Прежде всего он остановился на необходимости «заботиться об укреплении советских вооруженных сил… на случай вылазки агрессора», а также «проявлять должную бдительность и твердость в борьбе против всех и всяких козней врагов, агентов империалистических агрессивных государств». Только потом, уже изрядно запугав слушателей страшной картиной настоящего и будущего, отдав дань шпиономании, Молотов весьма бегло коснулся международного положения. Подтвердил, как министр иностранных дел, что СССР будет проводить политику мира, сотрудничества и деловых связей. Однако подобную политику следовало проводить не по отношению ко всем странам, а только «между народами», устанавливать же связи лишь с теми государствами, «которые сами также стремятся к этому».
Третьим вопросом, на котором Молотов счел нужным остановиться, явились «дружеские отношения между народами… многонационального» Советского Союза. И тут он не только полностью солидаризировался с Берия, но и позволил себе пойти дальше в толковании национального вопроса. Подчеркнул, что решение его уже вышло за рамки СССР, ибо «имеет особо важное значение, особенно в связи с образованием государств народной демократии и ростом национально-освободительного движения в колониальных и зависимых странах». Но как и Берия, столь неожиданную параллель, которую можно было трактовать двояко, Молотов, не развив, оборвал[783].
Так 9 марта 1953 года тем, кто умел читать между строк, понимать закодированный, потаенный смысл, рождаемый при сопоставлениях, показали, наконец, в чем же именно заключается «разброд» среди руководства. Предложили не одну, а две правительственных программы, два диаметрально противоположных предполагаемых курса. Первый, изложенный Маленковым, строился на необходимости незамедлительно достичь разрядки в международных отношениях, использовав высвободившиеся благодаря тому силы и средства на подъем жизненного уровня населения. Второй, сформулированный в речах Берия и Молотова, исходил из иного. Из твердой, непоколебимой убежденности, что напряженность в обозримом будущем не только обязательно сохранится, но и перерастет рано или поздно в вооруженный конфликт между двумя лагерями, двумя системами. Потому-то приоритет следует сохранить за тяжелой индустрией, за оборонной промышленностью, расходуя на мирные цели только те средства, которые останутся. Если, разумеется, останутся.
Естественно, что столь отличные друг от друга позиции членов «триумвирата» не могли не отразиться на их взаимоотношениях, на поддержании даже видимости согласованных действий. Показали, что введение в триумвират Молотова оказалось противовесом слишком сильному влиянию не столько Берия, сколько Маленкова, так и не получившего явного преимущества. Неизбежно приблизили логическую развязку — решающее столкновение в борьбе за власть, пересмотр договоренности о разделе полномочий.
И действительно, всего четыре дня спустя произошло неминуемое.
Внешне казалось, ничто не предвещает каких-либо близких и серьезных перемен. События развивались в полном согласии с существовавшим соглашением, подкрепляли его.
Еще 8 марта из Пекина отозвали А. С. Панюшкина, которого должен был сменить В. В. Кузнецов, «уступивший» свою должность главы советских профсоюзов Швернику. 10 марта прошел пленум бюро московского обкома партии, «избравший», как от него и требовали, первым секретарем Н. А. Михайлова в связи с перемещением Хрущева. 11 марта президиум Совета Министров СССР официально ликвидировал свои три еще сохранявшиеся отраслевые бюро: по химии и электростанциям, по машиностроению и электропромышленности, по пищевой промышленности[784]. 12 марта пленум ВЦСПС избрал своим председателем Шверника. А на следующий день процесс оговоренных ранее кадровых перемещений прервался.
Опубликованное всеми газетами, не раз зачитанное по радио постановление совместного заседания предусматривало созыв сессии Верховного Совета СССР 14 марта. Однако собравшийся накануне на свое первое заседание президиум ЦК решил отсрочить ее на сутки, а в тот день в девять часов вечера, провести еще один внеочередной Пленум ЦК КПСС. Формально — для того, чтобы подготовить сессию, обсудить вопросы, выносимые на ее рассмотрение[785]. Фактически же — чтобы значительно урезать полномочия Маленкова.
Большинство членов президиума ЦК, вне всякого сомнения — Берия, Молотов, Булганин, Каганович, Хрущев и Микоян, сумели добиться — сначала на своем узком заседании, а затем и на Пленуме, полного разделения двух подлинных ветвей власти: государственной и партийной. Больше не сосредотачивать их высшие посты в одних руках, у одного человека. В данном конкретном случае — у Маленкова. Решение гласило: «Удовлетворить просьбу тов. Г. М. Маленкова об освобождении его от обязанностей секретаря ЦК КПСС, имея в виду нецелесообразность совмещения функций председателя Совета Министров СССР и секретаря ЦК КПСС. Председательствование на заседаниях президиума ЦК КПСС возложить на тов. Маленкова Г. М. Руководство Секретариатом ЦК КПСС и председательствование на заседаниях Секретариатом ЦК КПСС возложить на секретаря ЦК КПСС тов. Хрущева Н. С.». Такая формулировка сама по себе сразу же изменила расстановку сил в партийном аппарате. Подняло «уровень» Никиты Сергеевича, который лишь благодаря этому становится первым, хотя только фактически, секретарем ЦК. Обретал реальную власть.
Ту же цель преследовал и вывод из всего несколько дней назад обновленного секретариата еще двоих. А. Б. Аристова, после 19 съезда «наблюдавшего» за работой парторганизаций союзных республик, крайкомов и обкомов РСФСР, направили председателем Хабаровского крайисполкома «ввиду особой важности укрепления руководства на Дальнем Востоке». Н. А. Михайлова, чтобы он «сосредоточился на работе в Московском областном комитете КПСС», освободили от обязанностей заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС и секретаря ЦК КПСС. Наконец, существенно повлияло на положение на политическом Олимпе и еще два решения. Н. Н. Шаталина перевели из кандидатов в члены ЦК КПСС, а А. И. Микояна — в состав ПСМ СССР[786]. Видимо, как благодарность за поддержку.
И все же такие кадровые перестановки, нарушившие прежнее соглашение, не следовало рассматривать как поражение Маленкова. Скорее, нужно оценить как хотя и вынужденный для него, но все еще компромисс с появившейся в узком руководстве достаточно сильной группировкой, открыто и дружно выступившей против ею же выдвинутого и признанного лидера. Ведь Георгий Максимилианович не только потерял, но и приобрел, хотя полностью не сумел компенсировать утраченное. В секретариате, который теперь состоял всего из четырех человек Хрущева, Поспелова, Суслова и Шаталина, сохранил двух своих сторонников. Более того, использовав принцип разделения ветвей власти, добился от Пленума согласия на подготовку постановления о расширении прав министров СССР[787], что должно было максимально освободить и их, и, тем самым, его самого от слишком назойливой опеки со стороны Хрущева, отделов ЦК. Правда, в немалой степени помогли Маленкову в том его соперники — Берия, Молотов, Булганин, Микоян, были еще более заинтересованы в усилении собственных позиций, собственной самостоятельности.
Но каким бы значительным все это ни выглядело с точки зрения аппаратной игры, для Маленкова более важным, самым главным результатом Пленума, бесспорной победой явилось иное — отсрочка обсуждения государственного бюджета на текущий год. Точнее, одобрение необходимости коренной переработки имевшегося проекта, предусматривавшего непомерные расходы на оборону. Те самые расходы, которые, несмотря на завершение войны, не сокращались, а росли. Увеличились за шесть лет почти вдвое: с 15,8 % в 1947 году до 23,7 % в 1952 году[788]. И это — согласно открытым, официальным данным, заведомо заниженным. Не включавшим (военная тайна!) сведения о затратах на разработку и производство не только ядерного оружия, ракет, но даже и обычного вооружения. Выражавшим стоимость содержания самой огромной армии с двумя мощными ударными группировками в зонах предполагаемых боевых действий: в Германии и на Дальнем Востоке, неподалеку от границы с Кореей.
В 1953 году, как вспоминал тогдашний министр финансов Зверев, порождаемый даже сохранением на прежнем уровне расходов на оборону дефицит бюджета должен был составить не менее 50 миллиардов рублей, то есть его десятую часть[789]. Маленкову, дабы сдержать свое обещание о приоритете мирной экономики, о повышении жизненного уровня, предстояло получить согласие узкого руководства на полный пересмотр уже сверстанного народнохозяйственного плана и его финансового эквивалента — бюджета. Заставить Берия, Булганина пойти на ущемление собственных интересов. И он сумел этого добиться. Потому-то оказался единственным докладчиком на блиц-сессии, продолжавшейся всего два часа. Выступил 15 марта с третьей по счету речью, в которой коротко подытожил результаты Пленума, о котором большинство депутатов узнало только неделю спустя, 21 марта, из газет.
Маленков попытался объяснить предложенную перестройку отнюдь не последними событиями, а давней, сугубо практической необходимостью. «Мероприятия по укрупнению ныне существующих министерств, — сказал он, — по объединению в одном министерстве руководства родственными отраслями народного хозяйства, культуры, управления назрели не сегодня. Они уже длительное время, при жизни товарища Сталина, вместе с ним вынашивались в нашей партии и правительстве. И теперь, в связи с тяжелой утратой, которую понесла наша страна, мы лишь ускорили проведение в жизнь назревших организационных мер…»
Вскользь коснулся он и вопроса «коллективного руководства», возникшего буквально накануне как результат очередного раунда борьбы за власть: «Сила нашего руководства, — объяснил Георгий Максимилианович, — состоит в его коллективности, сплоченности и монолитности. Мы считаем, что строжайшее соблюдение этого высшего принципа является залогом правильности руководства страной, важнейшим условием нашего дальнейшего движения вперед по пути строительства коммунизма в нашей стране». Такая формулировка, к тому же высказанная именно Маленковым, должна была означать одно. Он не просто принимает свершившееся — передел полномочий, ограничение собственных прав, но и предупреждает соперников, что не позволит кому-либо из них в будущем попытаться стать единоличным лидером. И далее нарочито подчеркнул свое, первое место — хоть и среди равных: «правительство во всей своей деятельности будет строго проводить выработанную партией политику во внутренних и внешних делах. Мы уже заявили об этой позиции советского правительства. Я имею в виду свое выступление, выступление товарища Берия Лаврентия Павловича, выступление товарища Молотова Вячеслава Михайловича на траурной церемонии 9 марта». Но скупо, в нескольких фразах, повторил только собственную программу