Поэтому я остановился на следующей комбинации: в Риге имеются евангельские общества, широко распространяющие печатные экземпляры Евангелий. У них есть комиссионеры, расхаживающие по губернии с особыми сумами, набитыми этими книгами.
Поехав в это общество, я выспросил мандат, суму и десяток экземпляров Евангелий на имя своего агента Лейена, который и отправился на мельницу. Со станции железной дороги и до мельницы он шел пешком, без шапки, погрузившись в чтение Священного Писания.
На мельнице брата нашего подозреваемого Лейен застал, но вот сам преступник отсутствовал. Вернулся Лейен, в сущности, ни с чем. Он выяснил лишь, что Витнесы — племянники по матери управляющего. Я принялся излагать новый план розыска этого отчаянного вора, как вдруг получил копию, снятую почтмейстером с письма управляющего к Отто Витнесу. На конверте значился рижский адрес. Управляющий писал вот что:
«Милый Отто!
На днях из Риги приезжала к нам охота. Охотники побывали в лесу, убили несколько дюжин птиц, а затем, потеряв следы дичи, вернулись восвояси. У нас снова наступили тишина и покой».
Я сейчас же кинулся с агентами по адресу этого письма. Указанная квартира оказалась снята на имя вовсе не Витнеса, но в ней мы застали его мать.
— Где Отто Витнес? — спросил я ее.
— Отто нет. Он на днях уехал в Петербург.
— По какому адресу он будет проживать в Петербурге?
— Этого я не знаю, он мне не сказал.
Мы стали производить обыск в квартире, но из похищенного у графа ничего не нашли. Мой Грундман заметил, однако, что старуха все как-то держит Библию в руках, не расставаясь с ней ни на минуту. Он попросил эту Библию и, перелистав ее, нашел письмо, запечатанное в конверт и адресованное управляющему графа Меллина. Отто в нем писал следующее:
«Дорогой дядюшка.
Отправлюсь сейчас на вокзал, еду в Петербург. Спешу вам ответить на сегодняшнее письмо. Рад, что охота от вас уехала. У нас тоже все спокойно. Огорчу вас лишь тем, что сообщу о смерти бедного Януса, умершего в субботу и похороненного пять дней тому назад, то есть в понедельник. Я был на похоронах и отнес ему на могилу наши слезы. Ждите моих писем из Петербурга. Ваш Отто».
— Почему у вас это письмо? — спросили мы старуху.
— Да сын просил отправить, а я все еще не собралась.
Оставив у Витнеса засаду, я принялся за розыск Януса. Янус был нам нужен, так как по разъяснению моего агента, Грундмана, слово «слезы» на латышском языке часто употребляется по отношению к бриллиантам, а посему и Отто в своем письме говорил, конечно, о зарытых на могиле Януса драгоценностях.
Были запрошены все данные о похоронах, произошедших в течение последних пяти дней. Запросы эти полицейское управление разослало в православную церковь, кирки, костелы и синагоги Риги. В нем мы интересовались, не хоронили ли за последнею неделю некоего человека по имени Янус. Но оказалось, что ни один Янус за это время не умирал и не был похоронен. Я был в недоумении, но священник Тромучкой церкви, человек из православных латышей, некий Меднис, посоветовал обратиться еще и к священникам двух расквартированных в Риге монастырей, Изборгского и Малоярославского.
Оказалось, что в домашней церкви Малоярославского монастыря был отпет некий Отто, которого затем похоронил на кладбище солдат 4-й роты Иван Либус.
А Отто этот, как ни странно, всегда именовался господином Янусом.
Добыв эти сведения, я поехал к рижскому архиепископу Агафангелу, рассказал ему, в чем, собственно, состоит дело, и просил разрешения разрыть и осмотреть могилу Януса.
Право, священник ответил мне весьма дипломатично: — Я не могу разрешить вам раскапывать могилу умершего христианина, так как это противно канонам нашей церкви. Но никому не возбраняется, конечно, привести могилу в порядок: возложить на нее плиту, подправить крест, увеличить насыпь. Если вам желательно произвести означенный ремонт, то с моей стороны препятствий вы не встретите.
Я тотчас же проявил горячее желание заняться могилой господина Януса и, получив требуемое благословение, быстро покинул палаты архиепископа.
Заручившись таким образом разрешением церкви, я с двумя своими агентами отправился на военное кладбище. Взяв постового и кладбищенского сторожа в качестве понятых и разрыв без труда могилу Януса, мы приступили к поискам. Срыв могильный холм и вытащив временный белый деревянный крест, мы на глубине примерно полуаршина, как раз под нишею креста, нашли большой стальной игольник. Он оказался набитым бриллиантами в россыпи разной величины, преимущественно по четверть и полкарата каждый.
Составив протокол о найденном, мы снова водрузили крест на место, насыпали холм и привели могилу в первоначальный вид.
Прошла неделя, другая, а Старая дева все не возвращался из Петербурга. Я послал еще раз агента Лейена с Евангелиями на мельницу, приказав ему на этот раз войти в усадьбу Витнера с противоположного конца дороги, словно бы он возвращается обратно с пустой сумкой. Но, как и в первый раз, Отто у брата не оказалось.
Вскоре, однако, почтмейстер принес мне новое письмо Отто, адресованное опять к дядюшке. Из него оказалась, что Отто из Петербурга перебрался в Ревель, нанялся лакеем к барону М. и извещает дядю, что скоро будет работа. Мы тотчас кинулись в Ревель, без труда нашли борона М., и наконец Старая дева был арестован. К нему удивительно шла вышеуказанная кличка. Высокий, высохший человек, с лицом, абсолютно лишенным всякой растительности, чувствительный, сентиментальный и плаксивый, с писклявым бабским голосом, он положительно представлял собой яркий тип старой девы; если бы не мужское платье и обращение брата, в нем тяжело было бы заподозрить хоть что-то мужское.
Отто Витнес был арестован и переведен нами в рижскую тюрьму. При допросе он решительно все отрицал.
Так как арест его не мог оставаться тайной для его сообщников, то мы с агентами, не теряя времени, отправились на мельницу к брату Витнеса для производства обыска. Брат Отто был поражен, увидя со мной надзирателя Лейена, еще так недавно посещавшего его под видом смиренного продавца Евангелий. При нашем приезде на мельницу Витнес, почуя недоброе, схватил какую-то бумажонку и сунул ее в рот. Она была немедленно извлечена оттуда и оказалась запиской управляющего, сообщавшей племяннику, что от Отто нет сведений из Ревеля.
Мы арестовали и этого брата Витнеса, хотя старательный обыск во всем помещении его, равно как на чердаках и в погребах, ничего не дал.
По возвращении в Ригу мне доложили, что Отто Витнес покушался в камере на самоубийство и с этой целью расковырял себе вену на руке при помощи железки, снятой с конца шнурка собственного сапога. Покушение было сорвано, но, если судить по количеству крови, разлившейся по камере, лишь случайный приход надзирателя спас Витнеса от смерти. Он был перенесен в тюремную больницу, где врач обещал недели через полторы поставить его на ноги.
Через несколько дней позвонил мне по телефону начальник тюремной больницы Авертянов и сообщил, что сегодня у матери Витнеса (при аресте Отто засада на его квартире была снята), посещавшей больного сына, при выходе из больнице была отобрана Библия, переданная ей сыном. Я сразу же попросил прислать мне святую книгу. Это оказался экземпляр обычного издания, небольшого формата, почти новый. Я стал внимательно перелистывать книгу, ища каких-либо знаков, подчеркнутых букв и т. д., но никаких признаков условного шифра не оказалось. Я задумчиво осмотрел книгу со всех сторон, как вдруг мне показалось, что вся масса листов не приклеена прочно к корешку переплета, а как-то ходит под рукой сама по себе. Мне вскоре удалось отделить ее от корешка, и на внутренней стороне последнего я заметил слегка подклеенную чистую белую бумажку. Осторожно отклеив ее от переплета и перевернув, я увидел на ней мельчайшую надпись. При помощи лупы я прочел: «Янус Либус 4-й роты Мало-Ярославского полка умер 5 ноября, похоронен на полковом кладбище. На его могилу отнес слезы». Под этой надписью был нарисован могильный крест, а над этим крестом стояла отметка крестика.
Очевидно, мать сообщила Отто, что при обыске письмо его, адресованное дядюшке, было нами отобрано и Витнес вторично извещал управляющего о местонахождении бриллиантов.
Я счел дело достаточно назревшим и приказал арестовать и управляющего Мейера. Агенты, ездившие для этого в имение графа Меллина, рассказывали, что граф возмутился задержанию своего Мейера и всячески противился его аресту как акту, ни с чем не сообразному, жесткому и ненужному. Но инструкции, данные мною моим людям, были категоричны, а посему, несмотря на протест графа, Мейер был уже арестован и привезен в Ригу.
Через несколько дней, как только Отто Витнес оправился, я вызвал его к себе в кабинет. Тогда я без лишних слов решил осветить его судебною участь.
— Вот, господин Витнес, я вызвал вас в последний раз на допрос. Хотите — сознавайтесь, хотите — нет, дело ваше. Я не стал бы вас зря вызывать, если бы в моих руках не были неопровержимые улики. Ваш дядюшка Мейер и ваш брат арестованы как ваши сообщники и сидят здесь. Они сознались уже во всем, рассказав — тут я шел на ура! — как вы ночью на лодке перевозили вещи.
Старая дева недоверчиво улыбнулся.
— Не думайте, что это я говорю вам зря, чтобы изловить вас. Повторяю, что они во всем сознались, и вот вам доказательства: они выдали и бриллианты, закопанные вами на полковом кладбище под крестом Януса. Вот они… — Я вынул из кармана игольник и, раскрыв перед лицом вора, сказал: — Вот записка Митера вашему брату, уличающая вас, вот ваше письмо из Ревеля дядюшке, вот ваша бумажка, подклеенная в Библию. Довольно вам? Помните, что чистосердечное признание уменьшит ваше наказание. Желаете теперь говорить или нет? Ну и, пожалуйста, решайте скорее, мне некогда!
Старая дева, огорошенный уликами, увидя потерю бриллиантов и, вероятно, поверив в признание дядюшки и брата, счел невыгодным для себя далее запираться и, взяв истеричный тон, принес повинную. Со свойс