тро душит приговоренного. Если физического страха оказывается недостаточно, чтобы преодолеть его религиозные убеждения, если он остается тверд в намерении умереть медленной страшной смертью, став мучеником веры, которую считает единственно истинной, то доминиканец наконец отступается, потрясенный этим «порочным упрямством», и несчастного оставляют терпеть страшную агонию смерти от медленно разгорающегося огня.
Тем временем под ясным небом – Christi nomine invocato – идет безжалостная работа веры: один обвиняемый сменяет другого, выслушивает свой приговор, и наконец последние 25 жертв переданы в неутомимые руки светского суда. На лугах Ла-Дехесы полыхают такие костры веры, что может показаться, будто христиане мстят этими живыми факелами, которые, как утверждают, когда-то в Риме зажигали враги христианства.
Эта страшная процедура заняла шесть безжалостных часов, как сообщает нам Ороско[334], ибо суд святой палаты всегда должен действовать с величавой и напыщенной неспешностью, с той спокойной невозмутимостью, которую предписывают «Указания» (simpliciter et de plano), дабы в спешке не впасть в нарушение правил.
Судилище закончилось лишь к полудню, и оставшихся 25 приговоренных в спешке повезли на Ла-Дехесу. Инквизиторы и их прислужники медленно спустились с помоста и удалились в Casa Santa, чтобы отдохнуть от тяжких трудов по распространению христианства. До завтра у них не будет никаких дел, а завтра произойдет весьма значимое событие, требующее совершенно иного церемониала, – именно по этой причине оно происходит отдельно, в специально отведенный день.
Обвиняемых в этот раз всего два, но то были два священника. Один – приходский священник Талаверы, другой занимал видное положение королевского капеллана. Обоих признали виновными в иудейских практиках. На аутодафе их привели в полном облачении, словно для присутствия на торжественной мессе, и оба несли в руках покрытый тканью потир. Когда их подвели к помосту для приговоренных, они увидели, что на втором помосте находятся не только инквизиторы и их помощники, но и епископ в сопровождении двух иеронимитов – аббата монастыря Святого Бернара и приора монастыря Санта-Мария де Сисла.
Писец святой палаты зачитал преступления обвиняемых и объявил об их изгнании из лона церкви. После этого их поочередно подвели к епископу, который лишил их сана, поскольку закон не мог применить насилие к священнику, не совершив при этом святотатства. Епископ начал с того, что отнял у обоих священников потиры, затем с них сняли ризы, епитрахили, манипулы и подризники (при этом епископ произносил предписанные формулы для каждого этапа), далее им испортили тонзуру, срезав часть окружавших ее волос.
В конце концов приговоренные священники были лишены всех признаков сана, и на плечи каждому из них набросили санбенито – ризу позора; их головы увенчали гротескные колпаки, на шеи им повязали веревку и связали другим концом руки. Приговор завершился передачей узников в руки светских властей, которые отвезли их к месту сожжения.
В воскресенье 16 октября в соборе была зачитана прокламация, объявлявшая нескольких умерших людей еретиками и пояснявшая, что, несмотря на их смерть, о них продолжали говорить как о христианах. Следовательно, их ересь необходимо предать огласке, а их наследники должны явиться в течение 20 дней и передать инквизиторам информацию о своем наследстве, пользоваться которым им отныне запрещалось, поскольку вся собственность покойных, согласно указу Торквемады, должна быть конфискована в пользу королевской казны.
10 декабря 900 человек были допущены к публичному покаянию. Это были явившиеся с повинной из отдаленных районов, которые откликнулись на недавно опубликованный там эдикт милосердия. Нотариус объявил, в каких именно формах они исповедовали иудаизм, и сообщил об их намерении впредь жить и умереть в вере Христовой. Затем он зачитывал догматы веры, и после каждого из них кающиеся должны были говорить «Верую», а затем поклясться на Евангелии и распятии никогда больше не впадать в грех иудаизма, доносить на всех известных им людей, которые вернулись в иудейство, и всегда оказывать помощь и поддержку святой инквизиции и святой католической вере.
Наказание заключалось в том, что по месту их жительства их будут бить плетьми во время процессии по пятницам на протяжении семи недель, а затем в первую пятницу каждого месяца. Вдобавок к этому они должны были являться в Толедо и подвергаться порке плетьми во время процессии в праздник Успения и в Страстной четверг. 200 из них было приказано носить санбенито поверх своей обычной одежды в течение года с этого дня и никогда не появляться без него на людях под страхом того, что их сочтут нераскаявшимися и накажут как вновь впавших в ересь.
Еще 700 человек явились для покаяния 15 января 1487 года, и еще 1200 – 10 марта. Последние, по словам Ороско, прибыли из окрестностей Талаверы, Мадрида и Гвадалахары; он прибавляет, что некоторых из них приговорили носить санбенито всю оставшуюся жизнь.
На аутодафе 7 мая были сожжены 14 мужчин и 9 женщин. Среди мужчин был бывший каноник Толедо, обвиненный в ужасных ересях, который, как пишет Ороско, под пытками признался в отвратительных извращениях слов мессы. Он заявил, что вместо предписанной формулы освящения Святых Даров он часто произносил абсурдную и почти бессмысленную тарабарщину: Sus Periquete, que mira la gente.
На следующий день прошло дополнительное аутодафе, особой целью которого было рассмотрение дел покойных и беглых еретиков; эта церемония проводилась необычным и особенно театральным порядком, который не столько типичен для происходившего по всей Испании (по сравнению с другими описанными аутодафе), сколько свидетельствует о нездоровой изобретательности инквизиторов Толедо. На помосте, где обычно располагались обвиняемые, был возведен деревянный могильный памятник, накрытый черной тканью. Когда писец называл имя обвиняемого, служители снимали с памятника покров и доставали оттуда чучело покойного, одетое в погребальное одеяние, характерное для евреев. Этому чучелу торжественно зачитывали подробный список его преступлений и приговор суда, который обвинил его в ереси. После объявления приговора чучела бросали в разведенный на площади костер; вместе с чучелами в него бросали останки умерших, эксгумированные для этой цели.
Следующее важное аутодафе состоялось 25 июля 1488 года, когда 20 мужчин и 17 женщин отправили на костер, а на следующий день провели дополнительную казнь с сожжением чучел более 100 беглых и покойных еретиков.
Так оно и продолжалось, судя по записям лиценциата Себастьяна Ороско и цитатам из Льоренте[335] и Фиделя Фиты[336]. Случаи сжигания становятся все более многочисленными. Когда истекали все сроки милосердия, а назначение новых не дозволялось, приговор к сожжению (посредством передачи светским властям) и к пожизненному тюремному заключению становился главной задачей инквизиции в Толедо и в других местах.
Санбенито сожженных хранили в церквах приходов, где они жили до казни. Их вывешивали там словно знамена, добытые в битве, – трофеи победы над ересью.
18Торквемада и евреи
В первый год после учреждения инквизиции в Толедо были сожжены 27 человек, обвиненные в иудейских практиках, а 3300 понесли различные наказания; происходившие в Толедо события разыгрывались и во всех прочих крупных городах Испании.
Теперь протесты против страшной и чрезмерной жестокости Торквемады сделались более многочисленными и неистовыми. После смерти папы Сикста IV некоторые занимавшие высокие посты испанцы предприняли энергичную попытку добиться смещения приора Святого Креста с поста великого инквизитора. Существовало мнение, что поскольку он получил свое назначение от Сикста, то оно автоматически заканчивалось со смертью папы; но какие бы надежды ни основывались на этом доводе, они быстро рухнули: как мы уже видели, папа Иннокентий VIII не только утвердил Торквемаду на его должности, но и значительно расширил сферу его полномочий. Фактически он не только получил юрисдикцию над всеми территориями Испании; папская булла от 3 апреля 1487 года, motu proprio, под страхом отлучения от церкви приказывала всем католическим государям, в случае если великий инквизитор обратится к ним с такой просьбой, арестовывать любых беглецов, на которых он укажет, и отправлять их пленными к инквизиции[337]. Несмотря на угрозу, подкреплявшую эту буллу, приказ Ватикана, похоже, игнорировался большинством европейских правительств[338].
Тот факт, что такая булла потребовалась, дает нам возможность вновь увидеть страшную ненависть к евреям, которую фанатизм зажег в душе Торквемады. Если бы его целью, как он заявлял, было лишь искоренение ереси на испанской земле, то добровольная ссылка, в которую отправлялись несчастные беглецы, должна была его полностью удовлетворить, и он не счел бы необходимым изгонять их из найденного за границей убежища ради удовольствия бросить их в разожженный им костер.
Поскольку положение Торквемады значительно укрепилось благодаря более полным и широким полномочиям, полученным от нового понтифика, он еще более дал волю природной жестокости, что и привело к более частым и настойчивым прошениям, обращенным к Ватикану. Многим новым христианам, втайне практиковавшим иудейские обряды, претила мысль о том, чтобы воспользоваться эдиктом милосердия, из-за навязываемой им необходимости пройти уже описанную выше чудовищную церемонию verguenza, и они обращались к понтифику за тайным отпущением грехов. Для этого требовались особые папские бреве. Особые бреве приносили деньги в папскую казну и обеспечивали ему обращенных в католичество. Невозможно было придумать лучших оснований для удовлетворения таких прошений, и потому папская курия на это согласилась.