– И то. Для нашего запаса вина довольно было самого маленького погребка. А остальные стояли пустые, когда Сюрко предложил однажды отдать их ему внаем, на что Брикет с радостью согласился.
– Как! Сюрко понадобилось столько погребов для его косметического магазина? Это меня удивляет.
– О, тут и речи не было о магазине. В ту эпоху – это было во время Террора – Сюрко, имевший многочисленных друзей и покровителей в Комитете общественной пользы, ожидал, что ему дадут не помню какой подряд для войск. Предвидя, что ему будут нужны обширные помещения для будущих продуктов, он вспомнил о наших погребах – они ведь очень поместительны и идут до самых подземелий глухого переулка Тэбу. Вот Сюрко и сделал предложение, а Брикет принял его. Ударили по рукам, как водится между старыми друзьями… и дело было в шляпе…
– Да, как будто нотариус скрепил его, – прервал Кожоль, смеясь.
– К сожалению, нет. Брикет лучше бы устроил это дело у нотариуса. Мы замуровали вход с нашей стороны, Сюрко пробил его с своей – и Брикет и я аплодировали себе, устроив выгодное дельце. Но, недели две спустя вдруг является Сюрко и объявляет, что подряды, на которые он надеялся, прошли мимо его носа, и погребов наших ему не нужно. Брикет побагровел от досады как рак; но ведь бумаги мы не подписывали, и пришлось проглотить пилюлю. Впрочем, Сюрко был довольно честен. Он переделал все по-прежнему и предложил порядочное вознаграждение, поэтому Брикет согласился взять назад свои погреба. Это единственная ссора, возмутившая их дружбу.
– Так что, эти погреба и теперь при вас и вы не знаете, как употребить их? – спросил граф, с любопытством слушавший рассказ.
– Да нет же, нет! – сказала, смеясь, вдова. – Сюрко принес нам счастье. Через шесть месяцев нам удалось сдать их.
– Соседу слева?
– Нет, не ему. Я ведь говорила вам, что наши погреба занимали много места и что они сообщались с подвалами домов глухого переулка Тэбу, за нами.
– Так это какому-нибудь домовладельцу из Тэбу вы сдали их?
– Именно. Содержатель трактира «Черный баран» занял их.
– Кажется, эта гостиница «Черный баран» довольно приличная?
– О, нет! Здание неважное… Да что! Ведь переулок Тэбу, подумайте сами, шесть месяцев тому назад даже не был вымощен. Посетителями «Черного барана» были извощики, разнощики, приезжие ярмарочные торговцы и тому подобный нищий сброд.
– Трактир отбросов общества – бродяг?
– Да. Надо надеяться, переулок только выиграет, лишившись некоторых зданий, которые скоро сроют. Теперь, ровно месяц, это уже не мрачный переулок, а улица Гельдер, выходящая на бульвар.
– Но, гражданка Брикет, зачем же трактирщику «Черного барана» такие большие погреба при его незначительной торговле?
– Во-первых, весь этот сброд поглощает вино бочками. Потом, я думаю, что хозяин принимает иногда и контрабанду, которой промышляют все его посетители – разносчики, развозчики и прочие, и им нужно место для хранения товаров. Во всяком случае, дела трактирщика идут хорошо, потому что, с тех пор как я вновь замуровала вход в погреба, вот уже четыре года гражданин Купидон ни на один час не задерживал платы.
Кожоль вздрогнул.
«Где, черт побери, слышал я это имя?» – тотчас подумал он.
– Да, гражданин Купидон – образец точности… Жаль, нельзя сказать, что он – образец красоты, потому что его срезанный нос просто отвратителен, – прибавила, смеясь, галунщица.
Упоминание о срезанном носе воскресило в памяти графа одну сцену. Он живо представил себе остановку в гостинице, где посреди двора ему накрыл завтрак этот самый Купидон. Затем товарищи Точильщика, чтоб провести Пьера, посадили его в мешок и заставили пропутешествовать так целый день, чтоб посадить в подземелье соседнего дома.
– Э-ге! – произнес он. – Мне сдается, что я знаком с этой гостиницей «Черный баран», гражданка Брикет. Внутри есть двор, обнесенный четырьмя высокими, старыми строениями, двор наводящий уныние и молчаливый, как сама тюрьма, не правда ли?
– Да, это правда. Когда попадешь туда, так и кажется что находишься за тридевять земель от Парижа. Но, несмотря на это, двор всегда полон людей.
«Э, – подумал Пьер, – все клиенты „Черного барана“ напоминают товарищей Точильщика, превратившего гостиницу в казармы».
Как будто все слышанное нисколько не касалось его, граф вернулся к началу разговора.
– Итак я передам Пиктюпику, что вы не получали его письма о заказе.
– Надо полагать, что его письмо попало в руки шуанов и поджигателей, которые останавливают и грабят почтовые кареты на всех дорогах к Парижу.
– Очень может быть. Я напишу ему, что вы овдовели…
– Ну! Неизвестно еще – вдова ли я, – сказала галунщица с грустной улыбкой.
– Но… так как вы потеряли мужа…
– Да, я его потеряла, но нет никаких доказательств, что он умер… тело его не нашли. Однажды вечером он ушел, и с тех пор я его не видала.
– А часто он выходил ночью?
– Под конец, да… когда он страдал нервами. Представьте, что мой бедняга не мог спать. Как только он ложился в постель, сейчас с ним начинались припадки нервного раздражения и он уже не мог усидеть на месте. Тогда он вставал и ночью надолго отправлялся гулять, чтоб хорошенько устать перед сном. Иногда он возвращался измученный, весь в грязи, как пудель: всю ночь напролет он мотался по улицам, чтоб успокоить нервы… После этого он засыпал.
Кожоль, зорко смотревший на продавщицу, желая убедиться в правдивости ее слов, понял, что она не лицемерила. Бывший поджигатель умер, оставив свою жену в неведении, что ночные прогулки совершались отнюдь не для успокоения нервов.
– Но Брикет, засыпая днем, уже не мог вести свою торговлю? – спросил он.
– Да, но я должна сознаться, что у нас в доме никогда еще не бывало столько денег. Мой бедный муж говорил, что у него в городе нашлись два-три богатых покупателя, и с ними он вел крупные дела… Но я их никогда не видывала ни до, ни по смерти Брикета… да точь-в-точь как этого Пиктюпика, который, по-вашему, был истинным другом моего мужа, а между тем тот о нем и словом не обмолвился.
– Я наипшу ему: может быть, он решится сам приехать сюда ради своего поручения.
– Очень желаю этого, гражданин, потому что торговля идет как-то плохо. При жизни мужа мы охапками загребали деньги, а теперь они очень редки.
– Ну так, прощайте, гражданка, – сказал молодой человек, поспешивший выйти, чтоб не слышать жалоб продавщицы.
Пройдя несколько шагов, отделявших его от дома Сюрко, Пьер прошептал:
– Вдова – честная женщина, но ее возлюбленный Брикет – отъявленный мошенник, которого Точильщик завербовал в свою шайку.
Он засмеялся, прибавив:
– Тьфу пропасть! Эти мерзавцы провели-таки меня со своим мнимым путешествием. А я-то думал, что завтракаю за двадцать лье от Парижа, когда просто-напросто сидел за столом на дворе «Черного барана», в подозрительной гостинице господина Купидона.
Возвращение графа в дом Сюрко было встречено веселыми «ура» всего гарнизона.
– Где Бералек? – спросил он.
– В мансарде Лебика, – отвечали ему.
– Да! – вскричал Пьер. – Ведь я и забыл про Лебика, а совсем недавно так хотел с ним познакомиться…
Он проворно преодолел все лестницы и присоединился к другу, который стоял у постели Лебика, все еще связанного и спавшего богатырским сном.
– О-о-о! – воскликнул он со смехом при виде громадного вытянутого тела Лебика, – этот молодец – настоящая каланча!
– Боюсь, что я плеснул ему слишком большую дозу, – сказал Ивон. – Вот уж сорок часов как он проглотил свой напиток и не пробуждается до сих пор. Что с ним делать?
– Дадим ему шанс бежать, когда проснется.
– Что ты? Как можно!..
– Нам предстоит трехмесячный срок, и все это время мы ничем не должны вредить Точильщику. Отнимать у него великана – значит, нарушить некоторым образом контракт. Поэтому надо отослать громадину, бандит его тоже использует для поиска миллионов.
– В самом деле?.. Ты предполагаешь, что разбойник выдаст нам сокровище? – спросил Бералек с сомнением.
– О! Чтоб получить свою Пусету, он отсчитает нам этот клад до последней полушки… хотя, может быть, украдет его опять на другой же день.
– Да, но найдет ли он?
– А! Уж это мы узнаем 18 брюмера, в последний день срока.
Молодые люди не стеснялись говорить в полный голос у постели гиганта, все еще издававшего могучий и продолжительный храп. Но если б друзья, стоявшие к постели спиной, вдруг повернулись, то увидели бы неожиданный сюрприз: Лебик, все похрапывая и не шевелясь, открыл и тотчас же поспешил закрыть глаза.
Уже около двух часов он не спал. С пробуждением к нему вернулись присутствие духа и осторожность. Чтоб выведать, что произошло после его поражения, он счел за лучшее притвориться спящим, когда кто-нибудь войдет в его мансарду. Так, не шевелясь и храпя, он подслушивал разговор Кожоля с Бералеком.
Ивон узнал от Гозье все, что произошло в доме Пусеты, но на том и кончались его сведения.
– А как же ты провел ночь? – спросил кавалер своего друга.
– Отыскивая средства отворить дверь Венсенского форта, если б то мне потом пригодилось… Но это мой секрет, – сказал Кожоль, приосанясь.
– Хорошо! Не настаиваю, раз это секрет, – сказал Ивон, узнавая обыкновенную манеру графа намекать на свои любовные похождения. – Но что ты делал сегодня утром – тоже секрет или нет, мой добрый Пьер?
– Что касается утра – нет. Мне хотелось узнать, каким образом мог Точильщик безнаказанно пользоваться помещением соседних погребов, и я достиг своей цели.
Тут Кожоль передал Ивону рассказ о найме Купидоном, трактирщиком «Черного барана», погребов соседки Сюрок – Брикет.
Лебик не упустил ни слова из рассказа. «Чертовщина! – думал он. – У этого молодца недурное чутье. Он сразу нашел кротову нору».
– Понимаешь, – продолжал граф, – если бы полиция вздумала навести справки о всех постояльцах «Черного барана», то ей не далеко было бы идти за товарищами Точильщика. Она переловила бы всех этих безобидных разносчиков, ярмарочных торговцев и извозчиков, скрывающихся за стенами честного Купидона.