К этому времени у башни собралось множество горожан, встревоженных беспорядками и на всякий случай вооружившихся. Мальдонадо коварно сообщил им, что все, что он затеял, делается в их интересах и против тирании градоправителя, пригласив их присоединиться к нему в деле освобождения и завершить работу, которую он так превосходно начал. Большая часть населения встала на его сторону, и Сеговия погрузилась в состояние войны. На улицах постоянно происходили столкновения, а все ворота оказались в руках бунтовщиков, за исключением ворот Святого Иоанна, которые удерживал Кабрера.
Считается, что именно Мария Бобадилья незамеченной выбралась из Алькасара, бежала из Сеговии и сообщила королеве о происходящем и об опасности, которой подверглась ее дочь. Узнав об этом, Изабелла немедленно направилась в Сеговию. Руководители восстания узнали о ее приближении, однако не посмели довести свое неподчинение до того, чтобы закрыть перед ней ворота. Правда, они зашли так далеко, что выехали ей навстречу и попытались не пустить в город ее сопровождение; ее советники, видя народные настроения, убеждали ее проявить благоразумие и уступить их требованиям. Однако этот осмотрительный совет заставил гордую королеву вспылить.
«Знайте, – воскликнула она, – что я – королева Кастилии, этот город принадлежит мне, и мне не навяжут никаких условий, чтобы позволить мне в него войти. Я войду в него, а вместе со мной войдут все, кого я сочту необходимыми для службы мне».
С этими словами она приказала своей охране ехать вперед, въехала в город через ворота, которые удерживали ее сторонники, и добралась до Алькасара. Туда же ринулась разъяренная толпа и принялась колотить в ворота, требуя их открыть. Королева, несмотря на увещевания приехавших с ней кардинала Испании и графа Бенавенте, приказала распахнуть ворота и впустить столько людей, сколько поместится в крепости. Народ заполнил внутренний двор, громко требуя сенешаля. Им навстречу вышла стройная светловолосая королева, одинокая и бесстрашная, и, когда они изумленно умолкли, она спокойно обратилась к ним: «Жители Сеговии, чего вы хотите?»
Ее спокойствие усмирило их, ее величие внушило им благоговейный трепет, и их ярость утихла. Они смиренно высказали свои жалобы на Кабреру, обвинив его в притеснениях и прося королеву своей милостью отправить его в отставку. Она немедленно пообещала им, что их просьба будет удовлетворена, после чего произошел полный перелом в настроениях, и толпа, которая всего несколько минут назад выкрикивала угрозы и проклятия, теперь возвысила голос, чтобы преданно приветствовать королеву.
Изабелла приказала им возвращаться в свои дома и к своим трудам, и оставить исполнение правосудия в ее руках: пусть отправят к ней послов с жалобами на Кабреру, и она их рассмотрит. Все было сделано, как она велела, и, когда она рассмотрела жалобы против сенешаля и убедилась, что они не имели под собой никаких оснований, она объявила его невиновным и восстановила в должности, а побежденный народ послушно склонился перед ее решением[177].
В 1477 году Изабелла переехала в Андалусию – в этой провинции, как и в других местах, закон и порядок прекратили свое существование. Она въехала в Севилью, объявив, что намерена потребовать отчета с виновных, но едва до города дошли слухи о ее приближении и о деле, по которому она едет, как тысячи жителей, у которых совесть была нечиста, спешно покинули город.
Встревоженные сокращением численности населения, жители Севильи попросили королеву вложить в ножны меч правосудия и объяснили, что после кровавых стычек, от которых в течение многих лет страдал этот регион, в нем не осталось семей, где хотя бы один человек не был бы ответственным перед законом. Изабелла, по натуре мягкая и милосердная (что делает ее связь с инквизицией еще более предосудительной), прислушалась к этим объяснениям и объявила амнистию за все преступления, совершенные после смерти Энрике IV. Однако с теми, кто торговал правосудием, которое отправлялось от ее имени, она была не столь снисходительна. Узнав о судьях, которые занимались торговлей и вымогательством на основании ее решений, она в наказание лишила их должности и сама установила размеры судебных издержек, которые должны были соблюдаться в будущем.
Обнаружив множество незавершенных судебных дел, которые нависли над провинцией из-за плохого управления в предыдущие годы, она направила свои усилия на расчистку авгиевых конюшен. Каждую пятницу королева в сопровождении совета заседала в большом зале Алькасара Севильи и выслушивала жалобы своих подданных самого незнатного происхождения; она взялась за работу столь серьезно и энергично, что за два месяца рассмотрела тяжбы, которые могли бы тянуться годами.
Взойдя на престол, Изабелла обнаружила, что казна опустошена некомпетентным управлением во время двух последних царствований и теми расточительными и бездумными дарами, которые Энрике IV и Хуан II преподносили аристократам. Такое положение дел привело Изабеллу и Фердинанда в большое смятение, и им пришлось прибегнуть к различным уловкам, чтобы изыскать средства на войну с Португалией. Теперь, когда война подошла к концу, они обнаружили, что у них нет средств, необходимых для поддержания королевского статуса.
Изабелла тщательно изучила пожалования, сделанные ее братом и отцом, и отменила те, что были плодом капризов и распутства, вернув короне доходные статьи, бездумно отданные в чужие руки, и налоги, которые страна прежде платила не кому иному, как бандитам, которые ее же и угнетали.
Государственный кредит также оказался в полном упадке. При покойном короле халатность достигла такого уровня, что за три года было учреждено не менее 150 государственных монетных дворов, и это привело к таким злоупотреблениям, что в какой-то момент казалось, будто каждый испанец чеканит собственные деньги. Как выразился Руссо Сент-Илер, «чеканка денег была главной промышленностью страны».
Изабелла уменьшила число монетных дворов до пяти и установила строжайший контроль над выпуском монет, освободив таким образом торговлю от душившего ее страха обрести фальшивые деньги. Результатом этих мудрых мер стало почти немедленно увеличившееся благосостояние, которое продолжало расти.
Восстановив в стране порядок, Изабелла обратила свое внимание на двор, лично занявшись его духовным здоровьем, и принялась искоренять отвратительную распущенность, царившую среди придворных во времена правления ее брата.
Будучи крайне целомудренной, она требовала такой же чистоты от всех женщин, находившихся с ней рядом, и устанавливала строжайший надзор над девицами, представляемыми ко двору. Она искренне любила короля, но и ревновала его: стоило Фердинанду слишком внимательно взглянуть на даму из ее свиты, как Изабелла находила способ удалить ее от двора. Она следила за тем, чтобы ее пажи получали хорошее образование и таким образом избегали праздности, которая неизбежно приводит к порче характера и распущенности. Наконец, по словам Бернальдеса[178], она распространила свою реформу морали и на монастыри, которые нуждались в ней не меньше королевского двора, и исправляла и наказывала крайнюю развращенность, проникшую во все монашеские ордены[179].
Нет ни одного летописца времен Изабеллы, который не рассказывал бы пространно о ее великой набожности. Бернальдес сравнивает ее со святой Еленой, матерью императора Константина[180], и описывает как очень преданную святой вере и послушную католической церкви. Бернальдес, разумеется, писал уже после учреждения инквизиции, которое горячо одобрял вместе с тогдашними и более поздними летописцами; возможно, на него сильно повлияли размышления о той поддержке, которую Изабелла, к несчастью, оказала появлению инквизиции в Кастилии. Но то, что ее набожность была чрезвычайной и искренней, мы понимаем, когда видим, как после битвы при Торо, в итоге принесшей ей корону, Изабелла босиком идет в церковь на благодарственную мессу.
Однако же, каким бы пылким ни было ее благочестие, оно не заставило ее признать в папе римском временного повелителя Кастилии.
С XIII века власть церкви росла в Испании согласно догмату о духовном владычестве Рима над всеми католическими церквами мира. Духовенство накапливало огромные богатства со свойственной ему легкостью, если появлялась такая возможность, и с этой целью злоупотребляло беспечной и безрассудной щедростью предшественников Изабеллы. Луций Мариней сообщает нам, что доходы четырех архиепископств – Толедо, Сантьяго, Севильи и Гранады – составляли 134 000 дукатов[181], а доходы 20 епископств доходили до 250 000 дукатов.
Изабелла, окруженная духовными советниками, которых она уважала, тем не менее явно демонстрировала свое раздражение тем, что священники узурпировали права монархии. Главным из этих злоупотреблений, несомненно, было то, которое практиковал сам понтифик: он жаловал иноземцам самые лучшие и богатые приходы испанской церкви, игнорируя тот факт, что назначение епископов было прерогативой монарха и требовало лишь подтверждения от папы. То, что Изабелла, при своем благочестии и будучи окруженной священниками, осмелилась бороться со святым престолом и с ужасным папой Сикстом IV столь же бесстрашно, как она боролась со своими грабителями-дворянами, возможно, служит величайшим историческим доказательством силы ее характера.
Ее долго сдерживаемое негодование вспыхнуло с новой силой, когда папа, проигнорировав назначение ее капеллана Алонсо де Бургоса на вакантный пост епископа Куэнки, отдал эту должность своему племяннику Раффаэле Риарио, кардиналу Сан-Систо. До этого она уже дважды ходатайствовала, чтобы понтифик утвердил ее назначенцев на должности в других приходах (архиепископа Сарагосы и епископа Таррагоны), и в обоих случаях назначенные ею люди оттирались в сторону ставленниками папы. Однако третий случай презрительного пренебрежения ее правами она терпеть не стала. Фердинанд и Изабелла отказались утвердить назначение Риарио и попросили папу (вначале смиренно) его отменить.