А теперь, Манька, подумай, какими умными были твои предки, которые могли вместить устройство вселенной, сформулировать и оставить знание – да так, что вампиру никогда не догадаться! И легко поднять, если смотреть не как вампир – достаточно знать себя самого, ибо человек создан по образу и подобию.
Вот мы, разговариваем с тобой, разве на пустом месте?
Мудрость быстро уходит с земли и от человека, если нет источника, который мог бы человек взять в руки, посидеть и поразмышлять над ним. Умел народ и читать, и писать, и поиски вел во всех направлениях. И не какой-нибудь, а тот, который говорил с тобой на одном языке. Но вампиры, которые убивали этот народ, разве признают, что убитый ими человек был во много раз умнее и мудрее их? Они уничтожали не только народ, но и память о нем. Из страха, из зависти, от обиды, чтобы никто не мог ему сказать: «Ты – мертв! Ты – порождение Бездны! Ты – меришься силой с Богом!»
Ведическая культура не язычество, а как раз наоборот, единобожие, когда все природные явления упираются в Творца.
Я не обижаю нечисть, но я не оставляю человеку малейший надежды, что он будет жить, если не послушался доброго совета своего предка. Язычество – это когда между мной и человеком стоит Сын Человеческий и сотня другая Святых… В том числе, человеческие взаимоотношения. Твой народ умел рассматривать явления не вдоль, в пределах одного свода, а поперек. Убийца, вор, педофил, тирания, рабство – это кара за незнание Закона. Ну что ученые могут выяснить, тыча человеку в мозг и рассматривая, в каком месте у него болезнь? Болезнь – следствие, а не причина. И где-то там, в пространстве человека, есть плоть, которая держит в руке слово и плеть, чтобы бить ею человека, и та же опухоль нужна ему, чтобы направить руку человека, когда тот засомневается. Человек – образ и подобие вселенной, у него тоже есть Небесное Царство, и Поднебесное, две земли, как Перун и Велес, и Кощеи ему противостоят, и Мудрый Род помогает, Дажьбог приходит в виде дождя Матери Сва, Корова Земун поит и кормит молоком, и меч у него в земле лежит…
Возьми себя: ты радуешься, ты смеешься, ты плачешь – пространство накачивается излучением сознания, или нейтрально, или освещается сознанием души, который, как месяц, может пройти по небосводу, утешая и направляя душу свою. Но ведь не само сознание покатилось, птица Стратим полетела, или Алконост, которые откладывает яйца на другом конце земли, и осветит душу, если она не вампир, люди к ней потянутся, поднимется, и уже к тебе полетят такие же птицы. Многие люди подмечают, что мысли однажды становятся материальными. Так и становятся. Пространство у вас вроде бы одно, но как бы два. Живые мысли поднимают вас, лечат и орошают землю. Змеи и василиски убивают вас, вылупляются они из железных яиц, которые могут и в твоей земле лежать, и в его земле.
Ваши железные птицы – ваше темное прошлое, а мои птицы – это сила, которая противостоит мне, как объективная повседневная реальность. Все же я и Небытие не человек, мы состоим не из земли. Мы, два Абсолюта, которые, как два магнитных стержня, держат на себе всю ту муть, которую я замутил. И бьются птицы не на жизнь, а на смерть, и некому побеждать, и некого побеждать, потому что они в равновесии и силы их равны. И устраиваю все так, чтобы Бездна не оставила меня однорукой и одноногой бездарью. Все своды Небесной и Поднебесной вселенной опираются на камень Алатырь, на Твердь – на Закон, который удерживает ее в таком состоянии, в каком она существует. И с этой мутью я могу делать все, что мне заблагорассудится. Если использовать сравнительный образ, то примерно это можно выразить так: я несу на своих плечах мертвую душу, выдавливая в нее вампиров, которые открывают ее мне, когда их писк достигает моих ушей.
– Получается, что ты Бездну больной делаешь? – возмутилась Манька. – Им же обидно, им страшно, больно…
– Ну! Лучше быть больной, чем совсем мертвой. Бездна этого никак не осознает, но земля радуется, что враги повержены. Голова-то у нее моя! Не забывай, здесь только хвост земли.
– Сути это не меняет. Вот я – хвост, а земля разве радоваться должна, что на одном конце она все имеет, а на втором ее гонят и нищенствует?
– Я, Маня, не человек, я Колобок – оба конца держу в своих руках, и украшаю, как могу. Разве она не хороша собой? Во-первых, я смотрю на нее, как смотрела бы ты на ближнего, если бы он стоял перед тобой. Во-вторых, я могу проникнуть во все ее пределы. В-третьих, я наделяю ее многими сознаниями, через которые она может смотреть на себя и сравнить с тем, что есть голова. Поднебесная тоже я, и я забочусь о себе. Ведь и ты стала головой земли вампира, и все чаще она просит помощи у тебя.
Другое дело, что молитвы мои не доходят до человека, и он пугает ее своей разрушительным воздействием, сея повсюду смерть. Но разве я не смогу ее излечить и обрадовать, когда пройду по земле снова и преумножу, образовав миллиарды и миллиарды таких планет, как та, на которой живешь? Я люблю ее, как Бог, который не забыл ближнего, и каждый день подставляет ему плечо. Поднебесная вселенная как стержень, вокруг которого вращается Небесная подвселенная и постоянно ее заряжает. Она не снаружи, она внутри меня, и постоянно получает некоторый заряд, как когда эбонитовую палочку натирают шерстяной материей.
– Да-а-а, – задумчиво промычала Манька, раскрывая для себя историю государства и народа. – И все же, народа нет, и памяти не оставили о нем. Вот как велико войско у вампира! Сдохнешь с тобой, и помянут разве добрым словом? И не проклянут, просто закроют тему… – она зло сплюнула, присматриваясь к себе. – Вроде я тоже поняла, и умная, а где? Мое пространство меня такой глупой считает… обывательское оно у меня, – пожаловалась она. – Получается, оно у меня тоже мертвое, куда бы не посмотрел, отовсюду щерится из тьмы человек, а разве увидишь?
– Помилуй, а без меня помянули бы? – изумился Дьявол. – Так хоть как-то помянут! Ну не на всю жизнь ты собралась тут поселиться! А умереть, как герою, это знаешь ли, дорогого стоит! А когда умрешь, какая тебе разница, будут о тебе помнить или нет? Главное, куда попадешь. Не будем думать о грустном, помянем добрым словом вампиров еще, а теперь собирайся, пора нам к царице наведаться, или уже так не думаешь?
Манька обагрилась кровью. Про Идеальную Женщину она и думать перестала, не до того было. Каждый день тренировки от зари до зари. Стала она какой-то туманной, как бык, который то и дело срывался с цепи, рыл копытом землю и норовил ткнуть рогом, но жизнь отстояла от нее на значительном расстоянии.
Сомнамбула она что ли, чтобы по всему государству за распоясавшимися Величествами бегать. После того, как убрала Зов, иже с ним и дядька Упырь, который приглашал ее наведаться к Бабе Яге прямой стезей, поминать про Благодетельницу и кость земли было тошно. Ничего человеческого в Благодетельнице она не усматривала. Пожалуй, и вправду, мертвые. Как у них получалось такой посредственной головой обращать на себя любовь всего народа? Хотя нет, все время им чего-то хотелось, и стоило забыться, как тут же ловила себя на мысли, что раздает налево и направо свои избы, землю, сокровища, которые находили в горах, в пещерах.
Фиг вам! Манька выставляла кукиш, и мысли сами собой уходили.
И самое время было прекратить сие домогательство. Дьявольским умом дорога ее вела на запад, где смеялись и выкрикивали ей сумасшедшие пожелания.
К Радиоведущей, так к Радиоведущей…
Глава 19. Тайна проклятых городов
Борзеевич так расположился к заповеднику, изучая доисторических животных, что сообщение о продолжении похода понял не сразу, лишь на четвертое повторение. Учебное пособие открыло пасть и промычало Борзеевичу жалобное «прощай!» Скотина заповедника в Борзеевиче души не чаяла. Наверное, слово «животное» имело тоже скрытый смысл: «живот Дьявола», «его чрево», «живое существо». Нигде, ни у одного народа больше не было такого правильного языка, как в сем государстве. И как задумаешься, сразу понятно, это государство – самое первое было, самое древнее, и затонувшее…
А иначе, куда все делось?
Проводить их пришел весь народец, который присматривал за заповедником. Русалки по личным мотивам захотели с Борзеевичем уединиться, чтобы сообщить о чем-то важном, но Дьявол торопил, и серьезные разговоры пришлось отложить до следующего раза, когда сами они прибудут в их благодатную землю с визитом или, когда снова сюда нагрянут.
Украдкой три раза Манька плюнула через плечо – в ее земле было не хуже.
Даже гномы – горные люди-духи, впервые удивили открытостью, когда несколько представителей приблизились и молча сунули ей в руку новую рукоять для меча, сделанную из частей неугасимого дерева, обвитого золотыми ободками и впечатанными внутрь рукояти драгоценными каменьями.
Вид гномы имели серый, и очень сумрачный, умея проваливаться сквозь землю на ровном месте. Притаится такой среди камней – не заметишь. Уж на что Борзеевич Маньке до плеча едва доставал, гномы Борзеевичу едва доставали грудь. В других местах по преданию гномы уже не водились и сохранились только здесь, в горах, охраняя Вершину Мира и прилегающую к ней территорию, – нечем было им удивить человека. Но горы занимали четверть государства, так что народец был немаленький и чувствовал себя очень даже вольно.
Рукоять была такой красивой, что ахнули все, кто ее увидел. Новая рукоять оказалась, несомненно, лучше, той, которую выстругал Борзеевич, имея превосходные качества и крепость, умея в нужный момент разогреть металл, который при температуре резал камень еще лучше. Манька почувствовала себя неловко, все же Борзеевич старался от чистого сердца, но старик на замену сразу же согласился, снимая рукоять, выструганную им самим, и передавая его Маньке, чтобы она посадила уже черенок в землю.
На установку новой рукояти понадобилось полчаса, пока собрались пожитки. Гномы сами справились, вогнав стальное лезвие в новую рукоять, и закрепив его по всем правилам.