«Его историю, – пишет Прескотт, – можно считать доказательством того, что из всех человеческих слабостей именно фанатизм приносит обществу самые большие несчастья».
Испания и по сей день, четыре века спустя после его смерти, все еще несет на себе отпечаток его безжалостного труда, и никто не может отрицать справедливость обвинения Руссо Сент-Илера, говорившего, что Торквемада был вторым человеком после Филиппа II, причинившим наибольший вред стране, в которой родился.
Материалы для этой книги были собраны из источников, приведенных в библиографии, и автор выражает глубокую признательность им всем. Однако особую благодарность он (как и все, кто занимается изучением испанской инквизиции) испытывает к объемным, лаконичным и исчерпывающим трудам Хуана Антонио Льоренте – историка, отличавшегося неоспоримой честностью и авторитетом, писавшего при необыкновенно благоприятных обстоятельствах и обладавшего большими познаниями.
Хуан Антонио Льоренте родился в Логроньо в 1756 году; в 1779 году, окончив университетский курс по римскому и каноническому праву, он принял духовный сан и смог получить место адвоката в Высшем совете Кастилии – то есть в Совете инквизиции. Получив диплом доктора церковного права, он покинул должность генерального викария при епископе Калаорры и позднее стал комиссаром инквизиции в Логроньо; для этого ему было необходимо доказать чистоту своей крови, не испорченной примесью крови евреев, мавров или еретиков.
В 1789 году его назначили секретарем инквизиции. Это назначение привело его в Мадрид, где его тепло принял король, даровавший ему должность каноника Калаорры.
Льоренте глубоко изучал вопросы социологии, а его склонность к рационализму вызывала некоторое недоверие, и, когда либеральная партия утратила власть и потянула за собой многих людей, занимавших важные посты, молодой священник не только лишился должности, но и столкнулся с обвинениями, в результате чего его отправили в монастырь, где он отбыл месячную епитимью.
После этого он занимался вопросами образования, пока в Испанию не явились орлы Бонапарта. Когда началось вторжение, он славил французов как спасителей своей страны и в результате оказался членом Собрания нотаблей, созванного Мюратом для реформирования испанского правительства. Однако мы считаем, что самым важным является то, что после упразднения инквизиции в 1809 году он взял на себя обязанности по изучению ее обширных архивов и, наняв нескольких секретарей, два года копировал или делал выборки из всего, что ему казалось важным.
Он занимал несколько важных постов при французском правительстве, и, когда французов в конце концов изгнали из Испании, он тоже был вынужден уехать. Он нашел пристанище в Париже, где написал свою знаменитую «Критическую историю испанской инквизиции», в которой обобщил все свои масштабные изыскания. Это был очень дерзкий поступок, и при роялистском и клерикальном правительстве он недолго оставался безнаказанным. Льоренте запретили принимать исповеди и служить мессу (практически это означало лишение духовного сана), а также преподавать кастильский язык в частных школах. Он ответил на эти запреты публикацией книги «Политические портреты пап», после чего получил приказ немедленно покинуть Францию. В декабре 1822 года он отправился в Испанию и умер через несколько дней после приезда в Мадрид: его убили тяготы пути, перенесенные в столь пожилом возрасте.
Несмотря на то что его «Критическая история» порой демонстрирует некоторую горячность, по большей части она представляет собой переписанные здравомыслящим человеком сведения из тех старинных хроник, которые ему повезло исследовать.
Испанская инквизиция является темой большого количества несдержанных и преувеличенных произведений, в которых выражаются диаметрально противоположные взгляды. Произведения таких авторов, как Гарсиа Родриго, которые превозносят работу инквизиции по духовному очищению, искажают ее цели и сетуют (в наше-то время!) по поводу исчезновения этого ужасного суда, разительно отличаются от работ таких писателей, как доктор Рул, которые обмакивают свое перо в желчь нетерпимости столь же ожесточенной, как и та, на которую они нападают.
Автор этой книги попытался придерживаться курса, свободного от религиозной пристрастности, и отнестись к организации, за создание которой был во многом ответственен Торквемада, лишь как к фазе исторического процесса. Автор не писал ни в чьих интересах – ни католиков, ни протестантов, ни евреев. Он придерживается того мнения, что по части нетерпимости христианам не след бросать камни в евреев – так же как этого не могут сделать евреи по отношению к христианам или представители одного христианского течения по отношению к другому. Каждый народ найдет в своей истории более чем достаточно событий, за которые ему придется отвечать перед судом Человечества. А если измерять достижения благоприятным стечением обстоятельств, то каждый обнаружит, что ему не следует слать в адрес других упреки, так же как и они не должны упрекать его.
Если испанская инквизиция и показана в этой книге как безжалостная машина уничтожения, с колес которой капает кровь искалеченных поколений, то наше повествование вовсе не подразумевает, что религиозные преследования являются преступлением, характерным лишь для католической церкви.
«Она действовала со всей мощью, которой обладало ее духовенство, и мощь эта была велика. Преследование, в котором были виновны все протестантские церкви, измерялось той же мерой, но влияние священников в протестантских странах было относительно слабым».
Именно так писал Лекки, которого мы цитируем здесь, дабы ни у кого не было искушения использовать написанное в этой книге в качестве орудия для неуместной поддержки христианства. Пусть такие люди помнят, что Торквемаде, которому, к сожалению, сослужили хорошую службу благоприятные обстоятельства, можно противопоставить кровожадного Джона Нокса, которому, к счастью для человечества, повезло меньше; пусть они задумаются над убийствами пресвитерианцев, пуритан и католиков во времена Елизаветы; пусть припомнят преследования анабаптистов при Эдуарде VI и то, как сами анабаптисты громко требовали крови всех, кто не был перекрещен.
1Начало гонений
В попытке проследить за инквизицией до самых ее истоков не обязательно углубляться в древность так далеко, как это сделал Парамо; невозможно также согласиться с ним в том, что сам Господь был первым инквизитором, что первое аутодафе было совершено по отношению к Адаму и Еве и что их изгнание из рая – самый настоящий прецедент конфискации собственности у еретиков[139].
И все же углубиться придется довольно сильно, ибо зачатки этой организации можно найти на заре христианства.
Нет более печального урока, извлеченного из истории, чем ее неспособность предоставить хотя бы один пример религии, принимаемой с безусловной искренностью и пылом, которая при этом не порождала бы нетерпимость именно по причине этих качеств. Кажется, лишь в тех случаях, когда религия разбавлена некоторыми общими элементами сомнения, лишь когда в соблюдение господствующего культа вкрадывается определенная степень равнодушия, приверженцы этого культа могут держаться почтительно по отношению к представителям иной веры. А до тех пор нетерпимость составляет самую суть религии, и в присутствии власти эта нетерпимость всегда выражается в преследовании инакомыслящих.
Это прискорбная черта всех религий, однако нигде она не принимала столь аномальных черт, как в христианстве – религии, которая основывается на принципах милосердия, терпения и воздержания и главным заветом которой является высочайшее наставление ее Основателя: «Любите друг друга!»
С самых ранних дней христианства преследования неизменно сопровождали его распространение – до тех пор, пока вдумчивому наблюдателю христианство не стало казаться самым мрачным, самым печальным и самым трагическим парадоксом из тех, что составляют историю человеческой цивилизации. Евангелие добра и любви грозно шагало по земле, неся с собой зло и ненависть; божественные уроки терпения и терпимости преподавались с убийственным нетерпением и кровожадной нетерпимостью; мягкие принципы милосердия и сострадания жестоко излагались при помощи огня, меча и дыбы; заповеди о смирении внушались с невиданной гордыней и высокомерием. Невозможно отрицать, что почти в любой момент истории христианства просвещенный язычник II века с полным основанием мог бы повторить свою язвительную насмешку: «Смотрите, как эти христиане любят друг друга!»
О ранних христианах можно даже сказать, что они навлекли на себя гонения, которым периодически подвергались на протяжении трех веков, главным образом из-за собственной нетерпимости во взглядах. Можно утверждать наверняка, что они первыми поколебали ту веротерпимость, с которой в политеистическом Риме относились ко всем религиям. Они вполне могли бы следовать своему культу без помех, если бы позволяли остальным ту же свободу. Однако тот пыл, с которым они объявляли ложными все учения, кроме их собственного, оскорблял ревностных почитателей других богов и нарушал мирное существование общества; отвергая подчинение государству, в котором они проживали, отказываясь брать в руки оружие на основании утверждения «Nolo militare; militia mea est ad Dominum!»[140], они вызывали негодование представителей закона. Когда начались гонения и христиане были вынуждены собираться и отправлять свои обряды втайне, сама эта секретность стала причиной дальнейших преследований и более суровых разбирательств. Таинственность вызывала подозрения, и ее пытались объяснить, строя различные догадки. Очень скоро против христиан начали выдвигать обвинения, которых едва ли сумел избежать любой культ, практикуемый втайне. Распространились слухи, что они творят мерзости и занимаются ритуальными убийствами младенцев. Общественное мнение, всегда легковерное ко всему, что касается темы зла, еще более ополчилось против них, и последовали новые, более серьезные беспорядки. Христиан обвинили в безбожии, неподчинении властям и подрыве общественного порядка.