Катары, как и гностики, были дуалистами; на самом деле их учение было всего лишь ответвлением гностицизма. Они считали, что земля – единственный существующий ад или чистилище, что она отдана во власть дьявола, а человеческое тело – не более чем тюрьма для ангельских духов, падших вместе с Люцифером. В раю их по-прежнему ожидают их небесные тела, но они не могут вернуть их себе, пока не заслужат искупление. Для этого человек должен умереть, примирившись с Господом; в противном случае его ждет новое земное существование в теле человека или животного в соответствии с его заслугами. Как мы увидим, это вероучение, если не считать обилия присутствующих в нем элементов христианства, было лишь возрождением метемпсихоза – самого древнего и увлекательного из разумных верований.
Вальденсы, с которыми объединились Добрые Люди, были самыми ранними протестантами – в том смысле, в каком мы обычно понимаем этот термин. Они утверждали, что каждый человек имеет право толковать Библию и совершать церковные таинства, не будучи посвященным в духовный сан. Кроме того, они отрицали, что римская церковь – это церковь Христа.
Все эти секты были известны под общим названием альбигойской ереси, так как Ломберский собор, созванный для их осуждения в 1165 году, проходил в епархии Альби.
Папа Иннокентий III предпринял попытку обратить альбигойцев в католичество и с этой целью отправил двух монахов, Пьера де Кастельно и некоего Родольфа, чтобы они призвали их к порядку и уговорили подчиниться церкви. Однако, когда катары убили одного из папских легатов, понтифик был вынужден прибегнуть к менее законным мерам борьбы со свободой вероисповедания. Он приказал королю Франции, а также дворянам и священникам королевства стать крестоносцами и приступить к истреблению альбигойских еретиков, которые, по его словам, представляли для христианского мира большую опасность, чем сарацины. Он вооружил их для этой битвы тем же духовным оружием, которое Иоанн VIII даровал тем, кто отправлялся воевать в Палестину в IX веке: всем, кто мог погибнуть в служении церкви, он объявил полное отпущение грехов.
У нас нет цели описывать историю чудовищных событий, которые за этим последовали, – убийств, грабежей и сожжений, происходивших во время войны между альбигойцами под предводительством Раймунда Тулузского и крестоносцев под командованием Симона де Монфора. Эта война длилась более 20 лет; за это время ее изначальные причины забылись, и она перешла в борьбу за верховенство между севером и югом – в этом качестве она, строго говоря, не имеет отношения к истории инквизиции[155].
Итак, несмотря на то, что звание «инквизитор веры» впервые было представлено в Кодексе Феодосия, и притом что преследования еретиков и других инакомыслящих устраивались еще до правления Феодосия, Иннокентий III должен считаться основателем святой инквизиции как неотъемлемой части церкви. Именно при нем право преследовать еретиков, которое прежде принадлежало исключительно мирской власти, было даровано священникам. Он отправил двух монахов-цистерцианцев в качестве инквизиторов во Францию и Испанию, чтобы они занялись там уничтожением еретиков, и строго приказал государям, дворянам и прелатам оказывать этим посланникам всяческое содействие и всеми способами поддерживать их в той работе, которую их отправили исполнить[156].
Сам же папа Иннокентий обратил внимание на патаренов – секту, которая выступала против наложенного на священников целибата, и получила большое распространение в Италии. Он ходатайствовал перед светской властью о предоставлении ему помощи в их аресте, заключении в тюрьму, изгнании, конфискации их имущества и разрушении их домов. В 1209 году он созвал в Авиньоне собор, где под председательством его легатов и по его указанию каждому епископу было предписано выбрать из своих подданных, графов, кастелянов и рыцарей подходящих людей и взять с них клятву, что они берутся уничтожить всех отлученных от церкви еретиков.
«А для того, чтобы епископ мог лучше очистить свою епархию от еретической скверны, пусть возьмет клятву с одного священника и двух, трех или более достойных мирян в каждом приходе, чтобы они сообщали лично епископу и правителям городов или правителям и управляющим имениями о существовании еретиков или пособников ереси, где бы они ни находились, чтобы тех можно было наказать в соответствии с церковными и юридическими заповедями и чтобы они во всех случаях подвергались конфискации имущества. А если упомянутые правители и прочие станут пренебрегать исполнением этой богоугодной службы или уклоняться от нее, то их следует отлучать от церкви, а их земли подвергнуть карам врачующим»[157].
В 1215 году папа Иннокентий созвал в Латеранском дворце еще один собор, на котором расширил сферу деятельности церкви по части гонений. Он издал предписание для всех государей, «если они желают считаться верующими, публично поклясться, что они будут прилагать все усилия к уничтожению в своих владениях всех, кого церковь объявит еретиками»[158].
Это предписание было подкреплено буллой, угрожавшей отлучением от церкви и утратой полномочий любому государю, который не истребит еретиков в своих владениях; таким образом, папа одним этим указом укрепил свою власть до такой степени, что лишил людей свободы вероисповедания, а государей – независимости.
Тем временем собравшиеся в базилике Святого Иоанна святые отцы решили, что любого человека, обвиненного в ереси против католической и православной веры, следовало отлучить от церкви, и в этой связи постановили:
Приговоренные, в присутствии мирских властей или их представителей, должны быть доставлены к ним для наказания; церковные лица должны быть прежде лишены духовного сана. Собственность мирян конфискуется; собственность духовных лиц даруется их церкви. Находящиеся под подозрением, если не сумеют оправдаться, должны быть наказаны лишь мечом анафемы, и все должны избегать их. Если же они будут упорствовать и проживут в отлучении год, их следует обвинить в ереси.
Светские власти следует побуждать, направлять, а при необходимости и принуждать церковным осуждением к тому, чтобы они публично клялись защищать веру, если сами они желают считаться верующими, и обязывались прилагать все силы, чтобы уничтожить в своих владениях тех, кого церковь объявит еретиками[159].
Отлучение, ожидавшее непокорных, не было пустой угрозой, и оно касалось не только духовной жизни человека. Анафема папы подразумевала те же наказания, что и проклятие друидов в древности[160]. Люди, отлученные от церкви, не могли занимать государственные посты, претендовать на обычные гражданские права, а порой даже на существование. В случае болезни или несчастья никто не мог помогать им под страхом навлечь на себя такое же проклятие, и даже после смерти их не полагалось хоронить по-христиански. Можно сказать, что с этими мерами и предписаниями инквизиция вступила во вторую фазу своего развития и обрела исключительно церковный характер – словом, была учреждена канонически.
Именно папа Иннокентий предоставил церкви страшное оружие гонений, и именно он собственным крайне суровым отношением к свободе вероисповедания, свободе мысли и слова подал пример фанатизма и религиозной нетерпимости, которые станут беспощадно руководить людьми на протяжении многих веков.
3Доминиканский орден
«Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною!»[161]
Контраст между условием, выдвинутым основателем христианства, и мирским положением, которое занимал его наместник на земле, быстро приближался к своей кульминации и стал абсолютным в эпоху Возрождения. От простого народа, собиравшегося в Риме в середине I столетия, чтобы беседовать и наставлять друг друга в новом учении любви и смирения, которое передалось им изустно с Востока во всей своей чистой простоте, еще не обремененной богословскими сложностями и не стесненной правилами и предписаниями, было и в самом деле далеко до гордых куриальных христиан в Риме времен папы Иннокентия III.
Преемника Петра, бедного рыбака из Галилеи, возводили на престол с пышностью, превосходящей коронации всех земных владык. Он на время становился властителем обширных владений, в духовном же смысле претендовал на господство над всем христианским миром и сохранял верховную власть при помощи громовых раскатов анафемы, которую сам же и выдумал. Его блестящий двор был наводнен прелатами в алых шелестящих одеждах, наряженными в золото и серебро аристократами, военачальниками в стальных латах, жеманными щеголями и высокомерными сенаторами. Его самого наряжали в одежды, сотканные из тончайшей шерсти, короновали тройной диадемой из белых павлиньих перьев, вставленных в три сверкающих венца из драгоценных камней. Во время коронации монархи прислуживали ему за столом, стоя на одном колене, а в течение его правления государи и аристократы были его лакеями. Со ступеней Латеранского дворца в день своего восшествия на престол он бросал пригоршню монет римской толпе, восклицая: «Золото и серебро не для меня! Все, что имею, отдаю вам». Однако же его богатства были громадны, а их источники – почти неистощимы. Он жил и путешествовал с такой великолепной роскошью, которую только можно было получить за деньги и которую были способны создать искусство и ремесла.
Это церковное великолепие не ограничивалось лишь Римом и папским двором. Постепенно оно проникло во все структуры церкви и оказало влияние даже на монашеские ордены. От простоты своих первых дней они постепенно перешли к аристократической роскоши. Святые отцы в благородных аббатствах главенствовали над обширными участками пахотной земли и виноградниками, которыми владели и которые возделывали, а также над сельскими районами и приходами, которыми скорее управляли как феодалы, взимая с них налоги, вместо того чтобы служить им как священники.