В указе говорилось, что по истечении трех месяцев, отведенных евреям для улаживания дел и отъезда, ни один христианин не будет вправе помогать им, поддерживать их, давать им кров и пищу – под страхом того, что его призовут к ответу как пособника еретиков. До отъезда все евреи и их имущество номинально находились под защитой короля и королевы. Им дозволялось продавать собственность и забирать с собой вырученные средства в переводных векселях[446] или в виде товаров, но не золотом, которое было запрещено вывозить из страны. Если бы их собственность в одночасье конфисковали, вряд ли это принесло бы намного больше вреда; ведь при необходимости продать имущество в столь короткие сроки и притом, что покупатели знали о принуждении к его продаже и жаждали воспользоваться этой вынужденной торговлей, каковы были шансы, что евреям удастся реализовать его по мало-мальски достойной цене? Как могли они избежать того, чтобы христиане безжалостно воспользовались их несчастным положением?
«Христиане, – пишет Бернальдес, – приобрели много имущества, богатых домов и поместий за очень небольшие деньги; евреи всюду предлагали собственность на продажу и не могли найти покупателей, так что им приходилось обменивать дом на осла или виноградник на одежду»[447].
Из одного этого отрывка хроники, написанной автором, чью ненависть к евреям мы уже обсуждали, можно понять, как страшна была их беда и как безжалостно пользовались этим христиане.
Амадор де лос Риос добавляет, что евреям пришлось пожертвовать целыми гетто и что, будучи не в состоянии продать общую собственность, они были вынуждены дарить ее местным властям, проявлявшим к ним так мало милосердия[448].
Торквемада в своем религиозном пылу этим не удовольствовался. В конце концов, его главной целью было не изгнание евреев, а их обращение в христианство и уничтожение их религии. Именно с такой целью он добивался от монархов этого указа. Теперь он бросил на кампанию по обращению иудеев армию доминиканцев. С королевского позволения он опубликовал эдикт, в котором призывал иудеев принять крещение, упирая на то, что тем, кто сделает это до истечения трех месяцев, назначенных для отъезда, будет позволено остаться. Во всех городах, селах и деревушках, в церквах, на рыночных площадях, на каждом углу черно-белые монахи пытались уговорами и доводами склонить евреев к крещению и таким образом обеспечить себе благополучие и процветание в этом мире и вечное спасение в мире ином. В своем рвении проповедники проникали даже в синагоги и лезли из кожи вон в иудейских храмах, чтобы обещаниями мирских благ привести евреев в лоно христианства. Не осталось мест, которые были бы неприкосновенны для монахов-проповедников. В Сеговии, когда настало время отъезда, евреи провели три дня на кладбище, плача над могилами своих умерших, которые они покидали; и даже в это горе вторглись ревностные доминиканцы, ухватившиеся за возможность проповедовать несчастным обращение[449].
Однако отклик на все эти проповеди был минимальным. Если монахи Торквемады проповедовали христианство и пытались доводами и подкупом склонить иудеев принять его, то раввины не менее энергично старались убедить евреев оставаться твердыми в верности своему Богу, сопротивляться искушениям морального разложения и помнить, что как Бог вывел их из Египта и привел в земли изобилия, так и, выводя их из Испании, Он позаботится о том, чтобы его дети не потеряли честь или мирские блага.
Верили в это иудеи или нет, но большая их часть оставалась непоколебима; вместо того чтобы получить избавление и улучшение положения ценой крещения, они твердо смотрели в лицо изгнанию и потере имущества, которые стали неизбежны после инспирированного Торквемадой королевского указа.
Бернальдес пишет, что, несмотря на закон, запрещавший вывозить из Испании золото, многие изгнанники все же везли его в больших количествах, спрятав на себе. Это вполне вероятно. Менее правдоподобно звучит передаваемый им слух, будто они разжевывали золотые дукаты, превращая их в шарики, и глотали, прибыв в порт или другое место, где их должны были обыскать; таким образом они вывозили золото в своих желудках. Бернальдес утверждает, что значительное число таких правонарушителей составляли женщины, и сообщает (опять же передавая распространенные слухи), что некоторым женщинам удавалось проглотить по 30 дукатов[450].
Истории о проглоченном золоте, очевидно, были очень распространены и добавили евреям страданий: рассказывают, что некоторые из тех, кто отправился из Кадиса в Фес и попал в руки мавров по прибытии на берберский берег, были не просто ограблены – в некоторых случаях разбойники разрезали им животы в поисках золота[451].
В отведенный им короткий трехмесячный срок евреи продали или обменяли все, что смогли, и бросили то, на что не нашлось покупателей. Всех девочек и мальчиков старше 12 лет женили или выдали замуж, чтобы каждая достигшая брачного возраста девушка отправилась в изгнание под защитой мужа[452].
Исход из Испании начался в первую неделю июля 1492 года. Более богатые изгнанники помогали своим более бедным собратьям, следуя традиции, которая всегда существовала в их гетто. Многие из тех, кто был очень богат и владел процветающей торговлей, отказались от своего процветания и, доверившись тому, что Бернальдес называет «тщетной надеждой их слепоты», пустились в тяжкий путь изгнания.
Приходский священник из Паласьоса оставил нам яркую картину еврейской эмиграции[453]. Над этой картиной христианство должно рыдать от стыда.
Пешком, верхом, на ослах, в повозках, молодые и старые, крепкие и слабые, здоровые и больные, умирая и рождаясь, падая по дороге, они образовывали целые процессии несчастных, с трудом продвигавшиеся вперед по июльской жаре и пыли. На всех дорогах, которые вели прочь из страны – на юг, к морю, на запад, в сторону Португалии, или на восток, в Наварру, – можно было встретить толпы людей, и они являли собой столь безрадостное зрелище, что не было христианина, который бы их не пожалел. Никто не осмеливался им помогать из-за указа великого инквизитора; но на всех участках пути их уговаривали принять крещение и таким образом положить конец своим несчастьям. И некоторые, неспособные более выносить крайнее утомление и безнадежное положение, сдавались и отрекались от Бога Израиля. Но таких было сравнительно мало. Раввины всегда были рядом, чтобы ободрять их и придавать им мужества. Женщин и юношей просили петь в дороге, а звуки тамбуринов воодушевляли эти несчастные толпы.
Евреи из Андалусии направлялись в Кадис, где намеревались сесть на корабли; жители Арагона тоже отправлялись на побережье, в сторону Картахены; многие каталонцы уплывали в Италию, где – уникальная аномалия! – папа римский каталонского происхождения (Родриго Борджиа) даст им приют и защиту в самом сердце той системы, которая их угнетала и преследовала.
О прибывавших в Кадис Бернальдес пишет, что при виде моря они начинали громко роптать. Воображение, воспламененное недавними проповедями раввинов, в которых их сравнивали с предками, уходившими из египетского плена, рисовало им повторение чуда, случившегося с Красным морем: они были уверены, что морские воды вновь расступятся, чтобы они могли посуху пройти в Берберию.
Тем, кто отправился на запад, король Португалии Хуан разрешил въезжать в свое королевство и оставаться там в течение полугода после оплаты небольшой пошлины один крузадо с человека[454]. Многие оставались в Португалии и занимались там торговлей, что позволялось им за взнос 100 крузадо с каждой семьи.
В нашу теперешнюю задачу не входит следование за иудеями в ссылку и наблюдение за несчастной судьбой, постигшей многих из них как от рук последователей милосердного Христа, так и от рук детей пророка. Среди многочисленных мудрецов и раввинов, покинувших Испанию, были Исаак Абоаб – последний правитель кастильских евреев, и Исаак Абрабанель, некогда служивший королевским откупщиком. Он писал: «Это изгнание сопровождалось грабежами на суше и в море; и среди тех, кто в ужасе и печали отправился в чужие края, был и я. С большими трудностями мне удалось добраться до Неаполя, но я не смог там отдохнуть вследствие вторжения французов. Французы были хозяевами города, а его жители покинули своих правителей. Все выступили против нас, изгнав богатых и бедных, мужчин и женщин, потомков рода Сиона, и подвергнув их величайшему разорению и несчастьям. Некоторые отказались от своей веры, боясь, что кровь их прольется словно вода или что их продадут в рабство, ибо женщин и мужчин, молодых и старых, увозили на кораблях, не обращая внимания на их жалобы, вынуждая их отречься от своего закона и жить в плену».
Франция и Англия приняли некоторое количество изгнанников, остальные же отправились на восток. Самыми несчастными, вероятно, были те, кто высадился на побережье Африки и попытался через пустыню добраться до Феса, где была еврейская колония. Их осаждали орды мародеров из местных племен; они отнимали у них вещи, обращались с ними крайне жестоко и бесчеловечно, на глазах у них насиловали их женщин и оставляли их совершенно ограбленными и сломленными. Их страдания достигли предела их выносливости. Выжившие просили крестить их в первом же христианском поселении, до которого им удавалось добраться, и многие из крестившихся вернулись в родную Испанию, обеспечив себе таким образом право въезда. Были и те, кто, не выдержав тягот, с которыми им пришлось столкнуться, в конце концов сдавались, принимали крещение и возвращались, или же возвращались и просили крестить их, чтобы иметь возможность мирно жи