Бухгалтером он пробыл недолго: поступил работать в чикагскую полицию следователем по финансовым правонарушениям, затем, через несколько лет, перешел на службу в ФБР. Специальный агент – это высокая должность (именно должность, а не просто сотрудник, который бегает по подвалам и подворотням), это – руководитель подразделения.
Оперативный псевдоним, который получил Ханссен, был исчерпывающе прост – «Источник».
Работали с «Источником» через тайники – таково было условие нового агента.
В одном из писем – это было третье письмо «Источника» – он предложил передать ему деньги за материалы, присланные ранее, через тайник, расположенный под пешеходным мостиком в парке. Место, как считал Черкашин, было удачное – и внимания не привлекало, и было на виду; на всякий случай «Источник» разработал систему сигналов, которыми можно было предупреждать друг друга.
На дорожный знак «Осторожно, пешеходы», расположенный неподалеку от мостика, «Источник» должен был наклеить вертикальную полоску из белой изоляционной ленты. Это означало, что агент готов заглянуть в тайник. Если «клад» был готов и вложен в место, предназначенное для него, сотрудник резидентуры должен был наклеить горизонтальную белую полоску. Агент, забрав «клад», должен снова наклеить полоску, – опять вертикальную: это означало, что он забрал из тайника деньги и письма.
Первую закладку делал молодой сотрудник резидентуры Александр Фефелов (скажем так), который был еще неведом американцам – не принимал участия ни в одной из операций вашингтонской резидентуры.
На машине с водителем Фефелов подъехал к мостику, проверил, нет ли хвоста. Хвоста не было, после чего Фефелов несколько часов прогуливался по тихим дорожкам между деревьями, дышал воздухом, а вход в парк регулярно проверяли сотрудники резидентуры, проезжали на автомобилях мимо входа, смотрели, нет ли машин наружки… Все проходило нормально.
В пакете для Ханссена было оставлено пятьдесят тысяч долларов, после чего Фефелов уехал в посольство. На следующий день он вернулся к мостику, увидел на дорожном знаке вертикальную изоляционную полоску – агент вложение взял… Так началась работа с Робертом Ханссеном.
Через шесть дней Дегтярь нашел в своем почтовом ящике короткое письмо: «Спасибо за 50 000 долларов».
Следующую операцию – через тот же тайник в парке, под мостиком, агент предлагал провести через четыре месяца, весной следующего года. В письме «Источник» сообщал, как он использует полученные деньги – постарается приобрести немного драгоценных камней для своих детей, а также попросил разработать план для его побега на случай чрезвычайных обстоятельств. «Ничто не длится вечно», – написал он.
Это был один из талантливых сотрудников ФБР, который успешно работал на свою организацию и так же успешно работал против нее. Редкий, конечно, случай, но это было так.
А вот мартовский контакт с агентом заставил сильно поволноваться Черкашина – «Источник» почему-то не взял из тайника передачу. И сигналов от него не было.
Разные мысли приходили в голову – вдруг «Источник» заболел, либо попал под подозрение или еще хуже – арестован… Оставалось одно – ждать, ждать и только ждать…
Весточка от агента пришла через несколько месяцев. Все дело было в том, что к американцам сбежал сотрудник афинской резидентуры Виктор Гундарев; произошло это в феврале, за полмесяца до второго контакта с агентом.
Во время допроса в ФБР Гундарева неожиданно спросили: знает ли он Виктора Черкашина? Именно этот вопрос насторожил «Источника», и он мигом залег, что называется, на дно. Лежал долго.
Потом он написал: «Я не обнаружил никаких признаков, указывающих, что Виктор Черкашин имеет на связи важного агента, и поэтому пришел к заключению, что это была обычная практика, когда мое начальство периодически выходит из спячки, чтобы дежурным образом справиться, а что там делают руководители вашингтонской резидентуры. Правда, этот эпизод все же вынуждает меня спросить, имеет ли возможность ФБР отслеживать ваши денежные потоки, то есть, например, получал ли Виктор Черкашин большую сумму для агента? Мне лично неизвестно, что такое возможно, но я могу и не знать обо всех источниках получения подобной информации».
Ну, а вопрос насчет Черкашина был задан, скорее всего, случайно, «методом тыка», извините, – это с одной стороны, а с другой, ФБР хотело как можно больше узнать о тех разведчиках, что работали в вашингтонской резидентуре. Виктор Черкашин был в этой резидентуре фигурой приметной.
Работа с «Источником» продолжилась.
Через некоторое время Черкашин вернулся домой, в Москву, а «Источник» был передан другому сотруднику резидентуры.
Арестовали Ханссена в феврале 2001 года, сразу же после того, как он заложил тайник под пешеходным мостиком через ручей Волчий Капкан – это было в парке «Фокстон», в пригороде Вашингтона.
Был суд. Роберта Ханссена приговорили к пожизненному заключению без права на помилование (есть у американской Фемиды и такая юридическая норма), одиночная камера, в которой сидит «Источник», находится под землей, агент лишен возможности не то что с кем-либо видеться – лишен возможности даже читать.
«Информация, переданная Ханссеном за время его сотрудничества с нами, оценивается в миллиарды долларов. КГБ, а затем и СВР получили от агента тысячи документов, значительное количество которых находилось на 27 дискетах, переписанных с компьютерных серверов ФБР. Сообщенные Ханссеном разведданные помогли нам раскрыть ряд дорогостоящих и технически совершенных программ Агентства национальной безопасности США по перехвату и подслушиванию, из которых самой шокирующей для нас явился туннель под комплексом советского посольства около Висконси-авеню, сооруженный АНБ с помощью ФБР. Туннель был образцом электронного чуда, напичканным под завязку самой совершенной аппаратурой, позволявшей американцам прослушивать разговоры, ведущиеся и на территории, и в здании комплекса. Для постройки туннеля были использованы специальные конструкционные материалы, хорошо проводящие звук. По просьбе ФБР они были применены американскими фирмами-подрядчиками, участвовавшими в строительстве комплекса. Стоимость этого проекта оценивается в сумму около одного миллиарда долларов».
Остается добавить, что и Эймс, и Ханссен работали в пору, когда советской разведкой руководил Леонид Владимирович Шебаршин, и был он, конечно же, в курсе всех перипетий, происходивших с этими агентами. А насколько необычайной, напряженной, совершенно неведомой для обычного читателя – и вообще для российского гражданина – была эта работа, можно понять из приведенных выше рассказов, да и вообще из всей этой истории.
Эймс работал на нашу разведку дольше Ханссена, работал очень аккуратно, но и он был арестован. Произошло это двадцать первого февраля 1994 года.
Черкашин к этой поре уже находился на пенсии и был, честно говоря, ошеломлен, когда услышал в телевизионных новостях о его аресте, долго пытался понять, каким же способом был раскрыт очень опытный агент, и ни к какому выводу не пришел. Нужны были какие-нибудь дополнительные сведения, зацепки, которые бы проливали свет на эту историю, но их не было.
И Леонид Шебаршин, также находившийся уже два с половиной года на пенсии, тоже ничего не мог сказать. Для этого надо было знать факты, владеть информацией.
Правда, снова возникла фамилия Калугина, но Калугин давно был отлучен от разведки и никак не мог знать об Эймсе. Эймса мог выдать кто-то другой, другой сотрудник… Но кто? Явно кто-то из своих. И опять возникал мучительный вопрос: кто?
Через некоторое время в одной из московских газет были опубликованы рассуждения (скажем так) Кирпиченко Вадима Алексеевича, генерала, бывшего первого заместителя начальника ПГУ, который снова высказал предположение, что Эймса мог выдать Калугин, который «что-то» узнал о нем от своего приятеля, работавшего с Эймсом.
Раздосадованный и возмущенный этими намеками, Черкашин приехал к Шебаршину, рассказал ему о происходящем, спросил, что, может быть, ему стоит обратиться в суд, чтобы защитить свою профессиональную честь… И вообще, что делать? Черкашин написал об этом эпизоде так:
«Шебаршин несколько мгновений обдумывал то, что я ему сообщил, затем глубоким баритоном заядлого курильщика спокойно и несколько обескураживающее ответил:
– Ничего не делать.
– Что?
– Твоя фамилия не была упомянута.
– Ну и что! Все знают, что это я.
– А что, разве кто-нибудь может сказать что-либо существенное? Ведь нет никаких доказательств, что Кирпиченко имел в виду именно тебя. А если ты начнешь возникать и поднимать шум, все действительно начнут думать, что на самом деле это, оказывается, ты. Так что просто проигнорируй все это».
Черкашин так и поступил. Но прошло немного времени, и уже другой сотрудник разведки опубликовал свой материал и назвал фамилию Черкашина. Это было уже слишком. Александр Соколов, работавший когда-то в ПГУ, опубликовал книгу «Суперкрот. ЦРУ в КГБ: 35 лет шпионажа генерала Олега Калугина». В этой книге Соколов назвал фамилию Черкашина – дескать, это он сообщил имя Эймса Калугину.
Кирпиченко как представителя СВР можно понять – проще возложить вину за провал агента на прошлые упущения, чем признать свою ответственность за неблагополучное положение в кадровой политике руководства российской разведки. Элементарный анализ обстановки подтверждает: общение Черкашина с Калугиным относится к 1986-1987 годам, а Эймс был арестован в 1994 году – не слишком ли длительный срок для принятия решений американцами в отношении опаснейшего российского агента в ЦРУ, о котором их якобы информировал Калугин?
Ясно одно – такой информации у Калугина просто не могло быть.
Черкашин выступил на обсуждении книги Соколова и сказал, что терпеть обвинения больше не намерен и вынужден обратиться в суд. Как его ни отговаривали, сколько ни звонили, Черкашин все же подал документы в Московский городской суд.
Суд решил дело в его пользу. «Александр Соколов принес извинения. Кирпиченко смолчал, хотя суд признал Кирпиченко виновным в халатности, поскольку он опубликовал беспочвенные обвинения, – написал Черкашин в своей книге, – отметив в приговоре, что незаслуженно пострадала моя репутация, суд полностью восстановил мое честное имя. Копию решения суда я переслал в СВР, в ответ – молчание».