мне оплеуху, тебе надо будет выпустить из рук целую гору тарелок, которые ты держишь.
И, пользуясь положением, мешавшим Розалии обороняться, Пьер, удваивая усилия, спокойно запечатлел на обеих щеках милой брюнетки по поцелую.
Предусмотрительный Кожоль, как видно, любил всюду заводить себе друзей или недругов.
– А! Милая моя, – продолжал он, – растолкуй-ка мне, каким образом ты, при всей своей добродетели, находишься в услужении у актрисы… репутация и нравы которой должны сильно возмущать такую благовоспитанную и целомудренную девушку?
– Ах, уж я совсем было одурела в Венсенском форте, с мрачными, наводящими уныние стенами.
– Так ты жила в форте?
– Да, папа мой – тюремщиком там.
– В самом деле?
– И мои два брата.
– Тоже тюремщики?
– Именно. И если бы я не убежала вовремя, то меня бы выдали замуж за Матюрина.
– Четвертого тюремщика?
– Совершенно верно.
– В таком случае семейство Бушю – почти что хозяева Венсенского форта!.. Это полезно запомнить. Если судьба бросит меня пленником в эту башню, то я запасусь твоими рекомендациями, красавица.
– Я не думаю возвращаться в Венсен, разве только решусь на это замужество.
– А почему бы тебе не стать женой Матюрина, который внушает мне невольный интерес, хотя я не знаком с ним.
– О! Он слишком стар.
– Так уж и стар?
– Еще бы! Когда я собиралась уехать, его назначили смотрителем форта… по старшинству. Папа и братья говорили, что это даст мне завидное положение.
– Твой отец и братья правы, Розалия. Посуди сама: госпожа смотрительница Венсена! Это щекочет самолюбие… уж не считая того, что с этаким мужем тебе нечего будет без устали обороняться против дерзких нападок мужчин на твою честь… да, сознаюсь с грустью, они очень дерзки… О! Нравы, нравы! Закрываю свой лик от стыда.