В сорок четыре года, еще полный сил, энергии, – практически молодой, здоровый, – оказался на пенсии. А ему еще бы работать да работать.
Устроился в «Юкос», потом ушел к Алмазову – руководителю налоговой полиции, затем занялся бизнесом. Попытался строить экранопланы – удивительные машины двадцать первого века, способные ходить на высоте нескольких метров, стелиться над морями, над водой и быть невидимыми. На них очень удобно перебрасывать десанты с техникой, грузоподъемность у экранопланов огромная.
Иваненко хотел создать и малые экранопланы, специально для пограничников, для небольших нарядов; увлекся их разработками, подготовил несколько проектов, вложил в дело все деньги и… прогорел.
Такое в современном бизнесе случается часто, бывает, что предприниматели после краха заканчивают земной путь самоубийством. Хорошо, что дело не дошло до крайней точки…
Уже находясь на пенсии, с Шебаршиным стал встречаться часто. Вместе ходили на теннисный корт, в богатую организацию, именуемую Газпромом, – у Газпрома роскошное спортивное хозяйство.
Играли обычно вчетвером, Шебаршин с внучкой Ириной, Иваненко в паре с Владимиром Зайченко, работавшим когда-то с Леонидом Владимировичем в Пакистане. Иногда с Иваненко, вместо Зайченко, в паре играла жена. Получался слаженный дуэт. У Шебаршина с внучкой тоже получалась слаженная пара.
Но потом в Газпроме произошли изменения, прежнее руководство ушло, и на роскошных кортах стали играть другие люди.
Я много раз слышал суждения о том, что КГБ виноват в развале огромной, мощной страны: не досмотрели, проворонили, не приняли должных мер, не вступились за родное отечественное руководство, пошли на поводу у Штатов и Запада и так далее. И, наверное, часть этих упреков справедлива.
Как-то мы на эту тему разговорились с Виталием Михайловичем Прилуковым, он в ответ только печально вздохнул:
– Когда-то Сталин говорил, что возврат капитализма возможен при следующих условиях. Первое – если партия перестанет развивать теорию социализма, – Прилуков загнул один палец, – второе – если партия потеряет политическую бдительность и допустит в свои ряды «пятую колонну», та обязательно попытается разрушить страну изнутри, – Виталий Михайлович загнул второй палец, – и третье – если партийная элита отвернется от народа. Всего три условия, – Прилуков показал три загнутых пальца, – и все три условия оказались выполненными. И причем тут КГБ? Комитет не виноват, что чего-то не доглядел, упустил, не воспрепятствовал. Теорию социализма у нас заменило обычное начетничество. «Пятая колонна» одолела нас, органы не имели права трогать какого-нибудь проворовавшегося секретаря сельского райкома комсомола. Партийные руководители начали жиреть: пайки, дачи, путевки, роскошный отдых в райских местах, спецбуфеты, отсутствие контроля и так далее. Результат не замедлил сказаться.
В самой партии стали проявляться брожения, идеологические разногласия по вопросам дальнейшего развития страны и общества. Было совершенно очевидно, что компромиссы коммунистов с ярыми рыночниками должны были иметь место по многим позициям, но только не в сфере идеологии, флага и лозунгов.
Однако эти требования политической борьбы опять были преданы забвению: идеология стала буржуазной, красный флаг сменился трехцветным, лозунги стали антинародными, антисоциальными, антипатриотическими.
Условия для ГКЧП постепенно созревали.
Некоторые политологи, журналисты, генералы считают, что создание и действия ГКЧП были акцией, спровоцированной из-за рубежа. Я придерживаюсь иного мнения: Запад лишь воспользовался беззубостью, бездарностью руководства ГКЧП, а настоящей, истинной провокацией по отношению к Советскому Союзу со стороны Запада стала навязанная его иезуитскими усилиями нашему бывшему партийному руководству так называемая «перестройка» и последовавшие за ней «реформы». Архитекторами, конструкторами, идеологами этих афер были западные разработчики, аналитики спецслужб, а прорабами-исполнителями – россияне Горбачевы, Яковлевы, Шеварднадзе, Ельцины, Гайдары, Чубайсы, Бурбулисы и их окружение.
Вместе с тем думается, что провокация Запада по внедрению «перестройки» и «реформ» в советское общество была лишь одним из специальных организационных направлений ведения «холодной войны» с СССР. Венцом ее, поражением Советского Союза стал девяносто первый год – август в Москве и декабрь в Белоруссии. Цель запада в «холодной войне» была очевидна (ее знали и чувствовали руководители ГКЧП) – растоптать КПСС, разгромить силовые министерства и в конечном итоге ликвидировать могучую державу.
Цель была достигнута. Развалился Союз, теперь разваливается Россия, деградирует общество. За политической трескотней о перестройке, о реформах, о модернизации, о правах человека, как-то ненароком, незаметно потеряли самое главное – простого, рядового человека, и что не менее опасно – сегодня огромными темпами происходит нравственное и моральное разложение общества, и особенно оно катастрофично и, пожалуй, необратимо во всех властных структурах сверху донизу.
Задача задач государства – спасать молодежь.
У самого Виталия Михайловича судьба сложилась непросто.
После тревожной ночи, когда решалась судьба Белого дома, ГКЧП, противостояния, – всего, словом, – он приехал к себе в здание Московского управления. Рано утром решил провести оперативку.
Неожиданно открылась дверь кабинета и на пороге появился человек с возбужденно поблескивающими глазами – настоящий революционер, в общем; как оказалось потом, это был некто Ривкин, помощник Попова Гавриила Харитоновича, возглавившего Моссовет.
– Вы, Прилуков, можете покинуть этот кабинет, – громко заявил Ривкин.
– С какой стати? Не вы же назначали меня на эту должность.
– Неважно, – напористо произнес Ривкин, – пишите заявление об уходе.
Понятно, что это была не личная инициатива какого-то Ривкина.
Виталий Михайлович ушел из системы: он подал рапорт на имя Председателя КГБ (тогда им уже был Бакатин В. В.) с просьбой об освобождении от занимаемых должностей – заместителя Председателя КГБ СССР, начальника Управления КГБ по Москве и Московской области. Рапорт был принят.
В объяснительной записке Прилуков написал «Учитывая политическую ситуацию в стране и в КГБ, не считаю возможным по морально-этическим соображениям обращаться к новому руководству КГБ с какой-либо личной просьбой по вопросу дальнейшей службы в органах КГБ…».
И этому есть объяснение. В заключении по материалам расследования роли и участия должностных лиц КГБ СССР в событиях 19-21 августа 1991 года в отношении Прилукова указывается, что он «…17 августа был ознакомлен Крючковым В. А. с основным замыслом заговора и начиная с 18 августа осуществлял практические меры по участию в его реализации с использованием сил и средств УКГБ. Принимал личное участие во всех совещаниях у руководства КГБ СССР и в МО СССР…».
Человеком Прилуков был всегда деятельным, подвижным контактным, работать ему бы еще да работать, но срубили его, как птицу на лету, выстрелом в упор.
Он ушел из КГБ. Надо было немного оправиться, подлечиться – и такое понадобилось, – и думать, как жить дальше, чем заняться в этой жизни.
Служить людям, которые способны предать, для которых слово «Родина» – пустое слово, которые незамедлительно протянули руки к государственному добру и начали обогащаться, он вряд ли когда сможет… Это, как говорили в таких случаях молодые люди времен Великой Отечественной войны, «ежу понятно»… Надо было думать, чем заняться дальше, – без денег, без зарплаты и дня не протянуть – зубы придется класть на полку.
Что было еще обидно – из чекистов постарались сделать крайних, спросить с них за все: не с партийных бонз спросить, не с предателей, окопавшихся наверху, а с чекистов. Их во многих случаях заставили отвечать даже за прошлое, за тридцать седьмой год, за Ежова, Ягоду, Фриновского, Берию и других, хотя к прошлому современные чекисты никакого отношения не имели, более того, отцы и деды многих из них пострадали в ту пору.
Мы, когда говорим или пишем ныне о чекистах, обязательно вспоминаем 37-й год и ту тяжелую тень, которая повисает над ними, но мало тех, кто говорит о сегодняшних чекистах восьмидесятых – девяностых годов, которые много сделали для прояснения истины, для разоблачения действительных организаторов репрессий тридцатых годов.
Тяжелыми оказались девяностые годы для чекистов, тем более уже стало хорошо видно, как, куда и с какой скоростью катится страна, управляемая победившими революционерами.
А покатилась она в преисподнюю, не меньше.
Примаков
Если Шебаршина называют человеком, который не дал разгромить разведку в августе девяносто первого года, то Примаков Евгений Максимович оказался тем человеком, который реализовал желание Шебаршина, сделал разведку самостоятельной, отделенной от органов безопасности структурой, сохранил кадры, дееспособность ее.
У Примакова мы побывали втроем – Прилуков, Черкашин и я. Офис академика Примакова находится в уютном месте, в деловом центре на берегу Москвы-реки, сам хозяин – доброжелательный, ровный, улыбающийся, – был само радушие.
Естественно, в разговоре прежде всего коснулись темы «Быть или не быть?», а точнее – августа девяносто первого года. Примаков подтвердил высказанную версию Прилукова о том, что Крючков сидел на двух стульях, Горбачева и Ельцина, он просто застрял между ними, и ни туда, ни сюда, никак не мог четко определиться.
Было понятно по тону разговора, что эта точка зрения Примакова была выверенная и твердая.
Хотя Примаков находился в команде Горбачева – был председателем Совета Союза в Верховном Совете СССР, Ельцин относился к нему, как считает сам Евгений Максимович, неплохо. Мнение Примакова на тот момент было такое: два лидера, Горбачев и Ельцин, не должны были воевать. На пользу делу это никак не шло.
Горбачев судорожно хватался за власть, обкладывал себя своими людьми. В конце концов, он позвонил и Примакову, сказал, что уж коли Совет безопасности ликвидируется, то он предлагает ему стать советником президента СССР по внешнеэкономическим вопросам.