– Екатерина Петровна, я – жена Алексея, и я сама решу, что где будет стоять…
Екатерина Петровна онемела – с ней еще никто никогда так не разговаривал. Ведь все же она – жена члена Политбюро, гранд-дама, так сказать. Могли бы к ее мнению и прислушаться. Но Ирина сразу же все поставила на свои места. Екатерина Петровна по этому поводу даже всплакнула. Но делать было нечего – жену выбирал-то Алешка. Если бы выбирала она – вполне возможно, это был бы совсем иной человек.
Потом Алексей Крючков работал в Мексике, от него часто приходили письма, и письма эти были такие, что Крючков выговаривал Мишину:
– Ты, прежде чем отдать письмо Екатерине Петровне, отдай мне, я прочитаю его и соображу, нужно отдавать послание Екатерина Петровне или нет. Понял? А? Усваивай науку!
Эту науку Мишин усвоил, и была она, между прочим, не самой плохой в его жизни.
Говорят, человека формирует окружение, и это формирование происходит до самой старости, до того момента, когда, кажется, ничего нельзя уже сделать, – и все равно в человеке происходят изменения. До последнего – смертного – часа. Так окружение формировало и самого Леонида Владимировича Шебаршина, и оно нам интересно.
Алексей Крючков вернулся из Мексики и никак не мог смириться с тем, что увидел: и падение отца, угодившего после августа девяносто первого года в тюрьму, и слезы матери, и нехватка денег, в которой очутилась некогда благополучная и богатая семья Крючковых, – все это больно ударило по нему. И человек сорвался, запил… Умер он в бане, на даче в Раздорах, когда ему не было пятидесяти лет.
Михаил Федорович Титов – фигура в спортивном мире известная. И не только в спортивном. Хоккеист. Титулованный – наград, медалей, званий, кубков, дипломов количество бессчетное; человек он добрый, открытый, Шебаршин поддерживал с ним отношения до самой своей кончины. Титов как мог подкармливал его, часто навещал – привозил продукты, в том числе и паек из «Леса», иногда забегал просто посидеть, проведать своего бывшего шефа.
Титов – полковник службы внешней разведки, мастер спорта международного класса. Часто бывал с Шебаршиным в поездках, в том числе и в боевых – в Афганистане.
Мальчишкой Титов пришел в клуб «Серп и молот», учился там, получал физическую закалку, давал хорошие результаты по сопутствующим видам спорта, стал хоккеистом – как он сам понимал, хоккеистом неплохим, начал играть, из клуба его перетянули в «Динамо», – вначале в молодежную команду, а потом он очутился в команде мастеров – пригласили туда.
Спортивное общество «Динамо», как известно, закреплено за правоохранительными органами – МВД, КГБ и так далее, виды спорта поделены, чтобы не пересекаться, не толкаться, не мешать друг другу, – и так уж сложилось, что хоккей пребывал под патронированием Комитета государственной безопасности. Будучи игроком команды мастеров «Динамо» Титов был аттестован, как принято говорить у военных, и получил звание лейтенанта.
Ну а потом начался обычный служебный рост – все выше и выше. И играть приходилось, и тренироваться, и работать до седьмого пота: в то время, когда Шебаршин был начальником разведки, Титов занимал должность заместителя руководителя аппарата.
Летать приходилось много – неоднократно вместе с Шебаршиным бывал в Герате, в Джелалабаде, в Кабуле.
Особенно опасно было летать, когда наши ушли из Афганистана – тогда каждый полевой командир считал себя наместником Аллаха на земле, делал что хотел, воевал с кем хотел и едва ли не главной своей задачей видел какой-нибудь сбитый самолет или вертолет.
Сбивали все, что появлялось в воздухе, вот ведь как. Очень легко могли сбить и самолет с нашими людьми, более того, это бывшему нашему противнику только удовольствие бы доставило.
А Шебаршин и Крючков летали туда из Москвы, чтобы освободить наших ребят. Иногда поездки не приносили ничего, кроме разочарования и горьких последующих раздумий, иногда возвращались с уловом – удавалось сделать доброе дело, выдернуть на волю попавших в беду советских солдат.
Часто попадали под обстрелы, в том числе и минометные, – из-под обстрелов благополучно уходили, иногда на бэтээрах, иногда на «уазиках», – везло, в общем. На войне ведь и генералы, и рядовые солдаты одинаково уязвимы, особенно когда в них стреляют.
Шебаршин, с точки зрения полковника Титова, вел себя в боевых условиях достойно: ни разу не дрогнул. И генерал армии Крючков ни разу не дрогнул. И начальник пограничных войск страны генерал армии Матросов, который часто летал с ними, также ни разу не дрогнул.
Как-то Шебаршин полетел в Югославию подписывать договор с тамошней разведкой. Время еще было мирное, советское, девяносто первым разрушительным годом пока не пахло – в общем, была самая пора для нормальной жизни, чертенячья свистопляска началась потом. Вернулся Леонид Владимирович из командировки довольный.
Вызвал к себе Титова и достал из портфеля кольт – роскошнейший пистолет, отделанный очень нарядно, – протянул кольт Титову:
– Вот. Сдайте, пожалуйста, оружейникам и оформите сдачу как положено…
Титов взял кольт – явно подаренный, наградной, – положил его у себя в кабинете в сейф и, честно говоря, в хлопотах служебных, в заботах, в командировках забыл про него. Не до того было.
Через месяц Шебаршин снова вызвал Титова к себе. Когда Титов вошел в большой кабинет начальника разведки, Леонид Владимирович оторвался от бумаг, надо которыми работал, спросил хрипловатым, явно подпорченным несколькими утренними сигаретами голосом:
– Кольт сдали?
– Не успел, – честно признался Титов, – замотался, товарищ генерал-лейтенант.
Шебаршин отодвинул бумагу в сторону и произнес жестким тоном:
– Вы работаете со мною, а это означает, что вы обязаны всегда неукоснительно выполнять мои указания. Если что-то не получается – докладывайте мне. Понятно? – В следующую минуту голос его помягчел, хрипота исчезла, и он произнес на «ты»: – Молодец, что не сдал кольт. Давай его сюда!
Титов быстро сходил в свой кабинет, достал из сейфа оружие и вернул Шебаршину. Что было дальше с этим убойным нарядным пистолетом, он не знает.
Но застрелился Леонид Владимирович не из кольта.
У Михаила Титова свой взгляд на начальство, руководившее разведкой в его пору, – на Крючкова и Шебаршина; он умел подмечать детали, которые другому подметить было не дано – ему это просто бы в голову не пришло. Крючков был жесткий педант, Шебаршин – интеллектуал.
Он помнит, как зашел первый раз в кабинет к Крючкову – до этого не был ни разу. Крючков стоял у окна и смотрел на улицу.
Повернувшись к Титову, он ткнул пальцем на улицу и спросил:
– Молодой человек, почему фонари горят? Ведь светло же.
Титов приподнял одно плечо: не знал, что ответить, да и электрики, честно говоря, энергию не очень-то и берегли: фонари в «Лесу» часто горели и днем – платили-то не из своего кармана… И электричество было такое дешевое, что сейчас те цены вспоминаются как светлый нереальный сон.
– А? – Крючков колюче глянул на Титова сквозь очки.
– Наверное, профилактика, Владимир Александрович.
– Скажите, чтобы побыстрее заканчивали эту профилактику, – строго произнес Крючков и отпустил Титова.
Очень часто Крючков сидел в кабинете допоздна, работал. Как-то ему захотелось чаю, а буфетчицы уже не было, отпустили. Титов в это время дежурил в приемной. Крючков вызвал его:
– Заварите мне стакан чая.
Титов заварил. Нормальный крепкий чай, «рабочий», что называется, – голова от него делается ясной и усталость пропадает… Принес чай Крючкову – в серебряном подстаканнике, на подносе.
Взгляд у Крючкова мигом сделался колючим.
– Вы что, хотите меня отравить? Пойдемте, я научу вас, как правильно заваривать чай.
Бросил в стакан несколько чаинок, штук шесть, не больше, и залил кипятком.
– Вот так надо заваривать чай.
В «Лесу», по дороге от главного корпуса к дачам, располагалось небольшое уютное озерцо. Там поселилась утка и жила несколько лет, выводила утят, иногда даже зимовала, иногда, если предугадывала январские и февральские холода, улетала на юг.
Как-то Крючков появился в приемной раздосадованный:
– Вчера у утки было десять утят, а сегодня только девять. Где десятый?
– Ворона утащила, Владимир Александрович, – виновато произнес Титов.
– Отстрелять ворону! – жестким тоном произнес Крючков.
Все это мелочи, третьестепенные детали, но без них, как ни странно, не существовал сложный, очень мудрый механизм, именуемый разведкой. Здесь, в «Лесу», учитывалось все. И сейчас все это вспоминается с теплом и благодарностью. И самим Титовым, и его товарищем Мацуленко Юрием Сергеевичем, о котором я еще расскажу, и многими другими, кто связал свою жизнь с «Лесом». Средний пласт «Леса» – это множество сотрудников, переплетения судеб и сложные жизненные перипетии, это встречи и расставания, это жесткая работа над секретными документами и слухи, которые ходили среди работников различных управлений разведки.
– Говорят, когда Горбачев назначил Шебаршина начальником КГБ, – рассказывает Титов, – то позвонил Рейгану и сообщил ему об этом. А Рейган ему в ответ: «Ты плохого парня назначил на это место, Михаил», – и Горбачев через день убрал Шебаршина.
Правда это или нет, можно проверить только у Горбачева, но задавать какие-либо вопросы Горбачеву совсем не хочется. Вообще не хочется общаться с этим человеком. Точно такое же настроение было и у Шебаршина.
По мнению Титова, который хорошо знал и Шебаршина и Крючкова, между ними пробежала кошка, и, скорее всего, пробежала она в тревожном августе девяносто первого года, когда, как предполагает Михаил Федорович, Крючков потребовал, чтобы на Белый дом двинулся «Вымпел» – боевое подразделение разведки. Шебаршин готов был выполнить приказ, но попросил дать его в письменном виде.
– Вы мне не верите? – спросил Крючков.
– Верю, но все же… Устное распоряжение к делу не пришьешь.
Встречался полковник Титов с Шебаршиным практически до последнего дня жизни Леонида Владимировича, от общения этого у Титова остались теплые воспоминания, чувство прочности, что ли, и когда прозвучит имя его бывшего шефа, в виски у знаменитого хоккеиста Михаила Титова натекает что-то горячее, заставляющее влажнеть глаза, – это я сам заметил, когда мы несколько часов общались, а потом собрались на небольшой симпатичной кухоньке – Титов, Мацуленко, Прилуков, Катышев, – и помянули Шебаршина…