Он кисло улыбнулся, заметив, как Манька недовольно пнула снег, метя в него. Скатал в руке комок и передумал бросать. Вспоминая о далеком прошлом, он чувствовал свое поражение, и, наверно, сожалел о своем богатом убранстве, от которого остались одни лохмотья. Но что мог сделать человек, окруженный врагом, привязанный к столбу с разложенным под ним хворостом? Весь мир привязан к этому костру, если не слышит крики о помощи. Человек поставил над собой человека, и теперь человек решает его судьбу. Но человек не Бог, он не способен влезть в шкуру другого и почувствовать его боль.
– Если бы я знала, то все было бы по-другому, – оправдываясь, расстроено проговорила Манька.
– Теперь знаешь, – пожал плечами Борзеевич. – Хитрые исторические книги имеет двоякое толкование, только так я смог сохранить остатки памяти. Вампирским умом одно, а счастье в другом. Все это аллегории. На земле две истины – вампира и Дьявола. Одна – крематорий, вторая – вечная жизнь. Ближе всегда та, которая легко достается. Вот ты, всю жизнь прожила в Аду, а встретила Дьявола – и подумала, да разве ж она была Адом? Но когда Дьявол ведет за руку, Ад уже не так страшен. Рано или поздно мир для человека исчезнет, он остается открытый всему, что лежит в его земле. Что сделает человек с червями один на один, когда обступят со всех сторон?
Вся жизнь фараона – со смертями, с борьбой за трон, с жестокостью, окруженная подневольными людьми доказывает, что он был вампиром, который не поднимал человека. Но знание есть знание – не добро и не зло. Им можно убивать, а можно защищаться. И невольно подумаешь: а не было ли сие грандиозное дружественное послание замыслом Дьявола, оставленное человеку? Если бы захотел, ему вполне по силам на него опереться. Люди из прошлого могли помочь только так, переступив через голову вампира, чтобы тот не увидел в сей книге Дьявольской мудрости. Вампиры-то меньше всего могут это знание поднять.
«Я твой сын, о Осирис Ани, чье слово – истина. Я пришел защитить тебя. Я собрал твои кости, и я собрал воедино твои части тела. Я принес твое сердце, и я поместил его на престол внутри твоего тела. Я приведу твой дом к процветанию после тебя, о, ты, который живешь вековечно.»
«Я защищаю тебя этим пламенем. Я отражаю твоего врага прочь от долины могил. Я разбрасываю песок у твоих ног. Я обнимаю Осириса Ани, чье слово – истина. С миром.»
«Я пришел, чтобы рубить на куски. Я не был разрублен на куски, я не позволю, чтобы тебя разрубили на куски. Я пришел, чтобы совершить насилие над твоим врагом, но я не позволю, чтобы насилие было совершено над тобой. Я защищаю тебя.»
Что в этом может понять вампир? Но ты можешь.
Земля твоя – Осирис Ани, писец, чье слово – истина, в который сеют огонь, чтобы защитить, а ты – враг, которого приходят разрубить на куски…
И книга мертвых стала книгой вечно живых.
По ней судят, каким местом люди думали в то время, как жили, а они не думали, они просто жили, но кто-то думал о том, что эта книга однажды поможет человеку возродиться из пепла, как птица Феникс. Он сделал так, что каждый мертвец мечтал лежать с ней в гробу. Но было ли у них знание, если фараоны бились насмерть за то, что один считал много богов – истина, а второй считал, что Бог должен быть один. Разве ты не считаешь Дьявола единственным Богом? Но разве земля твоя не божество? Твой дух парит над нею, и заключен в землю, но что ты без нее? Разве в Аду не она стала твоей опорой? Разве не ее читала ты?
Когда-то знания вампира были совершены, и сводились к тому, чтобы обмануть Дьявола и землю. Но человек ушел с земли, и с ним ушли знания, потому что все знания взяты от человека, который получил их от Дьявола. Не доказано, что Иосиф прошел по земле Египта, но Египет был колыбелью цивилизации, в которой утвердился Царь и престолонаследие. В других местах народ решал, кому доверить себя. Может, египетские пирамиды смотрятся круто, но кто, кроме вампира, мог положить столько камней в одно место?
Вспомни: лежит вампир посреди залы – и свиток на груди мертвеца, и хвалебные песни во славу себя на стенах, и входы и выходы…
А змея на маске?
Могу предположить, что отец Иосифа был душой, тогда кто фараон?
Или наоборот…
Я тогда в лохмотьях не ходил, золота у меня поболее было. Руку дам на отсечение, что не обошлось без меня. Но как вспомнишь, если жалок человек и ненавидит Бога всем своим сердцем, поднимая Мученика до Благодетеля?
Конечно, вампир думает, что пережить ужас ему будет легче, когда ни одна тварь не поднимается на него. Но так ли это, если убивает себя, чтобы расплодиться? Что он будет делать с мертвым самим собой? А с Дьяволом, который откроет и выпустит на него беснующуюся мерзость?
Вот что я думаю: мы здорово влипнем, если не на того нападем! Но если не предупредим удар, обрушится бедствие.
– Мы уже влипли… – с убитым видом произнесла Манька, заметив странное крылатое существо. Заметила лишь потому, что оно зависло в вышине, нацеливаясь на поляну. – Ой, – испугалась она, указывая в сторону земли. – Что это?
Дьявол и Борзеевич, резко обернувшийся, тоже удивленно воззрились на парившее чудо.
– У этой птицы есть имя, – ответил Дьявол спустя минуту, наблюдая за полетом существа. – Знакомьтесь, Змей Горыныч Пекельный. Можно просто: дракон! Существо мифическое, самое, пожалуй, древнее рукотворное существо, но, безусловно, жизнеспособное. Выдержанный, как яд, который поднял его из земли. Врагу не спится, – он усмехнулся довольно.
Борзеевич как-то сразу побледнел, охрип, или потерял голос, издавая надсадный свист из легких.
– Братва, атас! Поджаримся! – он бросился прятаться за скалы. Отдаленное равнодушие слетело с него. Сгребая камни, старик хоронил себя заживо, не обращая внимания на язвительную насмешку Дьявола, бормоча громким шепотом: – Я жил, я жив, я буду жить… Каждый раз наши встречи заканчивались смертельными ожогами! Нет, нееет, на этот раз не дамся! – залез в вырытую яму, вопросительно взглянул на Маньку и, поняв, что она не собирается с ним под землю, начал закладывать себя камнями.
Манька растеряно смотрела то на Дьявола, то на Борзеевича, не понимая, какую позицию занять.
– Это вампиры прилетели посмотреть на чудо – ищут избы, чтобы понять, какая Манька в них погостила! – хохотнул Дьявол. – Им сейчас не до нас, но у Горынычей очень хорошее зрение. Схоронись-ка за камень, – предостерег он, подталкивая ее к валуну. – Не приведи Господь, увидит! Здесь он будет через пять – десять минут, и тогда мне придется карать вас вместе с ним и за присвоение чужого имущества, и за Матушку Царицы земли и неба, и за тетку ее – Кикимору. И за колодец, Маня, и за колодец!.. Что-то поздновато они одумались, – проворчал он, выразив сожаление. – Я столько намеков сделал, даже ты, Манька, сообразила бы, что лень надо побороть и бороться за свое место под солнцем. Теперь, хочешь не хочешь, придется пожинать плоды.
Встревоженная Манька спряталась за камень, наблюдая за драконом.
– Но… как же избы? А вдруг вампиры нападут? – она до боли сжала кулаки и закусила губу, болезненно наблюдая за огромным многоглавым драконом с кабиной на спине.
– Помилуй, Маня, избы не дуры! – Дьявол оттянул ее назад. – Не станут они выходить за границу дозволенного, а дерево не даст их в обиду. Полетают вампиры, полетают, да и улетят. Дерево избам силу прибавляет и ума. Вампиры не живые, им на землю, где полено корни пустило, не ступить. Оборотни – люди, а и те пожалели, что связались.
Манька недовольно посмотрела на Дьявола, обнаружив в нем еще одну неприятную черту – он не договаривал. Или утаивал. Может, знай она, что на земле безопасно, ни в какие горы калачом бы ее не заманили, жила бы себе с избами и в ус не дула. Но если не сказал, значит, так было нужно, Дьявол беды издалека примечал. Ступить не ступят, но похоронить современными тактическими разработками – запросто.
Пока летал дракон, она не спускала с него глаз, особенно, когда он на горе остановился. Теперь она могла рассмотреть его и без бинокля. Выдохнуть с облегчением, получилось только когда он набрал высоту и полетел в обход гор в сторону дороги. Дракон летел очень быстро. И высоко. Выше, чем гора, на которую они взобрались. А зрение у него было, наверно, как у орла.
Шли бы по той же дороге, уже бы поджарились. Манька облилась холодным ужасом.
Из-под камней Борзеевича пришлось выковыривать насильно.
– В спячку впал, – констатировал Дьявол, когда Борзеевич так и не появился на поверхности. – Всегда так! Ишь, чудак, – расстроился он, – сгниет, как есть! Говорил ему, в глиняном кувшине надо, запечатанном сургучом. Лежал бы тысячу лет без ущерба, – и добавил торжественно: – Достань его, Маня, пробил его час!
Манька отвалила валун, разобрала камни. Глубоко Борзеевич закопался и лежал с закрытыми глазами, скрестив руки на груди. Оклемался, лишь когда она вытащила его на поверхность и напоила живой водой.
Спасенный открыл глаза, не сразу признал ее, но Дьявола узнал сразу, заулыбавшись и попытавшись встать на ноги.
– Место ты выбрал удачное. Вот так лежал бы вечность! Прах к праху, – рассмеялся Дьявол. – Кто нашел бы тебя здесь? – проворчал он. – Древности из-под земли собираем, будто Манька у нас археолог, а откуда у нее знания такие? Ведь должен быть диплом государственного образца! И солнце вот-вот сядет… – взглянул он на запад, где разгорался красный закат.
– Ох, Маня, я под землей долго не могу быть! – виновато пожаловался Борзеевич, все еще пьяно блуждая глазами, щупая больную голову. – Как угодил под землю и сверху присыпало, глаза слипаются, сон накатывает. И вижу я, как рассеялся один народ – и ушел в Небытие, и рассеялся второй…
– И тоже в Небытие ушел, – подсказал Дьявол, похлопав Борзеевича по плечу. – Знаю я эту историю. А про месяц ясный под косой, не видал ли? Был бы сон в руку! А то Манька у нас косу увидела, а месяц ей пока не светит! Ох, Маня, сколько неприятностей от тебя… Думаешь, от хорошей жизни тут летают?