.
Из Севильи этот пожар распространился на другие испанские города, и произошедшее в севильском гетто повторилось в Бургосе, Валенсии, Толедо и Кордове, а потом и в Арагоне, Каталонии и Наварре; говорят, в Барселоне по улицам текли реки крови убитых евреев. Разъяренная толпа входила в еврейские кварталы во всех городах, чтобы навязать их жителям Христа, как они его понимали, и предложить пораженным ужасом евреям выбор между сталью и водой – то есть между смертью и крещением.
Вспышка насилия была столь масштабной и неистовой, что власти оказались не в силах ее подавить, а там, где они пытались это сделать хоть сколько-нибудь решительно, сталкивались с яростью населения. Бойня прекратилась, лишь когда христиане пресытились убийствами, умертвив около 50 000 евреев.
В церкви хлынули евреи, требуя крещения, так как они поняли, что через его воды для них лежит путь не только к духовной, но и к мирской жизни; в большинстве случаев, доведенные до крайней степени ужаса, они больше заботились о второй, чем о первой. По оценкам Льоренте, число крещенных превысило миллион; к нему прибавилось значительное количество обращений в христианство, совершенных святым Викентием Ферером, который явился с этой миссией в начале XV века и своим красноречием, а также (как рассказывали) творимыми им чудесами убедил тысячи евреев прийти в лоно христианства.
Ярость толпы улеглась, постепенно установился мир, и понемногу те евреи, которые остались верны своей религии и при этом выжили, стали выходить из своих укрытий, собираться вместе и с поразительным, непобедимым терпением и упрямством своего народа вновь отстраивать разрушенное здание веры.
Но если меч гонений и лежал в ножнах, то дух, который его направлял, все еще бродил на свободе, и евреям пришлось испытать на себе новые репрессивные меры. В соответствии с принятыми в 1412–1413 годах указами они утратили большую часть тех немногих привилегий, которые оставил им покойный король. Согласно этим указам, теперь ни один еврей не мог занимать должность судьи даже в еврейском суде; не могли евреи выступать и в качестве свидетелей. Все синагоги следовало закрыть или превратить в христианские храмы, за исключением одной синагоги на город, отводившейся для евреев. Им запрещалось заниматься медициной, хирургией и химией – теми профессиями, в которых они специализировались, принося такую пользу местным сообществам. Им больше не позволялось занимать должности сборщиков налогов, а вся торговля с христианами была запрещена. Они не должны были продавать товары христианам или покупать у них, принимать вместе с ними пищу, пользоваться общими банями, отправлять детей в одни и те же школы. Вокруг всех гетто приказали выстроить стены, чтобы отделить их от остальной части города, и запретили евреям покидать эту территорию. Сексуальные контакты между евреями и христианскими женщинами запрещались под страхом сожжения на костре, даже если женщина была проституткой. Евреям запретили бриться, вынудив их отращивать бороды и волосы; вдобавок к этому они должны были носить в качестве отличительного знака кружок красной ткани на рукаве кафтана. Помимо этого, их обязали ежегодно выслушивать три проповеди от христианского священника, чьей целью было поливать их бранью и оскорблениями, поносить их проклятый народ и вероучение, уверять их в неотвратимости вечных мук, которые их ожидают, и превозносить блага католической религии (дабы во всей полноте оценить иронию происходившего, напомним, что религия эта основана на вере, надежде и милосердии)[198].
Когда в 1388 году король Хуан I учредил Juderias, в то же время ограничив привилегии, которыми прежде пользовались евреи (по крайней мере, за плату), многие из них решили, что наложенные на них ограничения совершенно нестерпимы, отказались от веры отцов и приняли христианство. Те, кто с почтением относился к мирским занятиям, стремились креститься; и, хотя многие после этого окончательно рвали со своим прошлым (и часто, как это бывает с новообращенными, начинали фанатично соблюдать принятую веру), множество других евреев, внешне подчиняясь обязанностям, налагаемым христианской религией, продолжали втайне соблюдать закон Моисеев и еврейские обряды. Подобным же образом новые указы, ограничивавшие их свободу, привели к еще более многочисленным обращениям в христианство.
Испанцы называли таких людей новыми христианами. Соплеменники, оставшиеся верными своей религии, называли обращенных евреев марранами – это презрительное прозвище происходит от арамейского маран-афа («Господь идет»), но христиане считали, что оно означает «проклятый». Вскоре это слово стало общеупотребительным.
Крещеные евреи в результате своего обращения в христианство не просто получали привилегии, недавно утраченные ими как евреями, но и оказывались в абсолютно равном положении с изначальными христианами: для них были открыты все профессии, и, занявшись ими со всей свойственной им энергией и умом, они быстро стали занимать самые высокие посты в стране. Тем временем суровость законов 1412 года значительно смягчилась: евреям стали позволять некоторую степень свободы и общение с христианами, и многие должности, которые они занимали в прежние времена, снова стали им доступны – главным образом они были связаны с торговлей, финансами и сбором налогов. Во время плачевного правления Энрике IV знать, чьим рабом он был, потребовала «прогнать со службы и из государства евреев, которые, пользуясь народными бедствиями, сумели вернуть себе назначение на должность сборщиков налогов». Слабовольный король согласился, однако не исполнил своего обещания; вскоре о нем забыли, и еврейской части общества позволили жить дальше в условиях свободы, которые мы описали выше. Именно в этих условиях евреев и обнаружили, взойдя на трон, Фердинанд и Изабелла, и похоже, они не обращали на это особого внимания, пока их не призвали к этому «священники и миряне», которые, как рассказывает Пульгар[199], разъяснили им, что случаи возвращения к иудаизму являются также подведомственной им сферой жизни.
6Новообращенные
Следует ясно понимать, что инквизиция, которая уже на протяжении трех веков очень активно действовала в Италии и Южной Франции, пока что не добралась до Кастилии. Даже в 1474 году, когда папа Сикст IV приказал доминиканцам учредить инквизицию в Испании (в соответствии с этим приказом были назначены инквизиторы в Арагоне, Валенсии, Каталонии и Наварре), в Кастилии это не считалось чем-то необходимым, поскольку там не было замечено никакой ереси. Если и случались суды по обвинению в преступлениях против веры, то их проводили епископы, которые имели на то все полномочия; а поскольку такие преступления были редкостью, необходимости в специальном суде не возникало, и папа на этом не настаивал, хотя, возможно, и желал повсеместного учреждения инквизиции. Разумеется, на полуострове проживало большое количество евреев, а также значительное число мусульман, однако они не подпадали под юрисдикцию какого-либо церковного суда. Инквизиция могла не обращать на них внимания, поскольку они не совершали преступлений против веры.
Пожалуй, здесь требуются пояснения. Мы касаемся пункта, в котором религиозное преследование, известное как инквизиция, выигрывает в сравнении с любыми другими религиозными гонениями в истории, и ради справедливости этот пункт не должен замалчиваться (как это слишком часто случается). Слишком мало можно сказать в защиту этого суда, столь чудовищно несправедливого в своей деятельности, чтобы мы могли позволить себе оставить без внимания единственную его черту, которая хоть в какой-то степени наделена объективностью.
Что бы ни происходило в процессе гражданских и народных гонений, что бы ни творил разъяренный народ по наущению эксцентричных религиозных деятелей, действовавших без позволения высшей власти и дававших волю жестокому фанатизму, который они взрастили в своих душах, мы должны ясно понимать, что сама церковь не поощряла и не санкционировала преследование людей, рожденных в вере, не являвшейся ересью внутри католической религии. Суд инквизиции был учрежден и действовал исключительно для того, чтобы иметь дело с теми, кто отступал или откалывался от католической церкви – точно так же, как армия имеет дело с солдатами-дезертирами. По своей природе инквизиция была фанатичной, чудовищно узколобой, жестокой и нетерпимой, однако же инквизиторы ограничивались в своих обвинениях отступниками, прелюбодеями от веры, считая своей миссией сохранение чистоты и неподкупности этой веры. Если церковь подавляла свободу вероисповедания, если она душила рационализм и уничтожала свободу мысли, то делала это лишь в отношении собственных детей – тех, кто был рожден в католичестве или принял его после обращения. Ее не заботили те, кто родился в иной, независимой религии; евреям, мусульманам, буддистам, язычникам и дикарям Нового Света, который вскоре будет открыт, они предоставляли полнейшую религиозную свободу.
Чтобы понять это, необходимо всего лишь обратить внимание на указы, изданные для защиты евреев Гонорием III, решения Климента VI, который грозил притеснителям евреев отлучением от церкви, и действия папы и архиепископа в случае с подстрекательскими проповедями Эрнандо Мартинеса. Достаточно задуматься о том, что, когда евреев изгнали из Испании (вскоре мы об этом поговорим), они нашли прибежище в самом Риме, где их добросердечно принял папа Александр VI (Родриго Борджиа) – это само по себе является одним из самых странных парадоксов в церковной истории. А если и этого недостаточно, то давайте на минуту задумаемся о неприкосновенности и относительно мирной жизни, которой наслаждались евреи, жившие в самом Риме, в своем районе Трастевере. Они были признанной частью римского общества. Во время процессии по случаю своей интронизации каждый папа останавливался на Кампо-деи-Фьори и принимал группу евреев во главе с их раввином, которые подходили, чтобы засвидетельствовать свое почтение понтифику – точно так же, как их предки свидетельствовали почтение императору. Раввин протягивал викарию Христа завернутые в ткань свитки Торы; папа брал их в руки, показывая, что он уважает