«1. Возложить на секретаря ЦК ВКП(б) т. Маленкова в дополнение к выполняемой им работе, обязанность повседневно заниматься вопросами обкомов, крайкомов, ЦК компартий союзных республик, проверять их работу, вызывать и заслушивать на секретариате и Оргбюро ЦК ВКП(б) отчеты первых секретарей обкомов, крайкомов, ЦК коммунистических партий союзных республик, принимать в соответствии с результатами проверки необходимые решения и практические меры по исправлению обнаруженных недостатков и улучшению работы местных партийных организаций и проводить их через секретариат и Оргбюро ЦК ВКП(б). Заседания секретариата и оргбюро вести т. Маленкову.
2. При заслушивании отчетов и при проверке работы обкомов, крайкомов, ЦК коммунистических партий союзных республик основное внимание уделять:
а) выяснению состояния дел в сельском хозяйстве по результатам сельскохозяйственных работ, учитывая при этом, чего добился обком, крайком, ЦК компартии союзной республики по увеличению валового сбора продукции с гектара, как выполняются планы государственных заготовок, а также какие приняты меры по увеличению доходности колхозов и колхозников;
б) вопросам выполнения государственных планов предприятиями промышленности и транспорта, и выяснению результатов работы обкома, крайкома, ЦК компартии союзной республики по улучшению продовольственного снабжения, общественного питания и жилищно-бытовых условий рабочих;
в) вопросам политической и культурной работы среди населения как в деревне, так и в городах, в особенности вопросам улучшения работы местных газет и журналов.
3. При проверке работы обкомов партии особое внимание уделять областям и районам, освобожденным от немецкой оккупации, имея в виду задачу скорейшего восстановления хозяйства и улучшения политической работы среди трудящихся в этих областях и республиках»[343].
Данное постановление не только делало Маленкова вполне официально вторым лицом в партии — об этом свидетельствовало содержание первого его пункта. Переводило под прямой контроль Георгия Максимилиановича совнаркомовскую работу большинства членов узкого руководства — Андреева, Вознесенского, Кагановича, Микояна, Сабурова. К тому же оно определяло и совершенно новые цели для всех партийных организаций, являлось своеобразной краткосрочной программой для них. Требовало не подмену или, в лучшем случае, дублирование деятельности структур СНК СССР, республиканских совнаркомов, гор-, обл-, край- исполкомов, а принципиально иное. Повседневную заботу о людях. О тех, кто своим трудом и создавал буквально все. Поддерживал страну в самое опасное, критическое для нее время. Кормил, одевал, вооружал армию, способствуя тем разгрому врага. Требовало заботиться о том, чтобы тяжкий труд колхозников — женщин, стариков, детей — наконец-то стал вознаграждаться достойным образом.
Новая установка не являлась данью обычной пропагандистской популистской риторике, отнюдь нет. Она связана была с тем, что явилось закономерным последствием и перевода экономики страны на военные рельсы, и вызванной оккупацией разрухи. Последствием карточной системы — выражения острейшего дефицита, нехватки самого необходимого для жизни — еды, одежды, топлива прежде всего. Зародившийся еще в годы первых пятилеток, за время войны дефицит сначала создал черный рынок, главным, если не единственным источником которого послужили всевозможные базы, склады, магазины. Привел к разгулу хищений и растрат в системе торговли и снабжения, за которую отвечал Микоян. Крах, достигших столь устрашающих размеров, что вынудил ГКО дважды только в 1943 году, 22 января и 22 мая, принимать соответствующие постановления[344]. К сожалению, как оказалось впоследствии, они оказались бессильными для искоренения столь страшного зла. Впрочем, столь же бессильными стали и попытки преодолеть дефицит усилиями структур, подотчетных БСНК на основе постановления СНК СССР от 2 января 1942 года «О производстве товаров широкого потребления и продовольствия из местного сырья»[345], иных подобных.
Что же касается самого скупого по смыслу, третьего пункта постановления ПБ от 6 августа, то уже две недели спустя он был развит, в деталях раскрыт особым, пространным совместным постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 21 августа «О неотложных мерах по восстановлению хозяйства в районах, освобожденных от немецкой оккупации»[346]. Не раз публиковавшимся, а потому и хорошо известным за исключением последнего пункта, который обычно изымался. Выполнение постановления возлагалось на специально сформированный комитет при СНК СССР, который возглавил Маленков, а в состав вошли Берия, Микоян, Вознесенский, Андреев[347].
Наконец, о совершенно особом, уже безусловно третьем по значимости в стране положении Маленкова свидетельствовал и еще один весьма красноречивый факт. В связи с предстоящим отъездом советской делегации для участия в Тегеранской конференции, первой — глав трех великих держав, 22 ноября 1943 года ПБ поручило «комиссии ЦК ВКП(б) и СНК Союза ССР в составе тт. Маленков (созыв), Каганович, Щербаков руководить партийными и государственными делами на время отъезда из Москвы тт. Сталина, Молотова, Ворошилова и Берия». При этом предполагалось, что в состав своеобразною «временного правительства» Маленкова войдут еще, после возвращения в столицу из командировок, Микоян, Андреев, Вознесенский, а также, в случае выздоровления, и Жданов.
Серьезные перемены затронули все слои политического руководства Советского Союза. Они отнюдь не ограничились появлением очередного триумвирата — Сталин, Молотов, Маленков, не свелись к нему. Отразились на положении всех, кто входил в высший эшелон власти и второго, и третьего уровней.
Как ни покажется парадоксальным, но в начале 1943 года, 26 февраля, Кагановичу с помощью ПБ возвратили должность наркома путей сообщений[348]. Видимо, выяснилось, что она была единственно знакомой, освоенной, понятной ему сферой деятельности. Той, с которой он просто в силу инерции, да к тому же в относительно нормализовавшихся условиях, мог совладать. Немаловажную роль в таком назначении сыграло и то, что военные сообщения, наиболее ответственный участок работы Лазаря Моисеевича, остался под контролем Хрулева и Ковалева. Полностью отстранить Кагановича от руководящей деятельности и тем самым окончательно вывести из политической элиты Сталин не позволил. Ему остро требовался свой, лично преданный, всем ему обязанный человек, который всегда и во всем поддерживал бы его. Хотя бы лишним голосом.
По тем же причинам, ради гарантированного при любых обстоятельствах голоса в свою поддержку, Сталин сохранил в узком руководстве и Ворошилова. Правда, смог наделить его после всего происшедшего, да и то лишь 19 апреля 1943 года, откровенно номинальным, чисто формальным постом — председателя Трофейного комитета ГКО[349]. Правильнее говоря, в соответствии с уточненной субординацией, в структуре НКО — своего наркомата. Поставил под его начало не столько собственно фронтовые и армейские отделы Управления трофейного вооружения, имущества и металлолома НКО, их отдельные бригады и батальоны, сколько Музей-выставку трофейной техники, которую разместили в Москве, на территории Центрального парка культуры и отдыха.
В весьма схожем с Кагановичем положении с 11 ноября 1943 года оказался и Андреев. Решением ПБ на него возложили обязанности наркома земледелия, чуть понизив прежнего главу ведомства, И. А. Бенедиктова — до уровня первого замнаркома[350]. Тем самым Андрею Андреевичу отныне предстояло не только спрашивать с других за работу сельского хозяйства, но и отвечать за нее самому. Однако следует признать, что в значительной степени такая «ответственность» была облегчена совместным постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 6 декабря 1942 года, подписанное Сталиным и тем же Андреевым. Ими воспрещалось «собирать данные о фактическом намолоте урожая в колхозах, как искажающие действительное положение дел». Вместо нормального учета вводился откровенно фиктивный — «видовая оценка, производимая органами ЦСУ до начала уборки»[351] (выделено мною. — Ю. Ж.).
Как уже отмечалось выше, потерпел вторично фиаско и Вознесенский. После стремительного, поразившего всех взлета, возвышения до положения второго лица в государстве, его сферу деятельности вновь, как и в начале быстротечной карьеры, ограничили Госпланом СССР, несколько утратившим свою прежнюю роль. Зато его былой заместитель и преемник Сабуров наоборот резко поднялся вверх. Освободившись от работы в фактически подконтрольном ГКО Госплане, стал полноправным, а не только по должности, заместителем главы правительства СССР. Столь же серьезное доверие оказали и Косыгину. 21 июня 1943 года его назначили, оставив одним из зампредов СНК СССР, еще и председателем Совнаркома Российской Федерации[352], чем весьма расширили его реальные властные полномочия.
Прежнюю значимость, несмотря на кратковременную опалу, сохранили еще два «капитана индустрии» — зампреды СНК Советского Союза Малышев и Первухин.
Малышева 1 июля 1942 года решением ПБ освободили от одной из двух занимаемых им должностей — наркома танкопрома. Сняли за невыполнение программы выпуска танков Т-34 в июне, назначив на его место директора Кировского завода И. М. Зальцмана[353]. И само решение, и его обоснование были явно надуманными. Преследовали лишь одну цель — продемонстрировать былое якобы всесилие прежнего узкого руководства, выступавшего как ПБ. Нанести хотя бы косвенно удар по отвечавшему за производство танков Молотову, и тем самым несколько укрепить престиж Вознесенского. Символичность, даже условность наказания, его истинную цель подтверждало то, что Малышева все же оставили на более значимом посту — зампреда СНК СССР, с 19 сентября, «наблюдавшего» за работой трех не менее важных по условиям военного времени наркоматов: тяжелого машиностроения, электропромышленности, связи