Конечно, она проявит свое милосердие, давая ему кров и пищу, чтобы знали о ее великодушии…
Мысли ее прервал жалобный испуганный вопль:
– Ваше Величество, такая нелепость… Я виноват, я так расстроен, но вы же встали! Случайность…
– Случайность? Случайность ты говоришь? – вопросила она гневным голосом. – А если мне повар случайно в еду подсыплет яду? Или швея случайно воткнет в меня ножницы? Случайность, когда на ровном месте спотыкнулась, а все остальное объяснение имеет.
Она натянула халатик, уверенная в его безрадостном будущем. Но интересная мысль мелькнула у нее: а ей-то он зачем нужен, если во всем мире у него закончилась карьера? Придется подыскать замену. Муж Благодетельный поимел его в некоторых местах, вот и уверен, что обрел заступника, чтобы ее обойти, а не согласится пожалеть, кто даст за него ломаный грош?
Может, на кого-то похожего?
Она с любопытством взглянула на него. Хорош был цирюльник, изучил ее личико, умел красоту такую нарисовать, чтобы послы заморские взгляд от нее отвести не могли. Пристрастия послов знал не хуже личика. Так на кого же поменять? Не на голубенького, на средненького? Вот бы знаменитого красавчика из соседнего государства, да только чем переманить? Подвиги вершит, прямо в цирюльне, сама видела, очередь к нему на год вперед записывалась. Следующее ее посещение только ближе к осени подойдет…
Ах, отыскать бы его душонку – но не одна она спасение имеет, и та, что душонку цирюльника обласкала, уже висит на лбу, а у него он сам торчит – из своих, из братьев и сестер. Стражи сразу скрывают ото всех проклятого, как только половина к половине приложиться – иначе, была бы очередь к душонке того цирюльника такая же, как к самому цирюльнику, а про мужа и говорит не стоило – популярнее его прицепа в государстве лица не нашлось бы!
Служанка помогла одеться. Столько дел, а времени ни на что не хватает. Вышла на балкон. Помахала рукой. Бедная часть населения примеривалась узреть Благодетельницу в окнах дворца, расположившись на дворцовой площади, прилегающей ко входу с улицы. Их гнали, но они приходили снова. Благодетельница не видела в том дурное. Мужу полезно видеть, как любит ее народ – народ не абы какой, каждый человек проверенный.
Три взгляда, и сытые дракон обвились вокруг дворцовых башен, почти скрывая дворцовую красоту лепнины и золотого покрытия колонн, оставляя на обозрение лишь дворцовые башни, украшенные огромными самоцветными рубинами и алмазами. Искусственными, но рассмотреть это можно только при ближайшем рассмотрении, да кто ж пустит? Но так даже лучше, драконы были украшением единичным, уж получше какого-то золота. Их на золото не купишь. Только цари и предатели, которые претендовали на трон, могли накормить дракона, кроме кровушки они и обычной не брезговали, а где простому вампиру столько крови взять? И высокое положение в обществе во многом обеспечивали они, раскрывая перед всяким в государстве личное качество Царя или Престолонаследника и крепость их зубов. Никакими силами не могли бы престолонаследники удержать власть, не имея такой поддержки, и не так-то просто было заставить дракона служить себе.
Матушке как-то удалось с ними поладить, а потом и она сама им приглянулась, когда потихоньку, по тропиночке, увела в лес нескольких своих сотоварищей, которым не привиделась мудрой и красоты неописуемой красной девицей.
Нормально повеселились. Тогда она впервые попробовала человеческую кровь…
Во всем мире драконов было по пальцам пересчитать. У нее – аж сразу три дракона! Трехголовый достался от предыдущего царя по праву наследования. Двенадцати и шестиглавый тоже перешли в порядке наследования от бывшего Царя, но подружились она с ними намного раньше, у Маменьки, которая завязала дружбу с ними еще в те времена, когда Спаситель не народился. Но, не будучи вампиром, трон Матушке не светил. Хотя у драконов в этой дружбе был свой интерес: боялись они колодца и неугасимого полена. Чувствовала, до смерти боятся, совсем как люди, хоть и скрывают свой страх.
Хотя, вроде бы, что им какой-то огонь, они сами огнем что ни попадя и кого ни попадя палят…
Всего драконов в государстве было пять.
У Престолонаследника, который вел тяжбу с ее отцом за право на Манилкины земли – пятиглавый и семиглавый. И был этот Престолонаследник самый бессовестный из всех, кого она встречала. Его драконы лишь грубо рассмеялись, когда они с Матушкой предложили им сделку. Колодец с источником драконьей силы на их землях остался, и на одну ведьму понадеялись, с которой Престолонаследник как раз начал мутить. Но против Матушкиных драконов не устояли. Извести их не удалось, не было на земле такого способа, чтобы дракона заставить умереть, пришлось пойти на огромные жертвы, чтобы предотвратить гражданскую войну. Конкурент на престол смирился, когда Манилкины земли, от которой у всех иностранных послов слюна текла, отдали ему на разграбление, даже как бы подружились.
Но этот мерзавец сумел-таки подняться выше. Взял в жену молодушку человеческую из древнего клана вампиров – самая богатая наследница, которая достала ему земли за горами от южной границы до самой реки.
Та еще ведьма…
Вроде человек, хотя уже вряд ли, гада в ней столько, Спаситель обзавидуется – замечательная получилась бы вампирша. На Зов она попасть никак не могла – возраст не тот, душа Престолонаследника на тот свет отправилась лет эдак триста назад, но бабка ее – один в один с праправнучкой. Престолонаследник в свое время долго миловался с ней. Поговаривали, явилась на Зов, еще не будучи вампиром. То ли по случайности ее впустили, то ли по какой другой причине, а только оказалась в первых рядах. Думали дежевю, когда вдруг граф Драка обозначил пра-пра-внучку своей давнишней пассии невестой, внезапно пробудившись, как мужчина, а у него в самом деле слюна потекла, и ну давай ее погребальными песнями заваливать. Сравнили портретное сходство – одинаковое лицо, одинаковые пропорции, и мелодичный прославившийся голосок, который растревожил графа Драку и в первый раз, и во второй. Ведьма решительно въехала в его дворец на белом коне. Въехала, а когда у самой кровушки граф Драка попивать стал, взмолилась: не губи, соловушка, достань душу!
Искали всем миром. Думали, сыскали, а душа оказалась подставной уткой. Обыскали все государство еще раз, но поиски не увенчалась успехом. Проклятый ее как сквозь землю провалился. И не мертв, по лицу видно.
Ждите, после проклятия на землю без подобающих почестей убьется, а себя не выдаст, разделилась ее земля сама в себе. Догадался, поди, что ищут его, только как? Запретными и тайными знаниями лишь избранные владеют, да патриархи самого высокого ранга.
И ведь, как оказалось, эта ведьма второй раз обломилась: в первый, когда родитель доченьку готовил к Судному Дню. Ведьма теперь сама не своя, злобу на всех вампиров затаила. Такое наследство, такая прославленная семья, а вампиршей стать не смогла…
Вот так главный конкурент на престол устранился самым славным образом. Не греет несостоявшаяся матушка народ, а драконы Престолонаследника вечно голодные, только колодцем и спасаются.
Но любовь на этом не закончилась – крутит им ведьма, как помелом, и когда Престолонаследник кровь у женушки не пьет, она начинает пить – и, по большей части, у вампиров. Особенно у тех, кто к Царю с Царицей с добрыми помыслами.
И спустила бы на них рать, и извела бы, так ведь женушка в приданное Благодетелю с печатными станками досталась. Оба из знатнейших семейств, родственнички их расселились по всему миру – и славят, и покрывают, и хочешь, не хочешь, а приходится делать вид, будто между этой сладкой парочкой и царской четой тишь да благодать.
Вот пускай драконов сам кормит – так ему и надо!
Но драконы не ушли от него, запечатан проклятый в земле его Золушки непонятно какими магическими приемами, а посему Престолонаследнику каким-то образом все же удается выкачивать из своей ведьмы Горынычам разовые подачки.
То и плохо, внедрить бы к нему своих людей, но драконы умели просканировать и человеческий, и оборотнический, и вампирский ум на предмет его состояния. Времени много не занимало, а нет-нет, да и ссыпали в его дворце пепел в мусорный бак: ее агенты палились точно так же, уж как ни старались проскользнуть во дворец Престолонаследника с черного хода.
Не все шло гладко в царстве-государстве, как хотелось. И снова произносила она слова заклятия. И на мужа, у которого заклятия сначала ни с того ни с сего начали давать разовые сбои, а потом и вовсе заработали криво, а теперь уж на себя, убивая свою серость, гнившую в Аду, которая и так повесилась, чтобы оберегать ее покой и демонстрировать народу ее святость. Сразу легла под заклятия, как только обнаружилось, что и ее стражи время от времени вдруг начинают отваливаться.
Так, несколько дней назад вошла в будуар припудрить носик – и вдруг зеркало наотрез отказалось отразить ее совершенную красоту… Как будто сердце обжали со всех сторон…
Эдак даже при живой душе еще никому не удавалось снять с вампира маску.
Не то, чтобы маска…
Встал человек у изголовья спящего проклятого, который посягнул привязать себя к человеку, помолился, поговорил с народом по душам – и вот он, свет красное солнышко, и открыт народу – и закрыт. Плоть есть, лицо видят, а помыслы разве что свои разгадают, да и то не все и не всегда.
Даже дядька Упырь не смог объяснить, как могло такое произошло. Не случалось такого ни на его памяти, ни на памяти тех, кто пережил войну с людьми. Самое смешное, что не было этому объяснения, ее проклятый повесился на том самом суку, на который Матушка указала (Царствие ей земное и небесное пухом и мягкими подушками – Ее Величество перекрестилась).
Кто мог достать его в Аду? Корпускулярно-молекулярная теория света исключала существование высших сил – человек был объявлен венцом творения, последним совершеннейшим изобретением, перед которым и ангелы преклонялись. Сразу же, как только Спаситель вышел в люди и решительно сказал Аду нет. Каждая тварь брезговала местом, где вампир не становиться положительной личностью. Вампиры уже давно не спали в гробах, радуясь солнцу, какие есть, или притворяясь мумией и обматываясь бинтами, чтобы радоваться солнцу. Без маски вампир являл себя миру тем, чем был – до умопомрачения живучий, обтянутый кожей скелет, с клыками, которым оборотень позавидовал бы.