Репортёр гадкой газетёнки посмел опередить Громовержца, спросив, как понравилась поездка в столицу России.
Писатель покосился на переводчицу.
– Должен сказать, что результат поездки мистера Джерома очень удовлетворил, – невозмутимо перевела она английскую фразу.
– Что больше всего понравилось?
– Катание на тройке, – перевела Жаринцова, чтобы не смутить журналистов словом «олень». Тухля издал виноватый вздох.
Гаврила бросил такой взгляд на коллегу, что репортёр смолчал. И он торжественно спросил:
– Как вы проводите время?
Мистер Джером поёжился, будто налетел ветер, и ответил небольшим монологом на английском. Жаринцова перевела:
– Осматривал достопримечательности, посетил Эрмитаж, с трудом мог оторваться от чудесных картин. Понравился музей императора Александра III, особенно «Запорожцы» Репина. Был в Малом театре на опере «Фёдор Иоаннович». Эту дивную вещь он мог бы понять и без предварительного перевода, так она хорошо написана и поставлена.
– Что знаете из русской литературы? – продолжил Громовержец.
– К сожалению, мало знаком, – последовал ответ. Что Гаврилу не смутило. Он спросил:
– Какое впечатление о столице?
– Погода разочаровала, зато любезностью столичных жителей он очарован, – сообщила Жаринцова.
– Какие у вас увлечения?
Английский писатель ответил. Жаринцова перевела:
– Мистер Джером очень любит кататься на коньках. В Петербурге катался на одном из катков на Фонтанке по нескольку часов в день. – Она метнула мстительный взгляд. Ещё немного – и прожжёт дырку в Тухле.
Гаврила остался доволен. Репортёры задали несколько глупейших вопросов, а он решил, что напишет хвалебный репортаж, в котором сделает вывод: английский юморист – симпатичный, чуткий и умный человек, живо всем интересуется и подмечает во всём хорошее.
Отделавшись от газетчиков, Джером потребовал установить мир.
– Мистер Тухофф не жалел себя, – сказал он. – На это нельзя обижаться. Мистер Тухофф вёл себя как настоящий рыцарь. Прошу пожать руки.
Поборов себя, Жаринцова протянула ручку. Тухля пустил слезу и нежно пожал в ответ:
– Вечный мир, друзья! Отметим последний вечер в Петербурге ужином.
– Как последний? – воскликнула Жаринцова. – У вас впереди ещё неделя!
– Планы поменялись, – ответил Джером. – Мы с Монморанси уезжаем завтра. Не будем грустить. Жизнь прекрасна. Не так ли, мистер Тухофф?
Из вежливости Тухля согласился. Он заметил крупного господина в роскошной шубе, который пересекал холл, беззаботно перекинув через плечо брезентовый мешок. «В таких деньги перевозят. Вот ведь счастливец, деньги мешками мерит», – подумал Тухля в печали.
У него день явно не задался.
Возвращая пальму в мясную лавку, он узнал от мясника много нового о себе и своём уме. Чтобы жалоба была забрана из полицейского участка, пришлось купить пять фунтов самой дорогой говядины. На что ушло десять рублей из имевшихся в кармане. Новое испытание ждало в магазине готового платья. Увидев порубленный манекен, владелец схватился за голову и впал в отчаяние, от которого спасли десять рублей. В результате Тухля очистил совесть и остался без гроша. Ну почти без гроша. То есть вернулся в привычное состояние.
В гостинице его израненной душе был нанесён коварный удар: Жаринцова заявила, что он украл у неё Джерома, а её, настоящего переводчика, вышвырнули за ненадобностью. Что было далеко от истины. Джерома Тухля не крал. Просто у них сложилась компания джентльменов, не считая Монморанси. В такой компании дамам делать нечего. С дамой в баню не сходить. И водку дегустировать она не умеет. Не говоря уже про оленей.
Печаль Тухли мог скрасить только ужин. Путь скромный и ранний.
85
Около восьми вечера Ванзаров прибыл в гостиницу. Он захватил старшего филёра Курочкина и двух его агентов. Помощь могла понадобиться не физическая, с этим Ванзаров справится. На всякий случай нужно перекрыть возможные пути бегства. Портье заверил, что господин Паратов давно в номере, не покидал его, заказал большой кофейник крепкого кофе, как обычно. Номер люкс оплачен до завтра.
Полицейский отряд поднялся на второй этаж, где находились лучшие номера «Франции». Агенты перекрыли выход на главную лестницу и лестницу для прислуги, Курочкин держался позади чиновника сыска ровно на таком отдалении, чтобы не мешать и помочь, если возникнет острая необходимость. С Ванзаровым у него сложилось нечто вроде телепатической связи: старший филёр знал, что ему делать, без лишних пояснений. Как в хорошо настроенном часовом механизме шестерёнки крутятся друг за другом, показывая точное время.
Ванзаров тихонько тронул дверь. Она поддалась легко: замок не заперт. Курочкин переместился и встал боком к дверному проёму. Ванзаров дёрнул, резко отбросил дверную створку и ворвался в номер.
Хрустальная люстра заливала гостиную электрическим светом. На густом персидском ковре лежал Паратов, раскинув руки. Лицо неподвижно, глаза уставились на электрические лампочки. Около кресла валялась кофейная чашка с блюдцем, испачкав чёрным пятном завитушки ковра. Кофейник с молочником, колотым сахаром и другой чашкой стояли на столике рядом с креслами.
Ванзаров нагнулся и потрогал шею. Пульса не было, кожа Паратова холодная. Судя по внешним признакам, смерть наступила около часа назад. Саратовский судовладелец был в том же костюме, что в банке. Цепочка брелоков с бриллиантами на жилетке, заколка с бриллиантом на галстуке, тяжёлые золотые запонки и перстень с большим камнем исчезли.
Курочкин успел сделать первичный осмотр и высунулся из двери спальни:
– Господин Ванзаров, прошу заглянуть.
Над огромной кроватью царил шёлковый балдахин. Одеяло было откинуто. На блестящей шёлковой простыне лежало женское тело. Руки связаны за спиной, ноги стянуты верёвкой на щиколотках, голову закрывала подушка. Смущаясь наготы, Курочкин целомудренно отвернулся.
Взяв подушку за уголок, Ванзаров откинул в сторону. Во рту торчал кляп, в который превратилась наволочка другой подушки. Белки глаз прорезали лопнувшие сосуды, волосы сбились в потный клубок. От красоты не осталось ничего. Несчастная боролась за жизнь до последнего глотка воздуха. Борьба была мучительной: она билась, дёргалась, вертелась, сминая простынь, оставляя вокруг себя неизбежные следы того, что организм исторгает при удушении. Шансов не было. Убийце оставалось удержать подушку, пока жертва не затихла окончательно. Много сил не требуется.
– Личность погибшей вам знакома? – спросил Курочкин, будто научившись угадывать мысли.
– Мадам Адель Дефанс, или по паспорту Наталья Попова.
– Бланкетка?
Ванзаров кивнул:
– Дорогая и умная. Что её погубило. Уникальная личность.
– Бланкетка? – с невольным презрением повторил Курочкин, будто женщины, зарабатывающие телом, не могут быть необычными.
– Она воспитывалась в убежище «Исток милосердия», должна была стать горничной или уличной девицей. Благодаря господину, который опекает убежище, получила образование. Взяла французский псевдоним. Занималась довольно редким промыслом.
Курочкин не скрывал недоверия:
– Бланкетка? Каким же?
– Подводила богатых мужчин к тотошнику на конькобежцах. Они делали ставки и проигрывали. Адель получала свою малую долю.
– Зачем убивать бланкетку?
– Важная причина, Афанасий. Она поняла, что происходит на катке, кто и почему убил Ивана Куртица и её подругу Серафиму Маслову. Поделилась подозрениями с горничной Татьяной Опёнкиной. И пошла на риск: предъявила обвинение. Не ради справедливости, а чтобы лёгким шантажом заработать. Господин Паратов, что лежит на ковре, не испугался, поступил просто: связал Адель и оставил у себя в номере, чтобы не мешалась. Всего-то нужно было потерпеть два дня. Чтобы не сорвался обман, который долго готовился. Адель могла всё испортить. Поэтому пропала, когда должна была рассказать мне. С Опёнкиной поступили ещё проще: задушили ночью на катке.
– А какие подозрения она узнала?
– Адель постучала в номер, чтобы попросить колоду карт. Ей открыл молодой человек, которого она почти не знала. Вернее, давно не видела. Потому что он не занимался на катке бегом на скорость, хотя мечтал об этом. Она вспомнила его, поняла, для чего он прячется, рассказала подруге, та подтвердила. С этим Адель пришла сюда. И больше не вышла.
– Полагаете, Паратов покончил с ней?
– Полагаю, что её задушил тот, кто подсыпал яд в кофе Паратова, – ответил Ванзаров. – Чтобы не оставлять последнего свидетеля.
– Что за яд, как думаете?
– Тут думать нечего, господин Лебедев скажет точно. Судя по внешним признакам, опять синеродистый калий. В горьком кофе его вкус незаметен. Можно всыпать хоть тройную смертельную дозу. Это меньше того, что помещается на подушечке пальца. Надо осмотреть номер.
Ванзаров накрыл Адель одеялом.
Быстрый обыск дал немного: пустой брезентовый мешок для перевозки денег, отсутствие портмоне Паратова, шубы и большого дорожного саквояжа. Осмотрев тело, Ванзаров нашёл в нагрудном кармашке пиджака сложенную телеграмму от 1 февраля:
ВСЁ ГОТОВО. ЖДЁМ. МI
Находка была важной, но запоздавшей.
Вызванный портье, увидев тело в гостиной, чуть не упал в обморок. Он не смог сказать, что за гость был в номере и кто вышел в чужой шубе с саквояжем. Так много хлопот по гостинице, не успевает следить. Быть может, коридорные или кто-то из прислуги что-то видел.
Поручив Курочкину вызвать участкового пристава, чтобы передать дело, Ванзаров слишком быстро покинул гостиницу. Будто сбежал, будто появилось срочное дело. О котором проницательность старшего филёра догадаться не помогла. А выпытывать у Ванзарова бесполезно. Это всем известно.
После приятного ужина мистер Джером вышел из ресторана. Тухля с Жаринцовой, пребывая в дружбе, закреплённой бокалами шампанского, болтали по-русски. Они обсуждали великолепную идею. Мимо промелькнула фигура господина, который слишком быстро вышел из гостиницы. Силуэт показался Джерому знакомым. Такой раз увидишь – не забудешь.