Фёдор Павлович пошёл с козырей. Причём со всех сразу.
Он сообщил, что является членом правления Санкт-Петербургского общества любителей бега на коньках, самого именитого, престижного и уважаемого в столице. Ну и в России, конечно, что уж тут скрывать. Общество основано в 1877 году, среди основателей архитекторы Бруни и Кавос. У них строжайший отбор членов, только избранная публика, собственный каток в Юсуповом саду и великие спортивные достижения как в фигурном катании, так и в беге на скорость. Стараниями общества началось фигурное катание в империи. Именно они пригласили знаменитого американского фигуриста Джексона Гайнса, который дал первые уроки нового фигурного катания и подарил свой портрет. Они приглашают для обучения юных фигуристов знаменитого тренера-учителя Зейберта. Они устраивают ежегодное состязание на первенство России в искусстве катания на коньках среди конькобежцев-любителей и забегах на скорость. Они ввели у себя упражнения в игре «хоккей на льду» – модная забава, завезённая из Англии. У них на катке имеется электрическая установка с машинами, обширный барак со всей обстановкой. Общество организовало безвозмездное обучение юношей, подающих надежды стать хорошими конькобежцами, и ежегодно устраивает испытание конькобежцев по разрядам с выдачей особых знаков отличия. Три года назад, в 1896 году, общество провело первое состязание на первенство мира с участием конькобежцев из Америки, Англии, Австрии, Голландии, Германии, Швеции, Норвегии и Финляндского края.
От усердия Фёдор Павлович запыхался. Его лекция произвела впечатление меньше чиха воробья. На лице дамы не дрогнул ни единый мускул.
– Это чрезвычайно мило, господин Куртиц. Но что же вам угодно? – повторила она, делая ударение на «вам».
Оглянувшись, Фёдор Павлович отметил, что чудо в белой шубке направилось к пандусу, а за ним на некотором отдалении следует Алёша.
– Позвольте от имени Общества пригласить вас и вашу дочь к нам на каток. – Фёдор Павлович выразил светскую любезность, на какую был способен. – Приём и расходы путешествия за наш счёт, разумеется.
– Приехать на какой-то каток в Петербург?
– Лучший каток в столице.
– Для чего же отправляться в такую даль? У нас льда достаточно. – Вежливость вдове-генеральше была незнакома. Ох уж эта Москва, одни крайности.
– Мечтаем насладиться искусством фигурного катания вашей дочери. У неё подлинный талант. Поверьте моему опыту. В нашем обществе состоят членами великие конькобежцы Паншин и Панин.
– Насколько мне известно, фигурное катание – сугубо мужской спорт. Девушки в состязаниях не участвуют. Или в столице уже шагнули далеко вперёд?
Столкнувшись с московским упрямством, Фёдор Павлович скрыл досаду улыбкой.
– Состязаний среди дам пока нет. Ваша дочь может принять участие в совместной езде с кавалером.
– Разве допускается катание барышни и кавалера, не женатых между собой?
– В этом виде катания наши правила не так строги. – У Фёдора Павловича был готов веский предлог: – Мы подберём вашей дочери достойного кавалера для совместного катания.
Такой кавалер уже подкатил к пандусу.
Лёгкий ветерок коснулся гладко выбритой щеки Фёдора Павловича. Рядом остановилась барышня в белой шубке. Румянец украшал её щёчки.
– Маменька? – спросила она, как положено послушной дочери.
– Вот, Наденька, господин Куртиц из Петербурга…
Фёдор Павлович чуть не потерял шапочку, отдав слишком глубокий поклон. Ответным кивком барышня повторила манеру матери.
– Очень приятно, – добавила холодно.
– Господин Куртиц приглашает тебя покататься на их катке.
– На катке Санкт-Петербургского общества любителей бега на коньках, – поторопился Фёдор Павлович. – Самого знаменитого среди конькобежцев России.
Судя по лицу мадемуазель, слава Общества обошла Москву стороной. Ох уж эти ленивые москвичи…
– Зачем ехать так далеко? – спросила барышня.
В голове Фёдора Павловича мелькнуло: «Сговорились они, что ли?»
– Имею честь пригласить вас, мадемуазель Гостомыслова, присутствовать почётной гостьей на состязаниях за звание чемпионов России в фигурном катании, – проговорил он и ощутил присутствие сына за спиной. – А вот, кстати, позвольте представить: мой сын, Алексей Фёдорович, блестящий фигурист.
На дочь генерала Алёша смотрел слишком прямо, лицо его казалось напряжённым. Он не поклонился. Забыл, что ли, приличия в монастыре. Впрочем, барышня не замечала его взгляд.
– Как мило, – только сказала она.
Обдав фонтаном снега, у пандуса затормозил Иван.
– Отец, представь меня, – бодро заявил он, не сводя глаз с барышни.
– Мой сын, Иван Фёдорович, – сказал Фёдор Павлович раздражённо. – Буду бесконечно счастлив видеть вас, мадам Гостомыслова, с дочерью в Петербурге.
– И я буду счастлив! – вставил Иван некстати.
Алёша упрямо молчал.
Отбросив плед, вдова поднялась, как снежная королева в мехах, став на голову выше всех, кто стоял перед ней на льду.
– Благодарю за приглашение. Вынуждена отказать, – сказала она и, опережая возражения, добавила: – Окончательно.
Фёдор Павлович пропустил оскорбление:
– Позволите нанести вам визит?
– Мы не принимаем, – последовал ответ, похожий на пощёчину. – Пойдём, Наденька.
Генеральша царственно направилась к выходу.
Дамы уселись в сани, поджидавшие их, укрывшись меховым покрывалом. Возница гикнул, сани скрылись под свист полозьев. А вместе с ними исчезла последняя надежда. Фёдор Павлович ощутил это сердцем. Ни на кого не глядя, он поехал переодеваться.
У выхода с катка дожидалось семейство.
– Где Алексей? – спросил Фёдор Павлович, швырнув Симке ботинки с коньками и ком одежды.
– Простился, – осторожно сказал Митя.
– Просил передать, чтобы его не беспокоили, – беззаботно ответил Иван.
– Попридержи язык! – рявкнул Фёдор Павлович и осёкся, видя, как на лице сына появилась холодная почтительность. – Прости, Ваня, устал… К тебе будет дело.
– Слушаю, отец, – ответил Иван, как полагается послушному сыну, обиду затаив.
– Остаёшься в Москве.
– Но отец…
– Не спорь! – опять повысил голос Фёдор Павлович и сменил тон: – Пожалуйста, не спорь. Тебе поручения. Первое: делай что хочешь, но вытащи Алёшку из монастыря. Хоть жени его, хоть… Второе: познакомься с владельцами катка, дальше сам знаешь…
– Хорошо, но…
– Никаких «но», Иван. Без Алёшки не возвращайся и вообще раньше трёх месяцев не возвращайся. Жить будешь в доме на Пресне. В гостиницы не смей соваться. Театры и прочее веселье попридержи. Получишь тысячу на расходы, должно хватить, если не промотаешь сразу…
Иван был мрачен.
– Как же состязания в феврале? – спросил он. – Я хотел участвовать.
– Выступишь на состязаниях здесь. Кроме бега у них в программе будет фигурное катание.
– А забегами кто будет заниматься? Митя?
– Не твоего ума дело, – отрезал Фёдор Павлович и смягчился: – Протасов давно напрашивается. Справится.
– Протасов? – Иван позволил себе ироничную ухмылку. – Ну-ну…
– Обсуждать нечего. Вопрос решён. Митя, езжай на вокзал за билетами, возвращаемся в Петербург сегодня… нет, послезавтра вечером.
– Сделаю, отец, – ответил сын.
– Симка, упакуешь чемоданы.
– Не беспокойтесь, барин…
– И вот что… Отправишься на Кузнецкий Мост, купишь у «Сиу» печенья, ну и прочего. С собой в дорогу. – Фёдор Павлович протянул два червонца.
– Ваш любимый сорт знаю. – Бумажки юркнули в варежку Симки.
– Не жалея бери. Разного. Сахар ванильный не забудь, у них отменный.
– Помню, барин, помню.
Не простившись, Фёдор Павлович отправился неторопливым шагом в сторону московского университета, не замечая глубокого снега, в котором утопали ботинки тонкой кожи. Ему требовалось многое обдумать.
Симка дёрнула Митю за рукав.
– Это кто ж такая? – спросила она.
– Вам-то что за дело, драгоценная Серафима?
– Любопытно, что за краса.
– Ох уж это женское любопытство.
– Митенька, не томи…
– Мадемуазель Гостомыслова, Надежда Ивановна, генеральская дочка.
– Надо же… Как узнал?
– Самым верным способом: у её горничной.
– А проживают где?
– Что же за допрос, Серафима?
– Ну скажи, Митенька, драгоценный наш.
– В своём доме на Малой Бронной, – ответил Митя и подхватил Ивана под руку. – Ну что, братец, как Алёшку будем выручать?
Ботинки с коньками мотались в руке Ивана подстреленными птичками.
– Так поступить со мной, – проговорил он. – Вышвырнуть из дела, прогнать из столицы, лишить состязаний. И ради чего?
– Не страдай. Спасёшь Алёшу и вернёшься. Будут у тебя состязания.
– Так подло…
– Помалкивай. – Митя дружески толкнул брата плечом.
– Выгнать в разгар сезона…
– Наверстаешь в следующем… Извозчик! – крикнул Митя и осёкся: – Тьфу ты, у них же тут в Москве ямщики… Ямщик!
Он умело свистнул пальцами.
Иван обернулся. На катке скользила беззаботная московская публика, не ведая чужих горестей. И пробормотал еле слышно:
– Ладно, ещё поглядим…
8
Сани просто загляденье. Блестят лаком, подпорки гладкие, без сколов, полозья ладные, подушки вычищенные, вышитые, покрывало медвежьего меха, молью не побитое. Лошадка впряжена коренастая, сытая, ладная, бока в серых яблочках, хомут серебряным колокольчиком украшен. Сразу видно: должный уход.
В послеобеденный час сани стояли готовые к выезду. В своём дворе дома на Малой Бронной, где конюшня. Лошадь мотала гривой и била копытцем плотный снег, будто не терпелось ей показать себя рысцой. На облучке восседал возница невеликого роста, зато в новеньком овчинном полушубке, с мохнатой шапкой и в чистых валенках. В меховой варежке сжимал кнут.
Горничная, замотанная накрест шерстяным платком, распахнула дверь чёрных сеней и выпустила барышню в лисьем полушубке и меховой шапочке «пирожком» с вуалеткой. Она пробежала до саней, хозяйски устроилась на подушках и укрылась покрывалом, натянув его до самой муфты, в которой спрятала ручки в шерстяных перчатках. Возница оборотился.