Деятельность святой палаты приобрела такой чудовищный размах, а истребление людей обещало продолжиться в таких объемах, что градоправитель Севильи приказал возвести в Табладе большой постоянный помост из камня, известный как Кемадеро, или место сожжения. Его украшали статуи четырех пророков – высившиеся в каждом из четырех углов огромные фигуры из гипса, и Льоренте утверждает, что они стояли там не только в качестве украшения; он пишет, что внутри они были полыми и устроенными так, что приговоренного можно было поместить внутрь и сжечь на медленном огне[244]. Морильо и Сан-Мартин были так беспощадны и так небрежно относились к объективности и даже к общепринятым правилам судебных процедур, что в конце концов сам папа римский обратился с письменным протестом к королю и королеве в январе 1482 года.
Первый эдикт, приказывавший дворянам арестовывать всех, кто бежал из Севильи, привел к тому, что многие из этих беглецов отправились еще дальше в поисках безопасных мест. Некоторые бежали в Португалию, другие пересекли Средиземное море и искали убежища в Марокко, а кое-кто набрался мужества и попытался найти прибежище в самом Риме, обратившись к понтифику. Вскоре, когда трибунал начал свою страшную работу, за ними последовали новые беженцы; они шумно протестовали и заявляли, что, несмотря на свою невиновность, опасаются оставаться в государстве, где ни один новообращенный христианин не может чувствовать себя в безопасности от той ненависти и несправедливости, которую демонстрируют инквизиторы к представителям их народа. Они вынуждены искать у наместника Господа защиты, на которую имеют право все христиане и истинные католики.
Они сообщали понтифику о применяемых методах, описывали, как инквизиторы в своем желании обеспечить вынесение приговоров действовали исключительно по собственной инициативе, не согласовывая свои действия с асессором и священнослужителями епархии, как это было им предписано; как они уклонялись от всех судебных формальностей, несправедливо сажали в тюрьму, жестоко и неоправданно пытали, ложно обвиняли невинных людей в формальной ереси, после чего передавали их светским властям для наказания, вдобавок к конфискации имущества, которая оставляла детей осужденных в нужде и запятнанными позором.
Папа прислушался к этим жалобам, убедился в их правдивости и заявил протест Фердинанду и Изабелле. В своем бреве[245] он заявил, что лишил бы инквизиторов занимаемых постов, но его удерживает уважение к королю и королеве, которые их назначили; тем не менее он шлет им предостережение, и, если инквизиторы вновь дадут повод для жалоб, он будет вынужден лишить их должности. Пока же папа объявил недействительным право назначать инквизиторов, которое он предоставил монархам, и заявил, что, предоставляя его, недостаточно обдумал тот факт, что во владениях Фердинанда и Изабеллы уже были инквизиторы и что глава доминиканского ордена и его испанские настоятели имели право производить подобные назначения. Следовательно, выданная им булла противоречит этому праву, и он никогда не издал бы ее, если бы как следует обдумал этот вопрос[246].
9Высший совет
Похоже, что Фердинанд и Изабелла без возражений подчинились вмешательству папы и отмене дарованного им права назначать инквизиторов в своем королевстве. Исходя из их прежней позиции, такой покорности вряд ли можно было ожидать, но есть две причины, каждая из которых, или обе сразу, могут ее объяснить.
Читатель помнит, что при дворе и в непосредственном окружении королевы было довольно много новых христиан, одним из которых был ее секретарь Пульгар. Нам известно отношение Пульгара к происходившему в Севилье, и не будет преувеличением предположить, что таких же взглядов придерживались все христиане еврейского происхождения. Эти и прочие новообращенные вполне могли уведомить монархов о жестоких и несправедливых судах и казнях и обратить их внимание на эдикт, вынуждавший невинных детей страдать за преступления, в которых обвинили их родителей – этот эдикт был достаточно отвратителен даже при условии виновности родителей и становился неописуемо чудовищным в случае, если эта вина была лишь предполагаемой. В свете подобных протестов король и королева могли счесть упреки папы справедливыми, а его действия – оправданными.
С другой стороны, они могли принять во внимание намечающуюся войну с Гранадой – последней провинцией полуострова, остававшейся под властью мавров. Для этой кампании были срочно нужны средства, а конфискации, которые ежедневно проводила святая палата, быстро их обеспечивали – ибо, как известно, первыми жертвами инквизиции становились богатые и знатные люди[247].
Папа римский в своем бреве, отменявшем королевскую прерогативу в назначении инквизиторов, не делал попыток направить в другую сторону этот поток конфискованной собственности и даже не упоминал о нем, так что Фердинанд и Изабелла, возможно, не решались возражать против тех мер, которые они признавали справедливыми и которые по-прежнему снабжали их средствами для кампании, рассматриваемой ими как праведный крестовый поход. Фанатизм и стяжательство вновь объединили свои силы, и это единство, как всегда, оказалось неодолимым.
Однако 11 февраля 1482 года римская курия опубликовала еще одно адресованное монархам послание, в котором, совершенно игнорируя уже написанное, папа заявлял следующее: магистр доминиканского ордена Алонсо де Себриан сообщил ему о необходимости увеличить число инквизиторов в Испании, и его святейшество решил назначить вышеупомянутого Алонсо и еще семь доминиканцев, которые будут заниматься делами святой палаты в королевстве, приказав им исполнять свою миссию в союзе со священнослужителями епархий и в соответствии с условиями, изложенными в адресованных им посланиях[248]. Одним из упомянутых доминиканцев был Томас де Торквемада, который к этому времени стал духовником короля и кардиналом Испании. Возможно, это бреве, так быстро последовавшее за тем, которое отменяло полномочия монархов, заставило Фердинанда и Изабеллу расценить его как второй ход в интриге, целью которой являлось укрепление церковной власти в Испании в ущерб авторитету короны.
17 апреля папа Сикст отправил обещанные указания инквизиторам Арагона, Каталонии, Валенсии и Майорки. В них описывался порядок ведения дел в вопросах веры, настолько противоречивший общему праву, что при первой же попытке инквизиторов применить его на практике последовали волнения, и это дало Фердинанду основания написать его святейшеству письмо с протестами.
Ответ пришел в октябре. Сикст писал, что апрельские послания были составлены после совещания с несколькими членами коллегии кардиналов, что этих кардиналов в данный момент нет в Риме, однако по их возвращении вопрос будет рассмотрен еще раз. Пока же, ввиду результатов, к которым привели эти решения, он сообщает инквизиторам, что они освобождаются от обязанности действовать согласно изложенным в посланиях условиям, и приказывает им, как и прежде, действовать в сотрудничестве со священнослужителями епархий.
Однако же, несмотря на все протесты папы против чрезмерной жестокости суда севильской инквизиции, жестокость эта нисколько не уменьшилась ни в самой Севилье, ни в регионах, подчинявшихся другим инквизиторам, и состоятельные семьи новообращенных продолжали уезжать из Испании. Многие из них направлялись в Рим, чтобы обратиться в епископальные суды и получить освобождение от наказания, что обеспечило бы им неприкосновенность для испанского суда инквизиции. Но, даже добившись этого, многие эмигранты не желали возвращаться в Испанию, считая более благоразумным поселиться в стране, где было меньше опасности подвергнуться преследованию.
Можно с уверенностью утверждать, что королевская чета не предвидела, каковы будут последствия эмиграции евреев (хотя последствия эти наступили не в их время, а гораздо позже), и была весьма далека от понимания того, что, вынуждая уехать из страны энергичных, трудолюбивых и умных людей, они лишаются финансово состоятельной и производящей материальные ценности части общества; тем не менее они, несомненно, осознавали, что ждет их в ближайшем будущем, и начали опасаться, что их страна может лишиться своего благосостояния, если эта эмиграция продолжится. Поэтому Изабелла написала папе римскому с просьбой учредить в Испании апелляционный суд, чтобы начатые в королевстве судебные дела можно было доводить до конца, не обращаясь с апелляцией в Рим. 23 февраля 1483 года папа ответил на эту просьбу в ласковых выражениях, пообещав тщательно рассмотреть этот вопрос[249].
Вскоре после этого папа провел совещание с испанскими кардиналами, главным из которых по части богатства, влияния и признания был Родриго Борджиа, кардинал Валенсии. На этом совещании были согласованы некоторые предписания, включенные затем в послания, отправленные из Ватикана 25 мая. Первым было послание к испанским монархам. Оно содержало в себе любезное согласие в ответ на их просьбу, призывало их проявлять усердие в этом вопросе веры, напоминало им, что царь Ииуй объединил свое царство, уничтожив идолопоклонство, и что монархов ожидает та же счастливая судьба, поскольку Господь уже даровал им многочисленные победы над маврами, чтобы вознаградить их за благочестие и чистоту веры.
Второе послание папа направил Иньиго Манрике, архиепископу Севильи (сменившему на этом посту кардинала Испании, который стал архиепископом Толедо), назначив его судьей апелляционного суда по вопросам веры.
Остальные письма были адресованы архиепископам Толедо и других испанских архиепархий; с целью добросовестного исполнения обязанностей инквизиции им предписывалось следующее: если во вверенных им церковных приходах есть епископы еврейского происхождения, следует вежливо предостеречь их от личного вмешательства в судебные разбирательства святой палаты и посоветовать отправить вместо себя официальных представителей и генеральных викариев – непременно при условии, что они не еврейской крови.