В следующем году Торквемада покинул королевский двор, где он в течение десяти лет был фигурой, уступавшей в значимости лишь самим монархам. Став инвалидом из-за подагры, он удалился в свой монастырь в Авиле[473]. Там он жил, отойдя от дел, – худой старик 76 лет, ослабленный и измученный телесными недугами, но полностью сохранивший энергию и силу ума и духа; суровость его оставалась прежней, а совесть была совершенно чиста благодаря убежденности в том, что он отдал все лучшее в себе – и всего себя – служению своему Богу.
Но даже теперь он отошел от дел всего лишь физически. Его внимание по-прежнему было сосредоточено на инквизиции, он был полностью поглощен ее делами. Мы видим, как он до последнего активно руководит деятельностью трибунала веры.
Весной 1498 года Торквемада призвал главных инквизиторов королевства в монастырь Святого Фомы в Авиле, чтобы они вместе с ним могли сообща подготовить издание новых указов, пресекавших злоупотребления, вкравшиеся в управление правосудием святой палаты, доказавшие недостаточность его указов 1484, 1485 и 1488 годов. Эти четвертые по счету «Указания» Торквемады были опубликованы 25 мая 1498 года. В них содержится довольно много того, что словно бы рассчитано на смягчение суровости более ранних указов, но в большинстве случаев это иллюзорное впечатление. Рассмотрим же кратко 16 статей, из которых состоят эти «Указания».
Первые три предусматривают следующее: (I) из двух инквизиторов, назначенных в каждом суде, один должен быть законоведом, а второй – богословом, и они должны вести дела лишь совместно, принимая решения о тюремном заключении, пытке или оглашении свидетелей; (II) инквизиторы не должны позволять своим чиновникам носить оружие в тех местах, где это запрещено; (III) никто не должен подвергаться аресту без достаточных доказательств его вины, а все дела должны рассматриваться как можно скорее, а не откладываться в надежде обнаружить дополнительные основания для приговора.
Последний пункт лишь повторяет более ранний, который мы приводили выше; исходя из этого повторения, можно предположить, что прежняя формулировка того же приказа не получила должного внимания и внедрения. Оговорка о том, что арест должен производиться лишь при наличии достаточных доказательств вины, не так великодушна, как может показаться. Она зависит от того, что инквизиторы сочтут «достаточным доказательством», и это показывает правоприменительная практика святой палаты: обвинение со стороны злого или недоброжелательного человека, или признание, вырванное у какого-нибудь несчастного под пыткой, считалось «достаточным доказательством», оправдывающим арест и все, что следовало за ним. Чтобы устранить пристрастный характер этой оговорки, потребовалось бы аннулировать указ, который объявлял «неполное» доказательство достаточным основанием для возбуждения дела.
Очень милосердна в своих формулировках статья IV, говорящая, что в судебных делах против умерших инквизиторы должны сразу выносить оправдательный приговор, если отсутствуют полные доказательства преступления, и не затягивать дело в надежде обнаружить новые улики, поскольку судебные отсрочки очень вредны для детей, не имеющих возможности заключить брак, пока подобное дело находится sub judice[474]. Однако данная статья появилась с опозданием, когда обильный урожай с состоятельных мертвецов уже был благополучно собран. Кроме того, никакие условия не могли смягчить чудовищную жестокость документа, приказывавшего эксгумировать и сжигать останки умерших вместе с их чучелами и обрекать их детей или внуков на нищету и лишение гражданских прав, даже если было известно, что покойный умер раскаявшимся и утешенным Святым причастием – вследствие чего, согласно их вере, инквизиторы считали его спасенным.
Статья V предписывает в случаях, когда у суда недостаточно денег на жалованье, не налагать дополнительные финансовые взыскания, кроме тех, которые были бы наложены, если бы у суда были средства. Только представьте себе: идеи справедливости восторжествовали в суде, которому потребовался указ, чтобы регулировать взыскания в соответствии со свершенным преступлением, а не с потребностями суда в деньгах на тот момент!
Столь же поучительна статья VI, указывающая, что тюремное заключение и телесные наказания не должны заменяться на штрафы и что только главные инквизиторы имеют полномочия освобождать преступников от ношения санбенито и реабилитировать детей еретиков, чтобы те имели свободу в вопросах одежды и выбора занятий. Как подчеркивает Льоренте[475], само существование этого указа свидетельствует о тех злоупотреблениях, в которых были виновны инквизиторы, желавшие увеличить свои и без того значительные доходы.
Статья VII полностью пропитана духом инквизиторской безжалостности. В ней инквизиторов предупреждают о том, чтобы они проявляли осмотрительность в допущении к примирению с церковью тех, кто признал вину после ареста, поскольку с учетом количества лет, прошедших с учреждения инквизиции, неподчинение таких лиц суду можно считать установленным.
По поводу статьи VIII, предписывающей инквизиторам подвергать лжесвидетелей публичным физическим наказаниям, Льоренте дает особенно интересный комментарий:
«Чтобы как следует понять эту статью, необходимо осознать, что существовало два способа стать лжесвидетелем: либо оклеветать кого-то, либо отрицать осведомленность о еретических словах или поступках, о которых человека могут спрашивать во время процесса над обвиняемым. Я видел множество записей о судах над вторым типом лжесвидетелей, но крайне редко (rarissima vez) – над первым. Вряд ли было легко доказать, что клеветник лжесвидетельствует, ибо несчастному обвиняемому пришлось бы догадываться, кто он, и даже если бы он угадал верно, суд бы этого не признал»[476].
Статья IX предписывает, чтобы в суде не было двух людей, приходящихся друг другу родственниками или служащих один другому, даже если у них совершенно разные и отдельные должности.
Статьи X, XI и XII рассчитаны на повышение секретности инквизиторских судов. Первая предусматривает тайное хранение всех документов и наказание любому писцу, который не оправдает доверия; вторая постановляет, что писец должен записывать показания свидетелей только в присутствии инквизитора; третья требует, чтобы после приведения свидетелей к присяге в присутствии обвинителя тот мог удалиться, чтобы не присутствовать при даче показаний.
Остальные четыре статьи касаются таких вопросов, как учреждение инквизиторских судов там, где их пока нет, передача трудных вопросов в случае их возникновения в Супрему, обеспечение отдельных тюрем для женщин и мужчин; также в них оговаривается, что судебные чиновники должны работать по шесть часов ежедневно.
В дополнение к представленным 16 статьям Торквемада в тот же год издал особые указания, касающиеся персонала святой палаты. Эти указания говорят сами за себя и очень ярко демонстрируют те злоупотребления, с которыми и были призваны бороться.
Начальникам и смотрителям тюрем он предписывал никому не позволять посещать заключенных, за исключением тех, кого назначили приносить им еду. Эти люди должны были давать клятву сохранять нерушимую тайну и проверять всю еду, чтобы убедиться, что в ней не спрятано записок. Еду узникам должны приносить только специально назначенные для этого люди и никогда – смотритель или тюремщик.
Со всех служителей брали клятву хранить в нерушимой тайне все, что они видят и слышат в тюрьме.
Судебным распорядителям было приказано в случае оправдания лица, на чье имущество наложен арест, вернуть ему его собственность согласно описи, составленной в момент наложения ареста; но если у такого лица были неоплаченные долги, их могли выплатить по приказу инквизиторов, не дожидаясь согласия должника.
Если среди конфискованной собственности обнаруживалось спорное имущество, этот спор должен был разрешаться в судебном порядке; если обнаруживалось, что часть собственности, подлежащей конфискации, успела перейти к третьим лицам, следовало принять меры по ее изъятию.
Конфискованное имущество подлежало продаже по истечении 30 дней, но судебным распорядителям запрещалось покупать его под страхом полного отлучения и штрафа в 100 дукатов. Каждому распорядителю предоставлялось право выдавать оправдательный документ на собственность стоимостью до 300 000 мараведи.
Сами инквизиторы должны были при вступлении в должность давать клятву исполнять обязанности добросовестно, честно и соблюдать секретность; инквизитор или служитель инквизиции не должен был получать никаких подарков от заключенного под страхом лишения должности и штрафа, вдвое превышающего стоимость подарка плюс 100 000 мараведи; любой же, кто знал о таком подарке и не сообщил об этом, подвергался такому же взысканию.
Инквизиторы также клялись никогда не оставаться с заключенным наедине; кроме того, инквизитор или любой служащий суда не мог занимать две должности и получать два жалованья. И наконец, в любом месте, где учреждена инквизиция, инквизиторы должны сами оплачивать себе жилье и никогда не должны пользоваться гостеприимством conversos[477].
Мы видим, какие напряженные усилия предпринимал Торквемада, чтобы получить по возможности полный контроль над всем, что подчинялось инквизиторской юрисдикции в Испании, и сделать самого себя единственным судьей в делах, касавшихся ереси. Мы видим его частые конфликты с Римом вследствие того, что он считал неуместным вмешательством со стороны святого престола в дела, которые рассматривал как относящиеся исключительно к его сфере компетенции. Несмотря на постоянные протесты, результатом которых становилась отмена освобождений от наказания, выданных апостольским судом, святой престол всегда принимал тех, кто бежал из Испании в поисках примирения с церковью, которое в Риме можно было получить на гораздо более легких условиях, чем те, что выдвигали представители Торквемады.