– Да. К сожалению, у людей такого плана не всегда это бывает…
– А потом вы с ним общались?
– Много раз встречались. У нас добрые отношения сложились…
…Однако Келдыш чувствовал себя все хуже и хуже. Ему уже тяжело было выполнять сложные обязанности президента Академии. И он решил оставить этот пост. Его долго уговаривали, мол, соратники и коллеги будут помогать, но Келдыш уже принял решение…
Он предложил на свое место двух близких ему людей, которых он бесконечно уважал. Это были академики Патон и Александров.
В ЦК партии склонялись к тому, чтобы президентом стал Патон. Однако Борис Евгеньевич категорически отказался, а когда М.А. Суслов попытался «надавить» на него, сказал: «На такой пост насильно не назначают…» Он также поддержал кандидатуру Анатолия Петровича Александрова. И этот выбор оправдал себя.
Мстислав Всеволодович ушел из жизни внезапно, неожиданно для всех. Случилось это в закрытом гараже на даче.
Появилась версия, что Келдыш покончил с собой, мол, он специально завел двигатель автомобиля и закрыл двери, чтобы отравиться угарным газом. Ни подтвердить, ни отвернуть эту версию никто не может…
«Вечером (это была пятница) раздался телефонный звонок, – вспоминала Н.Л. Тимофеева. – Звонил Мстислав Всеволодович. Разговор был грустным по тону и не похожим на прежние: он очень мягко спросил о житье (раньше такого не бывало), спросил, все ли депутатские дела мы сделали. Ответила, что все сделано, кроме двух дел, но они очень легкие, и я сама с ним справлюсь. Спросил об Анатолии Петровиче, о каких-то академических делах… Положив трубку, я почувствовала то ли тревогу, то ли грусть… Смерть Мстислава Всеволодовича потрясла меня, да что меня – всех…»
Я спросил об уходе Келдыша и академика Покровского. Он ответил уклончиво:
– Его очень изматывала болезнь. В последние месяцы он практически не спал, еле держался на ногах. Мне показалось, что он измучен жизнью… А ведь очень светлый человек был, ну я уже не говорю о его гениальности.
Так случилось, что 50-летие полета Ю.А. Гагарина в космос и 100-летие со дня рождения М.В. Келдыша совпали. Символично? Нет, закономерно, потому что судьбы двух великих людей Родины соединились навсегда 12 апреля 1961 года.
Мне кажется, о этом очень точно сказал академик Ю.А. Осипьян:
«Он был особенный человек. Эта аура исключительности окружала его всегда, где бы он ни находился. Мстислав Всеволодович был человеком очень умным, остроумным и мог расположить любого – и мужчину, и женщину – к тому, чтобы к нему относились со вниманием и почтением. Я помню, например, один случай, когда был День космонавтики, который отмечался в Центральном театре Советской армии. Перед тем, как выйти в президиум заседания, все собирались в специальной комнате. Там присутствовали космонавты, ученые, представители промышленности, государственные и политические деятели. Мстислав Всеволодович тогда уже был болен и чувствовал себя очень плохо. Я стоял недалеко, и это было видно по выражению его лица: он, стиснув зубы, пережидал приступ болей, стоял один, немного в стороне, ни с кем не общаясь. В этот момент открывается дверь, и шумно вошли руководители государства и члены правительства. Первым с улыбкой шел Леонид Ильич Брежнев. Они увидели Мстислава Всеволодовича (хотя он ни на кого не смотрел), и сразу же атмосфера как-то изменилась. Каждый очень предупредительно, с вниманием подошел к нему, пожал руку и, отводя глаза, отошел в сторону. Было видно, что в данный момент, в данном собрании Келдыш есть самый главный и самый значительный человек. Много раз я наблюдал похожие ситуации, и всегда это ощущение значительности личности присутствовало и не вызывало сомнений».
К сожалению, в нынешних школьных учебниках я не нашел даже упоминания о М.В. Келдыше.
В Москве есть площадь, носящая его имя, но памятника великому ученому нет. Пока и не слышал, что к юбилею он появится.
В Риге, где родился М.В. Келдыш, бюст был установлен. Как Герою Социалистического Труда, удостоенному этого звания дважды, а потом и трижды. Но не знаю, сохранился ли он в наше неспокойное время…
Впрочем, гении не нуждаются в почитании, память о них нужна нам, живущим, и тем, кто придет нам на смену. Когда рвется ниточка памяти, протянутая из прошлого в будущее, нация деградирует и погибает. Помним ли мы об этом?!
В Саратове на 4-м курсе индустриального техникума Юра Гагарин начал увлекаться авиацией. Он начал заниматься в аэроклубе.
Гагарин вспоминал:
«Дважды ночами мы выезжали на аэродром и, переживая, ждали, когда нас поднимут в воздух. Но нам не везло: не было подходящей погоды. Невыспавшиеся, переволновавшиеся, возвращались мы в техникум и садились за дипломные работы. Их-то ведь за нас никто не сделает!..
Я уж не помню, как мы взлетели, как ПО-2 очутился на заданной высоте. Только вижу, инструктор показывает рукой: вылезай, мол, на крыло. Ну, выбрался я кое-как из кабины, встал на плоскость и крепко уцепился обеими руками за бортик кабины. А на землю и взглянуть страшно: она где-то внизу, далеко-далеко. Жутковато…
– Не дрейфь, Юрий, девчонки внизу смотрят! – озорно крикнул инструктор. – Готов?
– Готов! – отвечаю.
– Ну, пошел!
Оттолкнулся я от шершавого борта самолета, как учили, и ринулся вниз, словно в пропасть. Дернул за кольцо, а парашют не открывается. Хочу крикнуть и не могу: воздух дыхание забивает. И рука тут невольно потянулась к кольцу запасного парашюта. Где же оно? Где? И вдруг сильный рывок. И тишина. Я плавно раскачиваюсь в небе под белым куполом основного парашюта…»
До старта первого человека в космос оставалось 5 лет 10 месяцев и 3 дня.
Зима 1955-го…
12 февраля 1955 года было принято решение о строительстве космодрома.
Юрий сдал зачеты неплохо: начальник аэроклуба назвал его в числе прилежных пилотов.
Курсантов разбили на летные группы – Гагарин был назначен в шестую. Скоро полеты.
Гагарин заканчивал техникум. Его профессия – техник-литейщик.
В 1949 году после шести классов он поступил в Люберецкое ремесленное училище. Семье было тяжело, и Юрию пришлось начать рано свою трудовую жизнь.
«Было жаль годы, загубленные зря при фашистской оккупации, – вспоминал Ю. Гагарин. – Я мечтал окончить какой-нибудь техникум, поступить в институт, стать инженером. Но для поступления в институт требовалось среднее образование. Вместе со своими товарищами я поступил в седьмой класс люберецкой вечерней школы № 1. Трудновато было. Надо и на заводе работать, и теоретическую учебу в ремесленном сочетать с занятиями в седьмом классе. Преподаватели и здесь попались хорошие. На преподавателей мне везло всю жизнь… И тут мне сказали: можно поступить в Саратовский индустриальный техникум по литейной специальности. Мы получили бесплатные билеты, сели в поезд и махнули на Волгу, где никто из нас еще не был».
На этой станции вышел единственный пассажир. Поезд остановился лишь на минуту, проводник даже не сошел с площадки.
– Там начальник станции. – Он показал в сторону будки, прилепившейся у насыпи.
Поезд мягко набрал скорость, красные огни последнего вагона были видны долго.
– Товарищ, вы отстали от поезда? – вдруг услышал он. Начальник станции стоял рядом, в руках он держал чайник. Железнодорожная форма была уже изрядно потрепана, видно, не первый год он здесь. – Не волнуйтесь, через два часа будет скорый, я посажу вас. Могу даже в мягкий. – Начальник станции демонстрировал свое могущество.
– Спасибо, – поблагодарил приезжий, – в вагоне было страшно жарко, дышать нечем, вот я и выбрался на свежий воздух…
Железнодорожник был сообразительным человеком, он догадался, что расспросы излишни.
– Мне сказали, что у вас я смогу переночевать, не так ли?
– Я один живу, – ответил начальник станции, – устрою, конечно.
Утром к поезду, который прибывал в 11 часов, вышли вместе. На станции сошли еще двое.
Неподалеку располагался «табор» геологов. Трое приезжих направились к нему напрямую через степь. У одной из землянок стоял «газик». Навстречу приезжим вышел начальник геологической партии.
– Жду вас, – сказал он. – Позвольте документы? – Он убедился, что перед ним те люди, о которых ему сообщили.
«Газик» быстро домчал их к топографической вышке. Начальник геологической партии показал, где находятся песчаный карьер и скважины.
– А каменные карьеры? – поинтересовался один из приезжих.
– Местных стройматериалов нет, – ответил геолог. – Машина, как приказано, поступает в ваше распоряжение, – добавил он. – Мне нужна расписка, и я уезжаю.
Через несколько дней, исколесив округу на «газике», стали собираться в Москву и трое приезжих. От них требовали срочного доклада об особенностях района, примыкающего к этой небольшой, затерянной в казахстанских степях станции. Именно здесь вскоре должны были развернуться события, которые потомки определят лаконично: подвиг строителей Байконура.
Шубников слушал главного инженера проекта сначала не очень внимательно. Достаточно ему было глянуть на схему, как стало понятно, что люди, стоящие перед ним, невероятные… фантазеры. Да-да именно фантазеры! Столь огромный объем строительных работ и всего за два года?! Без подготовительного периода, без материалов, без дорог и коммуникаций, в пустыне…
– Прежде всего нужна вода и дороги, – заметил он.
– Конечно, – согласился главный инженер проекта, – но сейчас речь идет о тех сооружениях, без которых мы работать не можем.
– И именно они – главное! – Сергей Павлович сделал ударение на слове «главное».
Они познакомились несколько дней назад. Вызов в Москву был срочный, и Георгий Максимович Шубников вылетел через полтора часа после получения приказа.
Шубникова сразу же привезли к секретарю ЦК.
Хозяин кабинета представил его Королеву.
– Не устали с дороги? – поинтересовался секретарь у Шубникова.
– Привык.