[192]. Однако канонизация этой жертвы заставляет задуматься, ибо в таких вопросах католическая церковь никогда не действовала опрометчиво и без должных доказательств. Но даже если бы она и поступила так в этом случае, для такой опрометчивости требовались бы мотивы. Единственным возможным мотивом могло быть желание оправдать преследование евреев. Но, как мы уже говорили (и как вскоре станет очевидно), католическая церковь никогда не стремилась заниматься таким преследованием или подстрекать к нему. Знаменитое дело о распятии «святого младенца» в Ла-Гардиа, суд по которому вел сам Торквемада, мы рассмотрим в надлежащем месте.
Хорошо известно, что практика человеческих жертвоприношений очень древняя, и в разных видах была связана с многочисленными и весьма разнообразными культами. Самое раннее и безусловно историческое свидетельство о том, что к этой практике прибегали евреи, – это, вероятно, те сведения, которые приводит Д. Д. Фрэзер в «Золотой ветви», цитируя «Церковную историю» Сократа Схоластика[193]. Этот схолиаст рассказывает, как в 416 году в сирийском городе Имнестар группа евреев во время одного из своих праздников принялась высмеивать христиан и Христа. Впав в исступление, они поймали мальчика, привязали его к кресту и повесили. Последовал скандал, власти вмешались и заставили евреев дорого заплатить за это преступление.
Амадор де Лос-Риос, говоря о распространении подобных обвинений против испанских евреев в XIII веке, объясняет их тем, что этот сюжет стал центральным в чрезвычайно драматичной эпической поэме из книги «Milagros de Nuestra Señora»[194] Гонсало Берсео. В то же время он не заходит так далеко, чтобы настаивать, будто история, описанная в балладе, могла основываться не на фактах. Напротив, он предполагает, что дело могло обстоять именно так, и, описывая живучесть этого обвинения, он воздерживается от того, чтобы выражать какое-то определенное мнение на эту тему, словно не зная, принимать на веру обвинения в ритуальных убийствах или отмахнуться от них как от досужей клеветы.
Исходя из компетентных доводов, приведенных на ту же тему Фрэзером и Вендландом, можно заключить, что христиане в любом случае ошибались, считая, будто эти предполагаемые распятия во время праздника Пурим (будь то люди или имитирующие их фигуры) проводились в насмешку над страданиями Спасителя. Они имеют гораздо более древнее происхождение и включают в себя обряд, отдельной частью которого могло быть и само жертвоприношение на Голгофе – это церемония в память о повешении Амана, которая опять-таки была продолжением ритуалов, практиковавшихся вавилонянами, и которую евреи переняли у них во время своего плена[195].
Какова бы ни была настоящая история этого ритуального убийства, нет сомнений в том, что слухи о нем старательно распространяли, чтобы настроить народ против евреев. Фанатичные монахи, игнорируя указания папы проявлять терпимость по отношению к сынам Израиля, пошли по Кастилии, рассказывая о творимых евреями беззакониях и о Божьем гневе, который падет на приютившую их страну. Подстрекаемые таким образом правоверные католики, понимавшие при этом, какую выгоду в делах им это сулит, поднялись, чтобы уничтожить евреев. Неизбежным результатом стали массовые убийства и грабежи, хотя власти, как правило, быстро вмешивались и усмиряли фанатизм людей и их жажду мародерства.
Однако в 1342 году, когда в Европу вторглась «черная смерть», доминиканцы и прочие монахи возобновили обвинения в адрес евреев и заставили народ поверить в то, что те ответственны за распространение чумы. В Германии евреев поставили перед безжалостным выбором: смерть или крещение, и они терпели ужасные страдания, пока за них не вступился папа Климент VI. Он умолял императора приструнить убийц, а когда понял, что его просьбы не действуют, разразился угрозами отлучить от церкви всех, кто продолжит участвовать в преследованиях евреев. В ужасе от этой страшной угрозы со стороны церкви, католики приостановили резню, и голоса обвинителей смолкли.
Таким образом, на некоторое время евреи вернулись к мирной жизни. Однако на протяжении всего XIV столетия тут и там то и дело вспыхивали гонения, а в Кастилии, Арагоне и Наварре происходили массовые убийства. Власти, имея перед глазами прецедент из «Партид», хоть и не доходили до того, чтобы одобрять или даже разрешать насилие, вместо того чтобы его подавлять, но все же подвергали евреев ужасающе несправедливому и жестокому обращению. Один из наихудших примеров – налог 20 000 золотых дублонов, который наложил на альхамы Толедо Энрике II, взошедший на трон в 1369 году. Чтобы собрать эту сумму, он приказал не только пустить с молотка собственность евреев, но даже продать их самих в рабство – это записано в его указе[196].
Преследования, которым подвергались евреи, происходили главным образом по наущению монахов: те повсюду читали направленные против евреев проповеди, провоцируя ненависть христиан к народу, представители которого по большей части были их кредиторами. Даже там, где религиозного подстрекательства было недостаточно, легкий способ аннулировать долги, потешив при этом свое благочестие, был непреодолимым соблазном для народа, чья вопиющая аморальность (во всех смыслах этого слова) шла рука об руку с пылкой набожностью.
Как мы уже говорили, власти спешили подавить эти гонения. Однако вскоре появился неистовый фанатик, оказавшийся совершенно неукротимым. Его звали Эрнандо Мартинес – монах-доминиканец, каноник города Эсиха. Нет никаких сомнений в его искренности, а искренность – самое ужасное качество таких людей, она ослепляет их до состояния полного безумия. Он был скорее готов подвергнуться любым пыткам, нежели молчать в вопросе, высказаться по которому считал своим священным долгом. С этим священным долгом он и отправился в путь, выкрикивая обвинения в адрес евреев, бешено подстрекая толпу восстать и уничтожить этот проклятый народ, этих врагов Господа, этих мучителей Спасителя. Он не мог бы продемонстрировать более лютой и яростной ненависти к ним, даже если бы они были теми самыми людьми, которые у трона Пилата шумно требовали крови Христа и за чье прощение кроткий Искупитель молился в минуты перед смертью – именно это ускользнуло от внимания архидиакона Эсихи, ибо он (как и многие другие) был слишком полон благочестия, чтобы найти в своей душе место для христианского милосердия.
На Мартинеса жаловались архиепископу Севильи, чьим служащим или представителем он был. Епископ приказал ему остановиться, а когда Мартинес проявил вопиющее неповиновение своему начальству и продолжил проповедовать свое евангелие ненависти и крови, люди обратились к королю и даже к папе римскому; и король, и папа приказали ему прекратить подстрекательские проповеди. Однако он и им не подчинился. Яростный фанатик дошел в своем неповиновении до того, что усомнился в авторитете папы и объявил незаконными разрешения, выданные папами на постройку и сохранение синагог. Это уже было угрожающе похоже на ересь. Людей сажали на кол и за меньшие прегрешения, и Эрнандо Мартинес, должно быть, окончательно сошел с ума, если считал, что церковь позволит ему и дальше распространять подобные взгляды. Ему пришлось предстать перед епископским судом, чтобы ответить за свои слова. Он отвечал дерзко, сказав судьям, что в нем находится дух Божий и что не людям затыкать ему рот. После этого архиепископ дон Педро Барросо приказал ему отвечать перед судом за неповиновение и ересь, а пока что отстранил его от исполнения любых обязанностей в качестве представителя архиепископа и лишил всех полномочий.
Однако случилось так, что Барросо вскоре умер – до того, как состоялся суд, и Мартинес сумел добиться, чтобы церковный капитул избрал его на должность одного из казначеев епархии, пока ожидали назначения преемника Барросо. Таким образом, он вернул себе полномочия и право на чтение проповедей, и воспользовался ими столь беспощадно, что в декабре 1390 года несколько синагог в Севилье были разрушены до основания толпой, действовавшей по его наущению. Евреи обратились к королю с просьбой о защите, и власти, окончательно выведенные из себя, приказали лишить Мартинеса должности и запретить ему проповедовать; разрушенные синагоги было приказано перестроить на средства церковного капитула, ответственного за избрание Мартинеса.
Но Мартинес, по-прежнему непокорный, проигнорировал и короля, и капитул. Он вершил свою кровожадную миссию, будоража народ, который благодаря его доводам был готов осознать, как совершить угодное Богу деяние и при этом обогатиться самим. Какой народ устоял бы против таких рассуждений? В конце концов, к лету 1391 года всю страну охватили гонения, устроенные фанатиками. Севилья стала первым городом, в котором вспыхнуло яростное пламя, старательно раздуваемое лишенным должности архидиаконом.
Тремя годами ранее, учитывая тот вред, который, как настаивали, причиняли религии евреи, свободно общавшиеся с христианами, король Хуан I приказал им жить отдельно, в специально отведенных для этого кварталах, которые стали называть Juderias (еврейскими кварталами, или гетто). Христианам было приказано не появляться в этих кварталах, а для торговли евреи должны были приходить на общественные рынки и возводить там свои шатры, однако не могли владеть домами или постоянным местом жительства за пределами территории Juderias, и обязаны были уходить туда с наступлением ночи.
И вот в гетто в Севилье ворвалась толпа, доведенная Мартинесом до исступления, почти равного его. Они пришли с оружием и устроили в гетто резню и грабеж, беспощадно убивая всех его жителей независимо от пола и возраста. По некоторым подсчетам, было убито около 4000 мужчин, женщин и детей[197]