.
Сведения, которые сообщает Ороско, настолько подробны, что стоит тщательно изучить их, поскольку, можно сказать, они описывают типичную картину происходившего не только в Толедо, но и по всей Испании.
Инквизиция в Толедо появилась в мае 1485 года. Этот величественный город возведен на скале, возвышающейся прямо над бурлящими водами реки Тахо и увенчанной королевским дворцом, по сей день носящим мавританское название – алькасар. Инквизицию перевели сюда по приказу Торквемады из Вильярреаля, где она действовала в течение нескольких месяцев.
«Для прославления нашего Беспредельного Искупителя Иисуса Христа за все Его дела и ради большего могущества Его святой католической веры, – пишет Ороско, – знайте все, кто придет после нас, что в году 1485, в месяце мае, святая инквизиция, борющаяся против порока ереси, была прислана в благородный город Толедо нашими просвещенными монархами доном Фернандо и донной Изабеллой… Управляющими этой инквизицией были Васко Рамирес де Бибера, архидиакон Талаверы, и Педро Диас де ла Костана, лиценциат богословия, а с ними один из капелланов королевы в качестве обвинителя и прокурора и некий Хуан де Альфаро, знатный человек из Севильи, в качестве альгвазила (alguazil), и два писца».
Лиценциат Педро Диас де ла Костана на третий день после Троицы (во вторник 24 мая) обратился к жителям города, сообщив им о папской булле, согласно которой действуют инквизиторы, и о власти, данной инквизиторам в делах, касающихся ереси; он также пригрозил вечным отлучением от церкви тем, кто словом, делом или умыслом посмеет помешать инквизиции исполнять свой долг. В заключение были вынесены Евангелия и распятие, на которых все должны были торжественно поклясться в своем желании служить Господу и монархам, поддерживать католическую веру, защищать и оберегать представителей святой инквизиции. И наконец, лиценциат издал обычный эдикт милосердия для тех, кто пожелает сдаться сам. Он призвал всех впавших в иудаизм вернуться к истинной вере и примириться с церковью в течение 40 дней, как было указано в эдикте, прикрепленном по его приказу к дверям собора.
Прошла неделя, но никто не откликнулся на этот призыв. Проживавшие в Толедо conversos заранее готовились сопротивляться учреждению инквизиции в их городе и под руководством некоего де ла Торре и еще нескольких человек уже продумали свои планы и способы сопротивления.
Если верить Ороско, который, как вы уже догадались, был пылким сторонником святой палаты, план состоял в том, чтобы в праздник Тела Господня, который в тот год выпал на 2 июня, вооруженные заговорщики ждали в засаде процессию и напали бы на нее, пока она двигалась по улицам города, убив инквизиторов и их охрану. Сделав это, они должны были захватить городские ворота и удерживать город от королевских войск.
Удачное стратегическое расположение города могло бы помочь осуществлению этого смелого плана, и, вероятно, целью новых христиан было удерживать мятежный город до тех пор, пока не будут достигнуты необходимые условия капитуляции – они должны были гарантировать повстанцам неприкосновенность и освобождение от любых наказаний, а сам Толедо должен был оставаться неподвластным юрисдикции святой палаты. Однако в целом это был настолько бессмысленный заговор, что у нас есть все основания сомневаться в его реальном существовании.
«Наш Искупитель возрадовался, – пишет Ороско, – что этот заговор раскрыли накануне праздника Тела Господня». Он не удовлетворяет наше любопытство касательно того, как именно был раскрыт заговор, и это упущение еще больше усиливает наши сомнения.
Детали, сообщает Ороско, были получены от нескольких заговорщиков, арестованных в тот день коррехидором Толедо Гомесом Манрике. Ввиду полученной информации Манрике приказал схватить де ла Торре и четверых его друзей. Одного из этих пленников, сапожника по имени Лопе Маурисо, коррехидор не раздумывая повесил утром праздничного дня, прежде чем процессия вышла из собора. Возможно, это было сделано для того, чтобы напугать тех, кто еще надеялся осуществить план.
Процессия прошла по городу без помех, и Манрике, повесив еще одного узника, наложил на остальных крупные штрафы, так что они весьма легко отделались по сравнению с тем, как судил бы их инквизиторский суд. К счастью для них, власти сочли, что их преступление подпадает под юрисдикцию гражданского суда.
Вскоре после этого – возможно, осознав, что им больше не на что надеяться, – к инквизиторам стали являться кающиеся с просьбой о примирении с церковью. Однако, когда срок милосердия закончился, оказалось, что неутомимый Торквемада подготовил в дополнение к нему еще один. Он приказал опубликовать совершенно новые меры: все, кому было известно о существовании еретиков, отступников или вернувшихся в иудаизм, должны были под страхом отлучения и того, что их самих сочтут еретиками, выдать инквизиторам имена таких преступников в течение 60 дней.
На тот момент уже существовал указ инквизиции, который не предлагал награду за выдачу беглецов от правосудия, как это во все времена делали светские суды, а налагал штраф в 500 дукатов и подвергал отлучению тех, кто не брался немедленно за выполнение этой задачи, если представлялась такая возможность. Однако новое распоряжение Торквемады пошло еще дальше. Его условия не заканчивались вместе со сроком эдикта, который мы уже упоминали. По истечении 60 дней он приказывал продлить этот срок еще на 30 дней – не только в Толедо, но и в Севилье, где приказал опубликовать тот же указ; после этого наступала очередь самых жестоких мер. Торквемада приказал, чтобы инквизиторы призвали к себе раввинов синагог и заставили их поклясться согласно закону Моисея, что они донесут инквизиторам на любого крещеного еврея, который вернется к иудейской вере, если им станет об этом известно; наказанием за сокрытие подобной информации Торквемада сделал смертную казнь.
Но даже теперь он не считал, что достаточно далеко зашел в этих постыдных методах преследования. Он приказал раввинам повесить в своих синагогах эдикт об отлучении по закону Моисея всех евреев, которые не предоставят инквизиторам информацию о вернувшихся в иудаизм, если им станет о них известно.
В этом указе прослеживается сила той фанатичной, надменной ненависти, которую питал Торквемада к евреям; ибо не что иное, как смесь ненависти и презрения, вдохновило его на то, чтобы настолько попрать чувства еврейских священников и вынудить их под страхом смерти пойти путем, на котором им придется пожертвовать самоуважением, переступить через совесть и сделаться омерзительными в глазах всех здравомыслящих евреев. Этот чудовищный указ вынуждал самих евреев стать тайными агентами инквизиции и под страхом духовных и физических последствий обратил доносчиков против их же собратьев.
«Многочисленны были мужчины и женщины, – пишет Ороско, несомненно считавший эту меру похвальной и чрезвычайно хитроумной, – пришедшие дать показания».
Немедленно начались аресты, проводившиеся с беспрецедентной активностью, о чем свидетельствуют записи об аутодафе, которые сохранил для нас Ороско. В огне уже заполыхали дрова, сложенные у столба в Толедо, ибо первые жертвы вскоре попали в жадные руки инквизиторов веры. Это были трое мужчин и их жены, коренные жители Вильярреаля, бежавшие оттуда, когда там появился инквизиторский трибунал. Они благополучно добрались до Валенсии, купили там ял, оснастили его и отправились в море. Они провели в плавании пять дней, когда, конечно же, «Господь пожелал наслать встречный ветер, пригнавший их обратно в порт, из которого они уплыли» – и там они попали в руки добрых инквизиторов, страстно желавших спасения их душ. Всех шестерых арестовали, как только они сошли на берег, и привезли в Толедо, куда к тому времени перенесли суд. Их допросили; их побег подтвердил их виновность; а значит – Christi nomine invocato – по приказу инквизиторов они были сожжены.
В результате добровольной явки с повинной первое большое аутодафе прошло в Толедо в первое воскресенье Великого поста, 12 февраля 1486 года. Кающихся из семи церковных приходов (около 750 мужчин и женщин) провели процессией и подвергли наказанию, известному как verguenza («позор»), которое было достаточно унизительным и для христианина, а уж гордость еврея (да и мавра) ранило так сильно, что он почти предпочел бы ему саму смерть. Наказание состояло в том, что мужчин и женщин проводили по улицам босиком, с непокрытой головой и обнаженными до пояса. Во главе процессии несли белое распятие, а следом по двое шли представители братства святого Петра Веронского – служители инквизиции, одетые в черное и с белым крестом святого Доминика на плащах. За ними шла толпа полуобнаженных кающихся, к душевным мучениям которых добавлялись физические, ибо погода была такой сырой и холодной, что инквизиторы сочли целесообразным выдать им сандалии, иначе они не смогли бы идти. Каждый из них нес в руках незажженную свечу из зеленого воска – это означало, что свет веры еще не осветил его душу. Вскоре, когда их допустят к примирению с церковью и отпущению грехов, эти свечи зажгут в знак того, что свет веры вновь вошел в их сердца; свет был символом веры, и понятия «вера» и «свет» стали почти взаимозаменяемыми.
Ороско сообщает нам, что среди кающихся было много видных жителей Толедо, людей, занимавших высокое положение и пользовавшихся уважением; должно быть, они глубоко переживали свой позор, пока их таким образом вели по запруженным народом улицам, чтобы они явили собой полезное зрелище для толпы, собравшейся в Толедо из всех окрестных деревень. Для обеспечения массового посещения аутодафе о нем было широко объявлено за две недели до проведения.
Хроникер этих событий сообщает нам, что многие из этих несчастных громко и горестно стенали, но совершенно ясно, что их положение не вызывало у него сочувствия: он считает, что они скорее страдали от бесчестья, которому подверглись, а не потому, что согрешили против Господа (именно по этой причине им следовало бы страдать).