Иволгин повертелся на стуле.
– При чём тут вы? – спросил он с приятной улыбкой. – Вы в забегах не участвуете.
– Что касается меня, – повторил Ванзаров, вставая. – Вы отправили сюда в участок Котова с запиской, приглашая меня ночью на Васильевский. Мадам Дефанс была вашим почтальоном. Конверт и сотня находятся у криминалиста Лебедева. Вы играли со мной, как кошка с мышкой. Как только поняли, что я могу сорвать подготовленное с таким трудом, решились на крайнюю меру: узнали у Котова мой адрес, пришли ночью и нанесли удар. К счастью, убили манекен. А бросить на его мёртвое тело туз треф с вензелем братства впопыхах забыли. Вот этот туз…
Протянув руку, Ванзаров вынул из нагрудного кармашка Иволгина карту.
– Туза там не было! – возмутился он.
– Конечно, не было. – Ванзаров бросил карту Бранду, который не мог поверить своим глазам. – Простейший трюк знает любой шулер. Испугом вы подтвердили, что туз был при вас. Это вы приходили в ночь с топором.
Иволгин натянуто засмеялся:
– Да вы и фокусник, господин Ванзаров. Вам бы в цирке выступать.
– Это вам место на арене, Иволгин. Любите игры, которыми заправляете. Вы образованный человек, придумали в качестве подписи «Братства льда» анаграмму латинского термина Френсиса Бэкона. Подпись как издёвка: великое неизвестное, великое ничто. Все видят, никто не догадывается. Просили Котова оставлять вензель на льду. В воскресенье для Татьяны Опёнкиной: напугать и показать силу несуществующего братства. Второй раз – для моего окна. И вы умеете заметать следы, Иволгин. Сообразили высыпать из табакерки Куртица яд, заменив ванильным сахаром. Только не знали, что на дне зацепились крупинки. Карты и записки с приказами братства подписывала не Настасья Фёдоровна: её почерк многие могли узнать, в первую очередь Фёдор Павлович. Симка пишет коряво. Кто остаётся? Адель Дефанс. Её руку мало кто видел. Она старательно выводила каракули. Но господина Лебедева этим не запутать.
Иволгин размял плечи:
– Вы закончили, господин Ванзаров?
Сидевший смирно Бранд вдруг вскочил и замахнулся кулачком:
– Прибью, мерзавец!
– Поручик! – рявкнул Ванзаров.
Кулак завис и медленно опустился. Бранд сел на место.
– Прошу простить, не сдержался, – пробормотал он.
На что получил смешок Иволгина:
– С такими нервами в полиции трудно придётся. Но это не моё дело. Прошу освободить от оков. – Он снова протянул руки.
– Вас ждёт сюрприз, – сказал Ванзаров и крикнул, обращаясь к закрытой двери: – Курочкин, выводите!
Дверь распахнулась. Двое агентов втолкнули даму, которая брыкалась и пыталась кусаться. Мадемуазель Жом билась из последних сил.
Курочкин вынес чемодан среднего размера и поставил на стол.
– Еле нашли, господин Ванзаров, – доложил он. – Было спрятано в сарае под связками бумаг. Дралась, как бешеная кошка. А ещё почтенная дама.
– Не тронь! Моё! – Лицо Жом перекосилось ненавистью. Она рвалась, но агенты держали крепко.
– Вы нашли, вам открывать, Афанасий.
Старший филёр отстегнул замочки и откинул крышку чемодана. Столько денег Бранд не видел никогда. Сверху купюр лежали брильянтовые игрушки богатого судовладельца: брелок, заколка, запонки и перстень. И толстое портмоне.
Иволгин смотрел заворожённо.
– Странная идея логики, – сказал Ванзаров, обернувшись к начальнице. – Кто мог подсказать Иволгину идею братства? Тот, кто знает прихоти богатых господ: они любят развлечения, которые бодрят кровь. Уж вам-то не знать, мадам… Иволгин пришёл к вам с обидой, а вы его обиду развернули в свою пользу. Господин Куртиц хотел избавиться от вас, вы не могли допустить этого. Поэтому придумали, как избавиться от Фёдора Павловича и получить его деньги. Семнадцать лет назад вы отравили его жену не менее умно. Она пришла к вам и заявила, что расскажет полиции, чем тут занимается её муж, деверь и прочие. Вы утешили, заверили, что такого больше не повторится, дали два порошка успокоительного. В бумажках был синеродистый калий. Мадам Куртиц приняла на ночь и запила горячим чаем. Умерла мгновенно. У вас появилось семнадцать лет безнаказанности. Им пришёл конец.
– Гадёныш! Тварь! Ненавижу! – прошипела Жом и плюнула. Но не попала.
– Господин Иволгин…
– А? – Он вздрогнул, будто очнулся от забытья.
– Почему не вспоминаете про семь ошибок?
– Да, да, ошибки, – проговорил Иволгин задумчиво.
– Первую вы слышали. – Ванзаров загнул мизинец. – Считайте, Сергей, Николаевич…
– Слушаюсь!
– Вторая: назвали мадемуазель из Москвы по фамилии. Хотя, кроме господина Куртица, этого не знал никто. Кто мог вам сказать? Только тот, кто знал. То есть Серафима. Почему она поделилась с вами? Потому что доверила сыну свою радость. Хотя скрыла её причину. Почему именно вам? Потому что положила в номере Гостомысловых пригласительные билеты на каток. Кроме вас, их никто не мог достать: к Фёдору Павловичу Симка обратиться не могла, Иван и слушать не стал, Алёша был ленив, а Митя замучил бы вопросами. Остаётесь вы, распорядитель катка. А если вы помогли ей, значит, она помогала вам в каком-то большом скрытом деле.
– Третья, – подсказал Бранд.
– Третья: играя со мной, раскрыли значение вензеля «M», перечёркнутой «I», бросив умное и ничего не значащее замечание. Четвёртая: кому проще всего подменить сахар на яд, а потом яд на сахар? Кому проще всего спрятать в ящике Ивана Куртица бонбоньерку с ядом, а в ящике Картозина – портмоне с кошельком? Кому проще всего получить у Котова ключ от сада? Простой вывод: тому, кто всегда рядом, господину распорядителю Юсупова сада. Только зачем ему? У него нет никакой причины убивать Ивана, залезать в раздевалку Куртица и делать гадость Картозину. Конечно нет, он вне подозрений. До тех пор, пока подозрения не превращаются в чемодан с деньгами и драгоценностями. Ради них можно убить мать, брата, ещё троих людей. Загубить жизнь двум другим братьям, обмануть девушку, на которой обещал жениться. И разорить дядю, который вырастил зверя.
Ванзаров хотел помолчать, но ему не дали.
– Пятая, Родион Георгиевич! – торжествовал Бранд.
– Да, пятая: в конверт для меня вы положили сотню из портмоне Ивана. Не знали, что он играл в купеческую игру «когда денежка вернётся»: помечал свои купюры чернильными точками в виде буквы «W».
Бранд нашёл, что загнул все пальцы на правой руке. Потребовалась левая.
– Шестая ошибка!
– Шестая… Вы, Иволгин, заявили, что не знаете Симку. Что нелогично: как распорядителю не знать многолетнюю прислугу господина Куртица и его сыновей? И при этом узнали мёртвую Татьяну Опёнкину. Почему? Потому что дали Ивану поручение братства и устроили её в гостиницу Андреева. Чтобы она подкладывала записки Алёше и Ивану. Симка испортила задумку: заменила Татьяну ради своего интереса. Самое важное Татьяна пропустила, но вензель на льду увидела.
– Родион Георгиевич, осталась седьмая…
Ванзаров указал на мадемуазель Жом, затихшую между агентами:
– Вот она. Самая большая ваша ошибка, господин Иволгин. Вы думали, что, сойдя с поезда и тайно вернувшись в столицу, получите деньги. Но мадемуазель Жом любит деньги больше вас. Любит богато жить. Любит без посторонних глаз курить сигары, правда фальшивые, которыми пропахло убежище. Вы тоже совершили ошибки, мадемуазель Жом.
– Будь ты проклят, Ванзаров! – крикнула она.
– Главная: назвали генеральшу из Москвы по фамилии, хотя не могли её знать, и пожирали глазами её дочь. А ещё позволили мне посмотреть на фотографии. Конечно, вы не испугались моей угрозы, но быстро сообразили: показать фото Люлиной с дочерьми – отвести подозрения от Иволгина. Про третью фотографию Симки с сыновьями забыли. Да и согласились слишком внезапно и легко, что не в вашем упрямом характере.
– Ненавижу! – прошипела Жом и поникла на руках агентов.
– Усадите даму и дайте воды, – приказал Ванзаров и повернулся к Иволгину. – Вы слишком доверяли мадемуазель Жом, потому что знали её с детства. Это самая трагическая ошибка. Она напоила бы вас чаем с ядом и засунула в самый глухой угол сарая. Вы бы пропали без следа. Когда Фёдор Павлович выгнал бы мадемуазель Жом, она провела бы старость в роскоши и неге. Но об этом вы ничего бы не знали. Трупу деньги не требуются. А вот подстраховаться с саквояжем на случай ареста в вагоне – хорошо придумали. Фокусом с исчезновением трёхсот тысяч удивили господина Бранда.
Иволгин вскочил так резко, что Бранд не успел шевельнуться. Выставив сцепленные руки тараном, он бросился вперёд:
– Убью!
Ванзаров был готов. Увернувшись корпусом, пропустил нападавшего, короткой подсечкой свалил на пол, прыгнул всей массой тела так, что хрустнули кости, и локтем надавил на горло:
– Лежите смирно, Павел Яковлевич Куртиц. Чтобы я не поддался соблазну избавить мир от одной мрази.
Иволгин захрипел.
89
Фёдор Павлович кряхтел и хрипел. Крахмальный воротничок давил шею, манишка облегала так плотно, что трудно было дышать. Он ненавидел надевать фрак, в котором ощущал себя как в деревянной коробке: ни шевельнуться, ни вздохнуть, спину держи прямо. Одно мучение. Только крайняя нужда официальных визитов и званых обедов заставляла надеть фрак.
Праздники обычно случались зимой. По завершении святок 7 января фрак можно было вешать в шкаф. Столичные модники, потратившись на весёлые деньки, несли фраки в ломбарды и получали за них пару рублей. Костюмерные комнаты ломбардов становились похожи на дипломатический раут: на вешалках сплошь фраки. С началом новых праздников они выкупались. Фёдору Павловичу не было нужды получать за свой особо сшитый дорогой фрак три рубля. Нарочно сдавал в знакомый ломбард, выражая неприязнь.
Рано утром он сходил в ломбард. А сейчас, стоя перед большим зеркалом в холле гостиницы, смотрелся и приглаживал лакированный пробор. Парикмахерскую тоже посетил. Выглядел он как потрёпанный жених, в котором остался порох. Андреев, стоя поблизости и охраняя его пальто, выражал безмерные комплименты. Пока окончательно не утомил.