Куртиц глянул на снежную могилу, будто на прощание, и пошёл по льду к павильону. Сыну приказ был отдан коротким жестом. Митя послушно кивнул, подхватил треногу под мышку и сбежал по снежному скосу. От островка он предпочёл держаться на расстоянии.
– Редкая предусмотрительность: захватить фотоаппарат, – сказал Ванзаров.
– Вынужденное обстоятельство, – ответил Митя, раздвигая треногу, которая отчаянно скользила. – Переводчик мистера Джерома забыл вставить фотопластинку, отец поручил сфотографировать его на открытии состязаний.
Судя по почерку, это не мог быть Борис, как уверял Иволгин. Забыть фотопластинку под силу только человеку, который знает пять языков, не считая древних. Разбираться в этой путанице было некогда.
– Сколько при вас фотопластинок, Дмитрий Фёдорович?
– Три захватил. Про запас, мало ли что.
– Пожертвуете сыску одну?
Мите не слишком хотелось находиться в малоприятном месте, но воля отца не оставила выбора. Из ящика он вытащил аппарат, какой не постыдится иметь лучший салон на Невском проспекте или путешественник в дальние страны, установил на треноге.
– Отсюда сделать снимок? – спросил он.
Взяв треногу, Ванзаров переставил её к телу так, чтобы застывшее лицо было в кадре целиком. По перевёрнутому линзой изображению выставил картинку как сумел. И уступил место тому, кто умел пользоваться. Митя воткнул пластинку, зажмурился и сделал снимок.
– Благодарю, – сказал Ванзаров, – чрезвычайно помогли.
Митя отдал пластинку поспешно, будто снимок жёг пальцы.
– Если требуется, могу проявить и напечатать, – сказал он.
– У вас дома фотографическая лаборатория?
– Да, любим поснимать для собственного удовольствия.
– Что снимаете?
– Алёша пейзажи, мне нравятся натюрморты, а Иван всё больше фотографирует барышень. Позвольте, соберу фотоаппарат.
Ванзаров не возражал.
– Как ваш отец узнал о случившемся?
– Утром мальчишка-посыльный принёс в магазин записку на имя отца, – отвечал Митя, умело разбирая и укладывая фотоаппарат. – Я передал отцу после визита мистера Джерома, до этого было некогда, в торговом зале блеск наводили. Он прочёл, скомкал и приказал ехать немедленно.
– В субботу, в день смерти Ивана, тоже было сообщение?
Митя молча кивнул.
– А до этого?
Ящик был застёгнут на замочки и оставлен на льду. Тренога положена рядышком.
– Последнее время с отцом случались неприятности: то перед ним глыба снега с крыши упала, то чуть лошадь не задавила, – сказал Митя, замолчал и продолжил: – А 6 января, когда у нас тут была ёлка, в отца полетели шутихи. Прожгли пальто. Устроитель фейерверка извинялся, клялся, что не знает, как случилось. Потом Алёша внезапно в Москву в монастырь отправился. Всё одно к одному.
– У вашей фирмы финансовые неприятности?
– Наоборот, будем открывать магазины в Москве и Нижнем.
– Господин Куртиц одолжил крупную сумму или взял банковский кредит?
– Отец капитал из рук не выпускает и в долг не берёт. Чему нас научил.
Митя повернулся спиной к островку. Натура отцовская, но нервы пока слабые.
– Расскажите про неё, – сказал Ванзаров.
Юный Куртиц поёжился, будто промёрз в добротном пальто:
– Что вы хотите знать?
– Всё, – последовал неизбежный ответ.
– Её зовут Серафима Ивановна Маслова. Для нас она была Симка, просто наша Симка. – Молодой человек был печален. – Служит у нас, сколько себя помню. Матушка умерла, когда мне с Настасьей было четыре, её совсем не помню. Симка заменила нам мать. Не только домом и кухней занималась, нас нянчила…
– Отчего умерла мадам Куртиц?
Митя сделал движение головой, будто отгоняет назойливую муху:
– Разве это сейчас важно?
– Говорите напрямик. Всё равно узнаю.
– Она… отравилась, – выдавил Митя и бросил недобрый взгляд.
– Вам Симка рассказала?
Он кивнул:
– Изредка позволяла себе выпить лишнего, становилась болтлива. Мы не знали ничего. Отец об этом не рассказывал. Наш дядя Яков в тот же год и месяц наложил на себя руки. Отцу выпали тяжкие испытания. Он даже сменил название фирмы: было «Куртиц и Куртиц», а стало как теперь.
– Когда Симка сообщила вам новость?
– Недавно проболталась. Как из Москвы вернулись, напилась не пойми с чего. Такое лишь на праздники бывало.
– Симка ездила с вами в Москву, – сказал Ванзаров утвердительно. – Зачем?
Митя пожал плечами:
– Воля отца. Снял дом на Пресне, Симку забрал, чтобы там хозяйство вела и сорочки ему гладила.
– Почему не остановились в гостинице?
– Отец посчитал, что так выйдет дешевле. Иван остался жить в этом доме, когда мы с отцом и Симкой вернулись в столицу.
– Настасьи Фёдоровны с вами не было?
– Отец приказал ей остаться дома.
Вдалеке у павильона работники делали нечто сложное с алой тканью, которой надо было украсить невысокую сцену. Дело шло как обычно: все давали советы и никто не спешил приложить руки. Вот что значит без надзора Иволгина. Ванзаров отметил, что распорядителя на просторах сада не видать.
– Симка была на катке Зоологического сада, когда вы познакомились с семьёй Гостомысловых?
– Была, – Митя тяжко вздохнул. – Отец всех потащил, чтобы Алёша одумался.
– Симка проявила интерес к генеральше и её дочери?
Митя невольно усмехнулся:
– Душу из меня вынимала, кто такие да где живут.
– С чего вдруг?
Умный юноша только плечами пожал:
– В толк не возьму. Будто заноза в неё засела.
– В пьяном виде не разболтала причину?
– Ничего, господин Ванзаров. Ни намёка. Спросил у неё напрямик, так она засмеялась в ответ. Последнюю неделю весела была, по дому носилась, песенки напевала.
– Чем занималась?
– Чем положено. Уборка, лавки, кухня. В четверг и пятницу отпросилась помочь своей подруге. Та в гостинице Андреева служит, заболела, Симка подменяла.
– Как зовут подругу?
Митя сморщил губы, дескать, его прислуга не интересует:
– Татьяна, кажется. Они одного года выпуска.
Симка не институт благородных девиц оканчивала, оканчивала она университеты прислуги.
– На левом мизинце у неё стальное кольцо, – сказал Ванзаров. – Такие выдают девушкам после обучения в сиротском приюте.
– Вы правы, Симка обучалась в убежище для девочек [43] «Исток милосердия» на Васильевском острове. Управляет мадемуазель Жом, отец – председатель попечительского совета. Кольцо они не снимают, это для них лучшая рекомендация. На нем гравировка имеется: вензель «М», переплетённая с «И».
Вензель Ванзаров заметил, когда снял варежку. Кольцо так крепко сидело на замёрзшем пальце, что вросло в кожу. Лебедев сумеет снять. Если захочет.
– В пятницу вечером Симка ушла встречаться. С кем?
– Мне это неизвестно, – ответил Митя с искренней грустью. – Задержался в конторе со счетами, пришёл домой поздно. Настасья сказала, что Симка ушла куда-то. Больше её не видели.
– У неё был ухажёр?
Случай жизненный, чего стесняться: какая служанка в столице без любовника. Особенно в её годы. Митя скривился.
– Простите, господин Ванзаров, я подобными темами не интересуюсь, – ответил он подчёркнуто достойно. Честный юноша. Не доверит ему отец семейную фирму.
– Какая у неё обувь?
– На Рождество отец подарил отличные тёплые сапожки. Симка очень радовалась.
– На ней коньки модели «Снегурочка» из вашего магазина. Когда взяла их?
– Что вы, господин Ванзаров, об этом подумать невозможно. Правила строжайшие: товар не имеют права брать не то что приказчики, даже мне… нам запрещено. Иначе порядка не будет.
– Прошу проверить по конторским книгам, в каком из ваших магазинов куплены эти коньки.
– Постараюсь, господин Ванзаров.
– Симка рассказывала о своём заветном желании?
Вопрос показался столь странным, что Митя призадумался.
– Заветное желание, – проговорил он с сомнением. – А, вспомнил: она хотела иметь свой дом в Сестрорецке. Но это же шутка.
С жалованьем прислуги дом мог появиться только в мечтах. В Петербурге домашней служанке, она же кухарка, она же горничная, платили от четырёх до двенадцати рублей в месяц. И то если заплатят, а не выгонят без копейки. Что тут скажешь: мрак царизма, произвол и безнаказанность приличных людей.
– Какое ей платили жалованье?
– Никакого.
– Все эти годы работала за стол и дом?
– Неверно поняли, господин Ванзаров. Симка брала столько, сколько было нужно для дома. Отец доверял, она не крала. Возможно, скопила небольшой капитал.
– Из вас четверых кто был её любимцем?
Интерес к подобной теме привёл в замешательство. Митя задержался с ответом.
– Иван, – сказал он. – Симка любила всех, но его примечала особо.
– А вашу сестру?
Митя отчего-то отвёл взгляд:
– Отец держит Настасью в строгости, отправил учиться на курсах, она служит в конторе переписчицей бумаг и письмоводителем, получает небольшое жалованье. Симка её потихоньку конфектами угощала. Души в ней не чаяла.
– Настасья не имеет доли в завещании?
– Ей назначено приданое.
– Иван мог сообщить Симке, что приезжает? – спросил Ванзаров.
В любом доме письма и телеграммы принимает прислуга. Почтальон вручил ей, господин Куртиц ничего бы не узнал.
– Мог, – не раздумывая ответил Митя. – Только зачем ему? Не понимаю, что заставило Ивана уехать из Москвы. У него, конечно, весёлый нрав, но так отца ослушаться не посмел бы.
– Сколько при нём могло быть денег?
– Отец оставил ему на три месяца тысячу рублей на расходы.
На такие деньги можно жить безбедно, особенно в дешёвой Москве. Тем более дом на Пресне оплачен. Чего уж там: жить припеваючи, получая от жизни все мыслимые удовольствия. Чиновник сыска не мог себе такого позволить: в пересчёте на месяц его жалованье было раза в три меньше.
– При нём не найдено ни копейки.
– Странно, – сказал Митя слишком уверенно. – Ваня любил, чтобы портмоне было туго набито. На барышень производил впечатление.