Лермонтов по-настоящему, крепко был влюблен в течение жизни только в двух женщин: Вареньку Лопухину, безответное чувство к которой он пронес через всю свою жизнь, и княгиню Марию Щербатову. Предметом юношеского увлечения Лермонтова была Наталья Иванова.
Не испытывая сильного физического, а точнее, физиологического, влечения к женщинам, Лермонтов, тем не менее, любил, когда после напряженных литературных занятий его окружал прекрасный пол, с которым он веселился, шутил, острил, — в общем, приятно проводил время. Не имея красивой внешности, Михаил Юрьевич был высокообразованным человеком, интересным собеседником и, к тому же, поэтом, все более и более приобретающим литературную славу.
Мартынов был красивым, высоким, статным мужчиной, усиленно следившим за своей внешностью. Этот франт всегда был озабочен своими успехами у женщин. Это было его страстью. Николай Соломонович мог приударить за любой понравившейся ему женщиной, стремясь именно к физической близости с ней.
Данное Мартынову прозвище «кинжал» имело двусмысленное значение. Николай Соломонович в сугубо мужской компании обожал рассказывать о своих любовных приключениях.
В сезон 1841 году в Пятигорске три женщины особенно волновали и привлекали H. С. Мартынова, и за всеми тремя он усиленно пытался ухаживать. Первой была рыжеволосая красавица, «бело-розовая кукла», юная Надежда Петровна Верзилина; второй — «Роза Кавказа» Эмилия Александровна Клингенберг; третьей — Екатерина Быховец.
Помимо Мартынова, у каждой из трех барышень были и другие кавалеры. Михаилу Лермонтову нравились и Эмилия, и Надежда; он за ними ухаживал, но настоящих, сильных любовных чувств не испытывал. С кузиной своей, Екатериной Быховец, у него были родственные, дружеские отношения.
Чувство соперничества из-за женщин могло подтолкнуть Мартынова на вызов Лермонтова.
Любопытно, что на следующий день после гибели поэта, 16 июля, по растревоженному Пятигорску упорно ходили слухи, что дуэль состоялась в результате «ссоры двух офицеров из-за барышни». Одни называли Эмилию Клингенберг, другие — Надежду Верзилину. Толковали и о «госпоже Быховец».
Начнем с кузины Лермонтова Екатерины Быховец. Н. П. Раевский вспоминал, что Мартынов, приехав в Пятигорск, сейчас же принялся перетягивать все внимание всеобщей любимицы компании, «прекрасной смуглянки» Кати Быховец исключительно на свою сторону. Эти действия Мартынова очень не понравились всем, а особенно раздражали Михаила Юрьевича, прибывшего в Пятигорск позже Мартынова. Михаил оберегал свою юную родственницу от притязаний «кинжала».
Надо отметить, что и самой Екатерине Григорьевне Николай Соломонович не понравился. «Этот Мартынов глуп ужасно, все над ним смеялись; он ужасно самолюбив… Мартынка глупый»,[156] — вот высказывания Быховец о Николае Соломоновиче.
Таким образом, у Мартынова флирт с Екатериной Быховец не удался, и помешал этому в некоторой степени Михаил Юрьевич. Но как раз это противодействие Лермонтова и прибавило недружелюбия и тайной злобы к нему у Николая Соломоновича. Мартынов с повышенной ранимостью воспринимал свои неудачи на любовном фронте.
Как-то принято в лермонтоведении считать, что Лермонтов не особенно ухаживал за Надеждой Верзилиной. Это не так. Вот свидетельство очевидца, Л. А. Сидери: «Мартынову и Лермонтову нравилась Надежда Петровна Верзилина, рыжая красавица, как ее звали, и которой Лермонтов написал стихи: „Надежда Петровна, зачем так неровно разобран ваш ряд“. Вот из ревности и разыгралась эта драма»[157].
Очень многие мемуаристы предполагают, что дуэль Мартынова с Лермонтовым произошла в результате их соперничества за Эмилию Александровну Клингенберг.
Кстати, сын Мартынова в конце XIX века сообщил, что, как рассказывал ему отец, Николай Соломонович, Эмилия Александровна отличалась особенной красотой и остроумием. Она выделяла среди поклонников самого H. С. Мартынова, и Лермонтов, который тоже за ней ухаживал, приходил от этого в негодование. Но, возможно, это выдумка сына для оправдания отца?
А вот мнение самой Эмилии Александровны по этому щекотливому вопросу: «Часто слышу я рассказы и расспросы о дуэли М. Ю. Лермонтова; не раз приходилось и мне самой отвечать и словесно и письменно; даже печатно принуждена была опровергать ложное обвинение, будто я была причиною дуэли. Но, несмотря на все мои заявления, многие до сих пор признают во мне княжну Мери.
Каково же было мое удивление, когда я прочла в биографии Лермонтова в последнем издании его сочинений: „Старшая дочь генерала Верзилина Эмилия кокетничала с Лермонтовым и Мартыновым, отдавая предпочтение последнему, чем и возбудила в них ревность, что и подало повод к дуэли“»[158]. Далее Эмилия Александровна на нескольких страницах дает свою версию произошедшего, упирая, преимущественно, на то, что Лермонтов якобы не ухаживал за ней, а сердил и дразнил. Но Михаил Юрьевич, с его своеобразным характером, именно подобным «приставанием» и мог оказывать знаки внимания понравившейся ему женщине. В конце своих воспоминаний Э. А. Шан-Гирей выражает надежду на то, что с нее снимут «несправедливое обвинение за дуэль».
Г. А. Крылова справедливо замечает в Лермонтовской энциклопедии, что «непосредственное участие (Эмилии) в событиях, приведших к гибели Лермонтова, заставляет относиться к ее мемуарам с осторожностью»[159].
Р. Баландин[160] предполагает, что Эмилия была тайной любовницей Мартынова, и подтрунивания Лермонтова над ней, в том числе с намеком на ее связь с отставным майором, вызвали яростную реакцию последнего.
В. И. Чиляев, домовладелец флигеля, в котором проживал Лермонтов, является очень важным и близким свидетелем, ибо он вел практически постоянное наблюдение за своим именитым жильцом. Здесь не имеет принципиального значения, делал ли он это из чистого любопытства или действительно, как многие предполагают, вел тайный надзор от полиции. Василий Иванович впоследствии вспоминал: «Семейство Верзилиных было центром, где собиралась приехавшая на воды молодежь. Оно состояло из матери и двух дочерей, из которых старшая, Эмилия, роза Кавказа, как называли ее поклонники, кружила головы всей молодежи.
Ухаживал ли за ней поэт серьезно или так, от нечего делать, но ухаживал. В каком положении находились его сердечные дела — покрыто мраком неизвестности.
Известно лишь одно, что m-lle Эмилия была не прочь пококетничать с поэтом, которого называла интимно Мишель. Так или иначе, но, как гласит молва, ей нравился больше красивый и статный Мартынов, и она отдала ему будто бы предпочтение. Мартынов выделялся из круга молодежи теми физическими достоинствами, которые так нравятся женщинам, а именно: высоким ростом, выразительными чертами лица и стройностью фигуры. Он носил белый шелковый бешмет и суконную черкеску, рукава которой любил засучивать. Взгляд его был смел, вся фигура, манеры и жесты полны самой беззаветной удали и молодечества. Нисколько не удивительно, если Лермонтов, при всем дружественном к нему расположении, всей силой своего сарказма нещадно бичевал его невыносимую заносчивость. Нет никакого сомнения, что Лермонтов и Мартынов были соперники, один сильный умственно, другой физически. Когда ум стал одолевать грубую стихийную силу, сила сделала последнее усилие — и задушила ум. Мартынов, говорят, долго искал случая придраться к Лермонтову — и случай выпал: сказанная последним на роковом вечере у Верзилиных острота… была признана им за casus belli[161]. После вызова Мартынова Лермонтов рассмеялся и сказал: „Ты думаешь торжествовать надо мной у барьера. Но это ведь не у ног красавицы“»[162].
Илья Арсеньев, дальний родственник Лермонтова, писал о Михаиле Юрьевиче: «Он… был страшно влюбчив. Невнимание к нему прелестного пола раздражало и оскорбляло его беспредельное самолюбие, что служило поводом, с его стороны, к беспощадному бичеванию женщин»[163].
Да, милые женщины! Сколько же несчастий принесли вы мужчинам!
И насмешки Лермонтова с острыми карикатурами в альбоме, и женщины, и отождествление себя с Грушницким, и лезущие в голову мысли об утаенных Лермонтовым письмах и недостойном его поведении с сестрой — все это и еще многое другое озлобляло самовлюбленного, эгоистичного, ничтожного и мелочного человека, каким был Николай Мартынов. Но ведь, как никак, они были с Михаилом Юрьевичем хорошими старинными знакомыми еще с юных лет, с Школы юнкеров. Конечно, внешнее поведение Лермонтова по отношению к Мартынову, его бесконечные насмешки и издевательства над Николаем Соломоновичем не красят поэта. Однако Лермонтов внутренне всегда был настроен к нему достаточно дружелюбно, мило называя его «Мартышкой», и совершенно не предполагая, какая ядовитая змея со спрятанным жалом то добродушно, то со спокойно-мрачноватым выражением лица посматривает на него.
Незадолго до поединка Михаил Юрьевич ночевал у Мартынова на квартире, был добр, ласков и говорил ему, что пришел отвести с ним душу после пустой жизни, какая велась в Пятигорске. Он словно бы старался примириться, сгладить «острые углы», извиниться за свои насмешливые слова, колкости, обидные карикатуры.
Конечно, Мартынов не был каким-то закоренелым злодеем. Но кто-то его упорно снова и снова подталкивал, все более и более ожесточая против старого знакомого. Какие-то лица, хорошо осведомленные об отношениях Мартынова и Лермонтова, дули во всю силу своих легких, быстро раздувая тлеющий огонек нелюбви Мартынова к Лермонтову в бушующее пламя лютой ненависти и злобы к поэту.