Этот вопрос Бранд хотел задать сам и не успел. Как будто чиновник сыска угадал его мысли. Нет, недаром про него всякое болтают. Телепатическим видением обладает, не иначе.
– Вроде не зарезана, не застрелена, лицо как будто под коркой льда, – не слишком уверенно начал он. – Может, правда пьяная заснула?
– Легла в сугроб и укрылась глыбами снега?
Бранд понял, что опять оплошал. Вот до чего пристав довёл.
– Простите, не подумал.
– Укажите важные детали этой смерти.
– На ней коньки дорогие.
– Ещё.
– На левом мизинце колечко дешёвое, такое давнее, что в палец вросло.
– Ещё.
– Ну, ключ…
– Мало.
– Лицо будто льдом покрыто.
– Верно. А главное?
– У неё в правом кармашке ватной тужурки бумажка какая-то. Вы мне не показали.
Ванзаров протянул сложенную пополам игральную карту:
– Приз за сообразительность.
Бережно развернув, Бранд открыл туза червей. Печатными буквами вокруг красного сердца написано:
ТВОЁ ЖЕЛАНИЕ ИСПОЛНИТСЯ СЕГОДНЯ
НОЧЬ
САД
ПОСЛЕДНИЙ ШАГ
– Необычное приглашение. Будто ребус.
– Это инструкция. Адресат понимала сокращение. Постороннему кажется ошибкой.
– Ах, вот как, – проговорил Бранд, как зритель, которому раскрыли фокус. – А вы заметили, что в подписи «М» перечёркнута «I» с точкой? Как в записке из номера гостиницы. И опять туз червей. Только эту карту сжечь не успели.
Ванзаров отобрал карту:
– Как полагаете, почему?
– Женская хитрость.
– Причина более простая: страх.
– Чего ей бояться? Вроде желание обещают исполнить.
Ванзаров помолчал, разглядывая лёд:
– Женщине примерно тридцать пять. Служит прислугой в богатом доме. Получает приглашение ночью явиться в Юсупов сад. Приглашение не первое.
– Почему?
– По содержанию записки. Посторонний не поймёт, о чём речь. Только тот, кто знает смысл, знает, о каком саде речь. Адресат знает, что карту надо сжечь. Складывает пополам и не сжигает. Зачем такая предусмотрительность скромной прислуге?
– Да, зачем? – повторил Бранд, очарованный скольжением логики, за которой не мог угнаться.
– Она идёт в сад ночью, чтобы получить нечто важное: желание будет исполнено. Она чего-то боится. На всякий случай оставляет настоящую карту. О чём это говорит?
– О чём?
– Она умная женщина, Сергей Николаевич. Знала, что за исполнение желания плата может оказаться высока.
– Стала снегурочкой, – невольно вырвалось у поручика. – Простите, Родион Георгиевич.
– Пока не знаем имени, пусть будет снегурочка, – ответил Ванзаров.
Бранд приободрился:
– Снегурочка знала и боялась того, кто её пригласил. Верно?
– Кто вам сказал, что она знала, с кем будет встреча?
Простой вопрос завёл в тупик. Повертев в голове так и сяк, Бранд убедился, что ответ вовсе не очевиден, как казался.
– Выходит, снегурочка не знала, с кем встречается? – спросил он, не скрывая сомнения.
– В этом причина опасения, – ответил Ванзаров. – Опасения оказались ненапрасными.
– Вот уж верно. – Бранд глянул на тело в снежном окружении. – Как же её убили?
– Важнее другой вопрос: почему снегурочке пришлось умереть?
Поручик не уловил, в чём тонкая разница, но утвердительно кивнул:
– Как полагаете, Родион Георгиевич?
– Полагать бесполезно. Предположим, снегурочка должна умереть.
– Это вы так думаете?
– Это маевтика, Сергей Николаевич: на простой вопрос от вас нужен простой ответ. Готовы?
– Ну так бы сразу и сказали: маевтика. – Под строгостью Бранд спрятал незнание чудного слова. – Спрашивайте.
– Снегурочку хотят убить.
– Так точно.
– Как это сделать просто?
– Да как угодно. По голове сзади, ножом на тёмной улице, верёвкой задушить.
– Но её вызывают в сад.
– Так точно…
– Юсупов сад…
– Именно.
– Закрытый, в котором чужих не бывает.
– Верно.
– Она идёт ночью.
– Потому что это важно для неё.
– У неё появляются дорогие коньки.
– Да уж, недешёвые, отличная модель «Снегурочка»…
– Тогда получается…
Продолжения не последовало. Ванзаров ушёл в себя. Глубоко и наглухо. Поручик подумал: странный метод – маевтика, непонятно, чему учиться. Но беспокоить не посмел.
– Благодарю, Сергей Николаевич, – сказал Ванзаров, будто очнувшись. – Вы очень помогли.
Чем заслужил похвалу, Бранд не понял.
– Рад стараться, – сказал он. – Так как же снегурочку убили?
– Установит господин Лебедев. Не будем тратить время на догадки. После смерти тело завалили кусками снежного замка. Под снегом находилась не менее двух суток.
– Случайность, что коньки вылезли. Так бы до весны не нашли.
– При ней нет ботинок.
Бранд старательно осмотрелся:
– Может, убийца с собой унёс?
– Заложить в ломбард стоптанные ботинки служанки?
Очередную неловкость Бранд мужественно стерпел.
– Родион Георгиевич, а господин Лебедев определил, чем отравили Ивана Куртица? – спросил он, чтобы замять ошибку.
– Синеродистый калий, – последовал краткий ответ.
Поручик многозначительно кивнул:
– Вот в чём дело. Жаль молодого человека, талантливый фигурист, как говорят. Что за напасти на Юсупов каток посыпались? Уже третий мертвец. А ведь сколько лет никаких происшествий. В чём тут дело, как полагаете?
Ванзаров промолчал. Он наблюдал, как издалека приближается господин в распахнутом пальто на меху. Что было слишком странным совпадением. С точки зрения логики.
– Господин поручик, допросите садовника Егорыча. Выясните всё. Ключ проверьте. Немедленно.
Услышав командный тон, Бранд по привычке козырнул.
– Есть допросить. – И заскользил в сторону домика.
Он, конечно, заметил, кто пожаловал на каток. Этой встречи с удовольствием избежал. Ещё предстоит давать объяснения приставу, почему дело открыто.
Господин, не замечавший мороза, не пожалев ботинок, спустился по снежному скосу. Твёрдо ступая по льду, приблизился к Ванзарову.
– Откопали? – спросил он вместо приветствия.
– Добрый день, господин Куртиц. Что вы здесь делаете?
37
Дело сделано. Сидя за лабораторным столом, Аполлон Григорьевич посматривал на итог трудов своих. Было изучено содержание склянки с чёрным стручком, обгоревшая сигара из бонбоньерки с крылатым коньком и сигара целая из картонной коробочки. Вернее, уже не целая, а разрезанная вдоль до самого табачного нутра. Поручения выполнены, результаты проверены и перепроверены. Сомнений быть не могло. Как и ошибок. Отчего Лебедев испытывал глубокие сомнения. Что с ним случалось крайне редко, если не сказать никогда.
Зная в общих чертах обстоятельства дела, Аполлон Григорьевич не понимал, каким образом Ванзаров сможет использовать то, что дала криминалистическая экспертиза. Особенно склянку с белым порошком. Ну и обгоревшая сигара ничего хорошего не сулила. Как использовать её в качестве улики? Особенно когда рядом лежит разрезанная сигара.
Зная Ванзарова и ценя его талант, Лебедев не мог допустить мысли, что друг разыграл его или подсунул пустышку. Такие шалости не в характере Ванзарова. Да, жулик может обдурить и смухлевать. Но только ради дела. С криминалистом Ванзаров не станет играть. Что же остаётся?
– Уж не водят ли тебя за нос, друг мой, – пробормотал он и отодвинул бонбоньерку. – Обжулили нашего умника, что ли.
Произнеся мысль вслух, согласиться с ней Аполлон Григорьевич не смог. Да разве такое возможно? Как бы ни относился он к лженаукам психологике, маевтике и прочим чудачествам друга, представить человека, который способен надуть Ванзарова, категорически невозможно.
А коли так, что остаётся? Остаётся печальный вывод: Ванзаров обманул сам себя. Доверился логике и прочей чуши. Не увидел простых очевидных фактов. За что может поплатиться.
– Во что же ты вляпался, друг бесценный? – проговорил Лебедев себе под нос. На «ты» с Ванзаровым он общался наедине с собой.
Придаваться мрачным мыслям было не в характере великого криминалиста. Пропустив на дорожку «Слезу жандарма», он подхватил походный саквояж жёлтой кожи, с которым не расставался, и покинул Департамент полиции. Чему чиновники были рады: после утренней сигарильи еле-еле проветрили помещения.
Ужасный человек, ужасные манеры. Одним словом – гений. Приходится терпеть.
38
Ванзаров ждал. Спор с логикой он выиграл. Радости это не принесло. А повторять вопрос было без надобности. Фёдор Павлович не страдал глухотой.
Он стоял перед островком с разрытым снегом и смотрел на мёртвое лицо, покрытое коркой льда. Плечи его сгорбились, недвижная фигура выражала глубокую печаль. Слетели гонор и надменность. Остался немолодой мужчина, хорошо выбритый, пахнущий одеколоном. Мужчина переживал искреннее горе, скрывая за внешним спокойствием. Нельзя тревожить человека в такие минуты. Молча он прощался с чем-то важным, что в его жизни было связано с погибшей, может, просил прощения, как бывает, когда уходит близкий человек, которому не успел сказать доброе слово, а теперь опоздал навсегда.
Стянув с головы шапку, Куртиц перекрестился, поклонился в пояс, замер. Высокая фигура сложилась пополам, что казалось невозможно странным. Он распрямился, махнул шапкой по глазам, да так и остался с обнажённой головой, сжимая мех в кулаке.
– Ванзаров, – сказал он глухо, оборотившись. – Не трогай меня теперь. Митя даст тебе все пояснения. Ничего не скрывая.
Дмитрий Фёдорович как раз уже стоял у края берега, опираясь на фотографическую треногу, держа деревянный ящик аппарата. Вслед за отцом он перекрестил лоб.
– Ты умный человек, прости, что не сразу разглядел, – продолжил Куртиц, шмякнув шапку на темечко. – Найди, кто сына убил и… и её. Заплачу десять тысяч. Останется между нами. Знаю, ты честный до глупости, навёл справки. Это мой тебе знак уважения. Найди этих подлецов…
Ванзаров молчал.