– Нет… Она ничего не говорила… Ничего… Все последние дни Симка была весела, смеялась, болтала, что скоро всё изменится к лучшему. Я думала, она просто пьяна.
– Во сколько ушла из дома?
– Примерно в половине десятого.
– С чёрного хода?
– Нет, с парадного. Я за ней закрыла. Ей позволяется.
– Когда обещала вернуться?
– Сказала, что до полуночи. Но я легла спать.
– Почему не забеспокоились утром?
Барышня как будто смутилась.
– У взрослой женщины могут быть причины, – сказала она, как умудрённая жизнью дама.
Ванзаров не стал уточнять эти причины:
– Симка хвасталась покупкой коньков модели «Снегурочка»?
– Ничего подобного. Да и зачем ей? Прислуга на лёд не допускается.
– Она рассказывала вам о мадемуазель Гостомысловой?
– Это московская гостья, которую Фёдор Павлович на каток пригласил? – уточнила Настасья Фёдоровна. – Не упоминала. А почему вы спрашиваете?
– Благодарю, что сообщили столь важные сведения. – Ванзаров поклонился, насколько позволяла теснота пролётки. – Вы опасаетесь не только за отца, но и за Дмитрия Фёдоровича?
Барышня вздохнула, как умеют только расстроенные барышни:
– Вы правы, мне страшно за Митю. Они могут убить и его. Фёдор Павлович такой упрямый, ни за что не уступит.
– Мадемуазель Куртиц, с чего вдруг Иван Фёдорович разоткровенничался о братстве?
Она подала плечиками, довольно стройными:
– Ваня сказал, что его мечта скоро исполнится. Я спросила: почему так уверен? Тут он и рассказал.
– Какая у него была мечта?
– Побеждать на всех состязаниях по фигурному катанию.
– Откровенность случилась перед поездкой в Москву?
Она кивнула:
– Кстати, господин Ванзаров, ваш брат должен был привезти на открытие мистера Джерома, но его не было. Фёдор Павлович очень рассердился.
– Посажу брата за решётку, чтобы подумал о своём поведении, – ответил Ванзаров.
Чем привёл Настасью Фёдоровну в сомнение: шутка или в самом деле в полиции принята жестокость к родственникам. Она спросила, куда подвезти, Ванзаров отказался.
– Если заметите, что господин Куртиц получил новую записку, сразу дайте мне знать, – сказал он и отдал прощальный поклон.
По Екатерингофскому проспекту он вернулся к Большой Садовой и свернул в гостиницу. В холле будто нарочно топтался господин Андреев. Хозяин номеров был взволнован чрезвычайно.
– Господин Ванзаров, что же это такое! – пожаловался он.
– Весёлые барышни объявили бойкот вашей гостинице?
– Ах, господин Ванзаров, какие могут быть шутки, – Андреев всплеснул руками, словно лебедь, которому подрезали крылья. – Мадам и мадемуазель Гостомысловых арестовала полиция!
48
Приёмное отделение полицейского участка выглядело пустынно. Задержанные не сидели на лавках, городовые не грелись у печки. Только младший чиновник Акулин за столом склонился к листу, изображая вид глубокой занятости бумагами, чтобы не замечать катастрофу, которая разразилась над помощником пристава. Бранд ещё держался. Вытянувшись перед почтенной дамой, слушал, как его разносили в пух и прах. Формально обладая властью над задержанными, он ничего не мог поделать. Робость овладела им. Робость худшего сорта: провинившегося подчинённого перед начальством. Дама, что чихвостила Бранда, не была его начальником, не имела права ругаться и вообще позволяла себе то, что обывателю не позволено под страхом тюремного заключения на неделю.
А ей было позволено. Позволено, как вдове генерала. Погоны покойного мужа незримо сверкали на её плечах. И давали право вгонять служебное лицо при исполнении в краску. Лицо Бранда пошло пунцовыми пятнами. А мадам Гостомыслова громовыми раскатами уничтожала юного полицейского, обращаясь к нему «поручик». Не «господин поручик», а просто – поручик, подчёркивая ничтожность этого звания перед величием вдовы генерала.
Войдя в участок, Ванзаров помедлил, наблюдая урок неравенства, когда сильным позволено всё, а прочим – ничего. Было искренне жаль Бранда, который впервые так остро столкнулся с личным бесправием. Ругань и нагоняи пристава не в счёт. Поручик замер по стойке смирно перед дамой, потому что был околдован генеральской интонацией, которую ни с чем не спутаешь, а военному врастает в душу. Перед тем как перейти в полицию, Бранд служил в армейской пехоте. В голосе мадам Гостомысловой он слышал командные нотки её покойного мужа и ничего не мог поделать. У всех генералов одинаковый тон.
Мадемуазель Гостомыслова, отвернувшись от неприличной сцены, которую закатила матушка, сидела на венском стуле. Рядом с чемоданами.
Пора было выручать Бранда.
Ванзаров подошёл и легонько отодвинул поручика. Заслонить его окончательно не мог, но принял на себя бо́льшую часть внимания дамы. Взглядов Надежды Ивановны, будто просящих прощения, он не замечал.
– А, господин Ванзаров, очень хорошо, – сказала мадам армейским горном. – Очень вовремя.
На Ванзарова генеральская магия не действовала. Не потому, что не служил в армии. Просто не действовала. Как ветерок не справится со скалой.
– Что произошло?
– Верно говорят: любой идиот, которому не по силам служить в армии, идёт в полицию. В армейской службе нужны мозги, а в полицейской они не требуются, как видно.
– Что произошло, мадам Гостомыслова?
Ванзаров не кричал, не угрожал, спросил вроде бы спокойно. Гостомыслова как-то сразу сбавила спесь.
– Нас арестовали, вообразите, – сказала она. Генеральские барабаны притихли.
– По какой причине? – вопрос обращён был поручику.
– Разрешите доложить, господин Ванзаров! – сорвавшимся голосом вступил Бранд. Юноша рвался отыграть унижение. – Дамы намеревались сбежать. Задержал их, чтобы не смогли покинуть столицу.
– Боже, какой идиот, – сообщила Гостомыслова без всякой злобы. – В десятый раз вам говорят: мы переезжаем в другую гостиницу!
– По какой причине?
Простейший вопрос привёл мадам в недоумение. Она глянула на дочь, будто ища поддержки. Надежда Ивановна упорно смотрела на ручку чемодана. Будто отгородившись от происходящего.
– Причина? Какая ещё причина? – с раздражением ответила мадам. – Захотела и поменяла гостиницу.
– Господин Куртиц предлагал лучшие гостиницы столицы за свой счёт. Вы отказались. Ответили, что у Андреева вам удобно. С чего вдруг резкая перемена?
Елизавета Петровна молчала в генеральском величии, но кажется, искала подходящий ответ и не находила. О чём доложила психологика. Её не проведёшь. Насквозь видит.
– Ни перед кем не обязана отчитываться, – заявила она.
– Сейчас обязаны, – ответил Ванзаров. – Вы и ваша дочь являетесь свидетелями дела по убийству Ивана Куртица. Сыскная полиция в моём лице уведомила, что вам не разрешается покидать столицу. И даже номер. На визиты в Юсупов сад могу закрыть глаза, но переезд не допускается. Ваш номер ещё не успели сдать. И даже убрать.
Издав звук раненого зверя, генеральша демонстративно отвернулась от чиновника сыска.
– Мадам Гостомыслова, будет проще, если вы поясните, что случилось.
– Маменька…
– Молчи! – оборвала она дочь. – Нечего пояснять, господин Ванзаров. Раз мы под домашним арестом, то будем вести себя как арестанты. Надежда, мы возвращаемся. Поручик, занесите чемоданы в пролётку.
Показав спину, мадам направилась к выходу. Надежда Ивановна послушно встала, чуть повернув лицо к Ванзарову, беззвучно прошептала всё то же слово. И последовала за матерью.
– Помогите им, Сергей Николаевич…
В душе Бранда шла борьба: мадам получила по заслугам, и вот после такой победы ему носить чемоданы, как вокзальному грузчику?
– Слушаюсь, господин Ванзаров… Простите за сад, – только сказал он и подхватил непомерный багаж дам.
Бранд хотел оправдаться за всё: что не мог ослушаться приказа пристава, повёз тело Симки в больницу, что этим арестом хотел загладить вину, а вышло только хуже. Так много надо было сказать. Но дамы ждали на улице. Надо тащить чемоданы.
Дверь за поручиком захлопнулась. В участке настала тишина, нарушаемая тиканьем большого напольного маятника. Подошёл чиновник Акулин, протянул конверт без марки и штемпеля. Поперёк надпись: «Г-ну Ванзарову лично».
– Для вас оставлено, – сказал он.
Ванзаров повертел заклеенный конверт. Внутри прощупывалось нечто небольшое и твёрдое.
– Когда и кем доставлено?
– С час назад или чуть раньше молодой человек какой-то принёс. Сказал, для вас, вы ожидаете это письмо.
– Вас не смутило, что письмо мне доставлено в ваш участок, а не в сыск? Как часто я бываю у вас?
Вопрос заставил Акулина почесать шею указательным пальцем:
– Простите, не подумал.
– Не подумали выяснить, а лучше задержать посыльного?
Акулин окончательно смутился:
– Так ведь… Это как-то… Тут и господин пристав, и городовые… Потом господин Бранд привёл задержанных… Что я могу…
– Опишите посыльного.
– Он такой… В общем… – Чиновник сделал неопределённое движение рукой. – Обычный. Ничего особенного… Не рассмотрел его толком… Да и лицо было шарфом замотано… Тут ещё господин пристав ругал городового…
– Благодарю за блестящую службу, господин Акулин.
Ванзаров вышел на улицу. Козырнули городовые, которые топтались перед участком. Только что они наблюдали, как помощник пристава загружал чемоданы в пролётку и устроился на откидном сиденье перед дамами. Редкое зрелище.
Разорвав конверт по короткой стороне, Ванзаров тряхнул. На ладонь выпала игральная карта: туз бубен. Печатными буквами сообщалось:
«Найдёте убийцу сегодня в 11 вечера». Далее адрес на Васильевском острове и подпись: «М», пересечённая «I». Карта вернулась в конверт.
Вызывать на подмогу филёров он не стал. А вот «браунинг», который хранился в ящике рабочего стола, может пригодиться. Для того чтобы выстрелом в воздух ошеломить и сбить с толку. Стрелять в людей Ванзаров не умел.
49
Посторонним тут делать нечего. Место глухое. Большие дома по Среднему проспекту Васильевского острова перешли в одноэтажные постройки. И эти тоже закончились. Дальше, за 23-й линией