Он, однако, не говорит, что брат Юсе нашел ребенка и что Юсе был одним из тех, кто привел его в пещеру и позвал братьев Франко, – упущение, которое показывает доверие к заявлению Оканьи и недостаточное его подтверждение. Юсе в ответ отрицает все, что утверждает в своих добавлениях обвинитель, и заявляет, что никогда не делал и не говорил ничего сверх того, в чем он сам признался.
После этого Гевара обращается к суду с просьбой позволить ему предоставить доказательства своих обвинений в адрес заключенного, и, когда суд дает ему это разрешение, он предъявляет в качестве доказательства все досье, из которого мы извлекли приведенные на этих страницах сведения по делу[409].
Через пять дней обе стороны снова встречаются в суде, и в этот раз Гевара просит их преподобия перейти к оглашению свидетелей, чтобы суд мог завершиться. Доктор Вильяда заявляет о своей готовности сделать это, но дает стороне защиты три дня на предъявление возражений по любой части признательных показаний. Юсе через своего адвоката просит предоставить ему копии всех показаний тех, кто присутствовал при распятии, с указанием имени каждого враждебно настроенного свидетеля, а также дня, месяца, года и места, в которые происходили касающиеся его события. Однако Гевара немедленно возражает, заявляя, что в копиях показаний, выданных Юсе, не будут указаны имена свидетелей или какие-либо обстоятельства, которые позволят ему о них догадаться. Это возражение кажется совершенно формальным, поскольку после всех очных ставок оно вряд ли может принести какую-то пользу. Однако оно все-таки служит какой-то цели, поскольку в конце концов очные ставки ограничились лишь Оканьей и Бенито, а с того момента, когда инквизиторы перестали считать необходимыми очные ставки с другими заключенными, им, видимо, не требовалось подобных стимулов, чтобы заставить тех давать враждебные по отношению к Юсе показания.
Однако преподобный инквизитор довольно надменно отвечает, что он сделает то, чего требует правосудие, и приказывает писцу предоставить Юсе копии всех показаний против него. Правда, из жалобы адвоката Юсе от 29 октября (по истечении назначенных трех дней) совершенно ясно, что требуемые детали все-таки были скрыты.
Из того, что адвокат Санс выдвигает столь серьезное возражение от имени своего клиента, становится понятно, что даже в этот момент вина Юсе в ереси не может считаться установленной. Если бы это было так, Санс, повинуясь клятве, которую он давал, беря на себя этого подзащитного, был бы вынужден отказаться от дела и удалиться.
Юсе отрицает все показания, в которых он обвиняется в активном участии в распятии мальчика, и заявляет, что он не может как следует себя защитить, потому что в предоставленных ему копиях показаний не указаны время и место предполагаемых преступлений, а также имена свидетелей, сделавших эти заявления. Однако, исходя из предположения, что этими свидетелями являются Бенито Гарсиа, Хуан Франко и Хуан де Оканья, он будет отвечать на эти обвинения в меру своих возможностей.
Ответ его состоит из отрицания этих показаний как неприемлемых на том основании, что они не согласуются друг с другом и что каждое из них относится к отдельному случаю, и нет двух таких, которые бы подтвердили какое-либо конкретное обвинение; все они противоречат тому, что эти же свидетели утверждали на очной ставке с подсудимым, когда каждый из них подтвердил, что рассказ Юсе о событиях был правдив. Следовательно, установлено, что в каком-либо из этих двух случаев они солгали, а это значит, что они лжесвидетельствовали и недостойны доверия.
Далее Юсе заявляет, что их нельзя допускать к разбирательствам в качестве свидетелей, поскольку они сами участвовали в совершении преступления. И наконец, он объявляет, что их попытка сделать его замешанным в деле продиктована злобой и мстительностью. Его полное и правдивое признание снабдило инквизиторов фактами о деле и именами преступников, и теперь, поскольку они должны умереть, они полны решимости погубить его вместе с собой – именно поэтому, из злобы и враждебности, они его и обвинили. На этом основании и настаивая на том, что он рассказал инквизиторам полную правду, а сам был лишь свидетелем, а вовсе не участником событий, Юсе строит свою защиту и просит не принимать эти показания как свидетельства против него[410].
Ответ Гевары, хоть и выглядит почти гротескным, вполне типичен и явно приходится суду по вкусу. Он отрицает, что свидетелями двигала враждебность, в которой подозревает их Юсе, и утверждает, что они давали показания «с праведной пылкостью верующих и чтобы уберечь свои души от опасности». Следует помнить, что среди них был Бенито Гарсиа, который считал, что худшее, что он сделал в своей жизни, – это обращение в христианство, и который оставался тверд в своей решимости умереть евреем любой ценой. Только на костре (как мы это еще увидим) он вновь отрекся, чтобы заслужить милость быть задушенным. И однако же, Гевара без колебаний утверждает (хотя он должен знать, что это неправда), что эти люди давали показания «с праведной пылкостью верующих».
На этом основании Гевара заявляет, что показания, данные чистосердечно, должны быть приняты в качестве доказательства; а поскольку Юсе Франко не сразу признался в содеянном, то их преподобия должны подвергнуть его допросу под пыткой, как предписывает закон в подобных обстоятельствах[411]. Судьи соглашаются с обвинителем и переходят к составлению списка из 15 вопросов, которые будут заданы обвиняемому[412]. С этим списком Вильяда и Санто-Доминго в сопровождении писца отправляются в инквизиторскую тюрьму 2 ноября и приказывают привести к ним Юсе Франко. «Очень ласково и по-доброму» они уговаривают его рассказать всю правду об известных ему делах, представляющих интерес для святой палаты, ответив на подготовленные ими вопросы. В целом эти вопросы сводятся к следующему: откуда был распятый ребенок? Чей это был сын? Кто привел его в пещеру? Кто первым затеял это дело?
Инквизиторы обещают Юсе, что если он даст правдивые ответы, то с ним обойдутся настолько милосердно, насколько позволит закон и их совесть. У Юсе есть причины не доверять подобным обещаниям. Его первое признание было сделано три месяца назад при условии прощения, и у него есть все причины считать, что оно его погубило.
Однако он говорит, что во время собрания в пещере для магического обряда (примерно через две недели после распятия) он слышал, как Тасарте спрашивал, откуда ребенок, и Хуан Франко первым ответил, что он оттуда, где его никогда не хватятся, «как и значится в его показаниях». (Когда ему в последний раз задавали этот вопрос во время дачи показаний, он приписал эти слова Тасарте.) Он заявляет, что не может вспомнить ничего, кроме того, в чем уже признался.
Преподобные отцы сокрушаются по поводу его упрямства. Они говорят ему, что, раз он отказывается рассказать всю правду о том, что ему известно (а у них есть на то доказательства), им придется перейти к другим мерам. Они зовут палача Диего Мартина и передают заключенного в его руки, приказав тому отвести Юсе в камеру пыток, раздеть его догола и привязать к escalera – намереваясь при необходимости перейти к пытке водой.
Палач исполняет приказ, и вот обнаженный Юсе жестоко привязан к лестнице веревками, которые впиваются в тело, давая ему некоторое представление о garrote, с которой начнутся его мучения. В камеру входят инквизиторы – возможно, после некоторой задержки, достаточной, чтобы пытка страхом сильно запугала узника и сделала его более сговорчивым. Вновь они уговаривают его ради собственного блага рассказать все, что ему известно, и подчеркивают, что говорить правду – его долг как богобоязненного еврея. Вновь они обещают обойтись с ним милосердно, если он ответит на их вопросы правдиво и полностью; и наконец, они заявляют, что, если в процессе предстоящих пыток прольется его кровь или он пострадает каким-либо иным образом, получив увечье или даже умерев, вина за это будет полностью лежать на нем, и ни в коем случае не на их преподобиях.
Совершенно запуганный этим умелым нагромождением внушающих ужас факторов, Юсе умоляет их повторить вопросы, на которые он постарается ответить как можно лучше.
«Откуда, – вновь спрашивают его, – был мальчик, распятый в Ла-Гардиа?»
«Хуан Франко, – отвечает Юсе, – привез его из Толедо». Он прибавляет, что Хуан Франко объявил об этом в присутствии всех, и сказал, что он на сутки спрятал ребенка в Ла-Ос-де-Ла-Гардиа, прежде чем привести его в пещеру для распятия.
Что не поддается объяснению, так это то, почему Юсе ждал, пока его привяжут к escalera, прежде чем сделать это признание. Почему он не рассказал об этом, когда этот вопрос задали ему во время последнего допроса – или даже во время своего самого первого признания? Невозможно предположить, что он пытался прикрывать Хуана Франко, поскольку он в полной мере выдал его другими своими показаниями. Может быть, из страха перед пыткой он почувствовал, что нужно придумать ответ, который может удовлетворить инквизиторов? Вряд ли, поскольку, как мы увидим далее, Хуан Франко сам подтвердит подлинность этой детали. Остается лишь предположить, что сильный страх перед пыткой обострил память юного еврея, но и это объяснение совершенно не кажется нам удовлетворительным.
«Где находится Ла-Ос?» – спрашивают его далее.
«Это луг рядом с рекой Альгодор», – отвечает он и поясняет, что Хуан Франко сказал им всем, что он повез в Толедо партию пшеницы на продажу, а продав ее, отправился на постоялый двор; позже он увидел стоявшего в дверях мальчика и уговорил его пойти с ним, посулив ему nuégados (сладости, приготовленные из муки, меда и орехов – нуга). Он посадил его в свою повозку и привез в Ла-Гардиа. Юсе неизвестно, кто были родители ребенка и на какой из улиц Толедо нашел его Хуан Франко, поскольку тот не упоминал об этом.