Молчание юного Куртица было красноречивей согласия.
– Фёдор Павлович ничего мне не рассказывал, – продолжил Ванзаров, держа коньки. – Всего лишь логика. Это коньки для бега на скорость. С собой из Москвы захватили минимум вещей. Но коньки не забыли. Почему? Не для того чтобы метать в меня. Они вам дороги как мечта. Мечта, которую не дают осуществить. А Братство вам обещало. Только надо пройти три испытания. Первое вы прошли: заявили отцу, что уходите трудником в монастырь. Причём в Москве. Ждали второго. Но тут случилось непредвиденное: на катке вы увидели мадемуазель Гостомыслову. Отец хотел вас сосватать за генеральскую дочку, но получил отказ. Тогда брат Иван стал свататься и тоже получил отказ. Затаили обиду. И вдруг узнали, что Гостомысловы едут в Петербург. Для чего? Вы решили: на смотрины к брату Мите или Ивану. Не стерпели, отправились в столицу. Нарушив устав монастыря и без разрешения Братства. Вы теперь кругом виноваты, Алексей Фёдорович… Филёрили за домом Гостомысловых?
Держась за живот, Алёша поплёлся к столу, плюхнулся на стул и поник головой.
– Она невероятная, чудесная, мечта всей жизни… Без неё мне теперь ничего не надо, – проговорил он. – А Иван всё испортил: сам стал свататься, ещё смеялся. А меня мадам Гостомыслова после этого выгнала. Я пришёл к ним, хотел предупредить, чтобы она не дала Ивану согласия, он страшный человек. Меня не стали слушать, прогнали. Как мне жить, если не могу быть рядом с той, что составит всё счастье моей жизни?
Оказывается, Тухля не одинок в страданиях: нашёлся молодой человек, у которого была мечта всей его жизни. Мечта недостижимая.
– Мадемуазель Гостомыслова вам кого-то напомнила? – спросил Ванзаров.
– Она такая одна, невероятная, невозможно сравнить ни с кем.
А ведь любовь в самом деле слепа. Наблюдение Ванзаров оставил при себе. Вдруг самому пригодится.
– Когда вас посвятили в рыцари? – спросил он.
– В конце декабря, – ответил Алёша, забыв про скрытность. – Теперь мне точно конец. Вы сказали, что Ивана убили. Это правда?
Ванзаров кивнул.
– Когда?
– В субботу на вашем катке. Он тоже был рыцарем Братства?
Алёша пожал плечами:
– Этого нельзя знать. Мне кажется – да. Он так не хотел оставаться в Москве, ему надо быть в столице. Пришёл ко мне в монастырь, сказал, что удерёт при первой возможности. Предложил сосватать меня мадемуазель Гостомысловой. Я отказался. Он посмеялся, дескать, струсил. Дела у него в Петербурге, называется. Какие дела? Состязания по фигурному катанию да тотошник…
– У Ивана были записная книжка и портмоне?
– Всегда держал при себе. Подарок отца с вензелем «ИК». Иван ими очень гордился. Отчего он погиб?
– Тайны сыска, – ответил Ванзаров. – В бинокль следили за мадемуазель Гостомысловой в тот день. Что видели?
– Ничего особенного. Она каталась одна, чудесно каталась, изумительно. Потом к ней подъехал Иван. Как увидел его с Надеждой Ивановной, чуть не выпрыгнул из окна. Еле сдержался. Они катались недолго, пропали из поля зрения. Потом на льду началась суматоха, видел полицию. Когда Надежда Ивановна вышла из сада, всё прочее перестало меня интересовать.
– Заходили в номер к брату?
Алёша выпрямился, но потирал грудь. Поединок дался тяжело.
– Я не знал, что он живёт по соседству. Увидел его на катке.
Ванзаров подошёл к столу, сел напротив. Коньки не выпускал.
– Как узнали про «Братство льда»?
– О нём только и было слухов. Все на катке говорили. Шёпотом.
– Когда началось?
– Кажется, с осени. Все желали стать членами Общества, не знали, как туда попасть. Такие надежды питали.
– Как вам посчастливилось?
– Как-то еду в пролётке, сунул в карман руку за мелочью, а там конверт. Открыл и чуть не запел от радости. Меня приглашали пройти посвящение.
– Подпись «М» и «I» десятичная?
– Да, именно…
– Что означают буквы?
– Не имею понятия. Пробовал переводить со словарями название братства на европейские языки – ничего осмысленного. По-итальянски, по-испански и по-английски значит: «я» или «мой». Разве только по-английски это Military Intelligence. Ну при чём тут «военная разведка»? В общем, тайна тайн. А я вам раскрыл. Теперь мне конец.
Ванзаров остался глух к страданиям юноши:
– Где и как проходила церемония?
Более не скрываясь, Алёша описал декабрьскую ночь в Юсуповом саду, свечу во льду, чёрную повязку, тонкий укол в щёку сосулькой, как он сказал, и голос, который никогда не слышал ранее. Рассказ походил на карикатуру церемонии масонов. Ротмистру Леонтьеву понравится: смахивает на государственный заговор.
– Как получили задание первой ступени?
Алёша глянул с тоской и печалью:
– Вам и это известно… Так же таинственно. Нашёл в кармане приказ стать трудником в московском монастыре. Обрадовался, что так легко. И вот что вышло.
– Послания Братства надо сжигать после получения?
– Да, они должны стать пеплом. Господин Ванзаров, вы сказали, что Симка тоже убита. Я не ослышался?
– Не ослышались. Задание было на игральной карте?
– Нет, просто на писчей бумаге. Подпись та же: «М» с «I». А вы точно не из Братства?
– В этом случае ваш труп остывал бы на полу, – ответил чиновник сыска. Грубо, но честно. Что поделать: правда – барышня не из красивых. – Симка видела вас?
– Обеды другая горничная приносила. Я не видел её.
– Понравилось филёрить за Гостомысловыми?
– Это гадко. – На лице Алёши отразились искренние чувства. – Испугался, когда их полиция забрала. И как обрадовался, когда они вернулись. Господин Ванзаров, что мне теперь делать? Да, я предал Братство, но я не хочу умирать…
Трудно умирать, когда в соседнем номере живёт мечта всей жизни. Ванзаров приказал собрать вещи и отправляться домой. Из дома не выходить без его разрешения. Алёша проявил покорность, которой не дождался настоятель монастыря. В небольшой чемодан кинул чистую сорочку, пару шерстяных носков и бритвенный прибор, бинокль, резиновые бинты, какими тренируют мышцы, и пару гантелей. Надел тужурку, фуражку-московку, замотался шарфом. В таком наряде он никак не походил на сына богатого торговца спортивными принадлежностями.
– «Норвеги» вернёте? – спросил он, стоя у двери.
Ванзаров протянул коньки, летающие без крыльев. Алёша сунул их в чемодан.
– Забыли карты, Алексей Фёдорович, – сказал Ванзаров, указывая на стол.
– Это не мои, в номере были. Наверно, хозяин для гостей держит.
Ванзаров развернул почти новую колоду с мастерством опасного шулера. Все карты были на месте. За исключением одной.
– В колоде не хватает туза червей, – показал он разноцветный веер. – Потеряли?
– Не имею привычки к картам, отец запрещает, – ответил Алёша. – Наверное, дама потеряла.
– Какая дама?
– Ну такая. – Алёша изобразил рукой нечто, что мужчинам трудно описать, когда глаз не отвести. – Постучала, я открыл. Она извинилась, сказала, что в номере у неё нет колоды, а хочется разложить пасьянс. Нельзя ли одолжить? Я, конечно, одолжил. На другой день вернула.
– Когда ей понадобилась колода?
– Кажется, да, точно: утром в субботу.
– Знаете её?
– Скорее нет…
– Возможно, видели на катке?
Алёша задумался и даже поправил козырёк фуражки, будто от этого мысли приходят в порядок:
– Не знаю, особо не разглядывал. Я в дамах путаюсь. Они такие изменчивые.
Трудно оспорить. Ванзаров знал, как изменчивы могут быть дамы и особенно барышни. В этом тайна женской натуры, до которой психологика пока не докопалась. Хоть копает старательно. И докопается обязательно. Тогда дамам несдобровать.
58
Надежда Ивановна поборола испуг. Держалась за дверной косяк, стоя на пороге номера, не в силах шевельнуться. Глаза её, холодные и чистые, бегали, будто ощупывали лицо стоящего перед ней.
– Ожидали кого-то? – спросил он.
Мадемуазель опустила взгляд, глянула снова:
– У вас кровь, господин Ванзаров.
Стоило ей сказать, как он ощутил лёгкое покалывание на скуле чуть ниже мочки уха. Коснулся. На кончиках пальцев осталось мокрое и красное.
– Кто там? – раздался из глубин номера тревожный голос матери.
– Господин Ванзаров. Он ранен.
– О господи! Веди его сюда.
Как настоящий мужчина, Ванзаров стал отнекиваться, что это не рана вовсе, а царапина, не о чем беспокоиться. Подумаешь, воротник сорочки покраснел от крови. Его не слушали. Мадам Гостомыслова приказала снять пальто, сесть на диван. После чего из походной аптечки появился пузырёк. Прозрачная жидкость обожгла так, что чиновник сыска стиснул зубы, чтобы не потерять героическую улыбку. Рана была обработана по всем правилам полевой хирургии и заклеена пластырем. Вдова военного должна не только денщиками командовать, но, случись что, показать себя сестрой милосердия.
– Где умудрились порезаться? – спросила мадам, собирая медицинские штучки.
– Имел дело с коньками, – ответил Ванзаров.
Елизавета Петровна неодобрительно покачала головой: взрослый мужчина, усатый, а хуже мальчишки умудрился порезаться на коньках. Как такое возможно? Нет, всё-таки мужчины так и остаются детьми. Всё это читалось в её молчании, как в открытой книге. О чём молчала Надежда Ивановна, узнать было нельзя: она держалась позади Ванзарова.
– Благодарю, мадам Гостомыслова, вы спасли мне жизнь.
– Да-да, болтайте больше, – сказала она, передавая дочери сундучок аптечки и указывая убрать его с глаз долой. Надежда Ивановна вышла из гостиной. – Небось пришли арестовать невинных.
Рана покусывала, но Ванзаров не замечал. Он готовился сделать больно женщине, которая проявила заботу, несмотря на характер. В ответ на доброе дело – чёрная неблагодарность. Чего ещё ждать от полиции.
– Необходимо прояснить некоторые вопросы, – начал он трудное дело и добавил: – С глазу на глаз. Всё, что вы скажете, останется между нами. Обещаю.
Мадам села на другой конец дивана так, что Ванзарову пришлось развернуться к н