Понадеялась, что ноги сами принесут. Так и побежала куда глаза глядят. Улица сворачивать не могла. Должна привести к храму. Сенька бежала напрямик. По сторонам не глядела, не замечала, как прохожие косятся. Ничего вокруг не слышала, всё чудились ей гадкий хруст и крики матушки.
Силёнки враз кончились. Изнутри окатило кипятком. Не вздохнуть, в глазах туман, в ушах вой. Сенька глотала мороз, слёзы сами текли, еле брела, оглядывалась. Храма не было, хоть плачь. Должен уже появиться. А нет его, нет. Она помнила: купол с крестом, своды, выкрашенные жёлтым, шпиль колокольни, витая решётка ограды. Ничего схожего. Только серые стены с окнами в морозной росписи. Каменные громады нависали великанами. Спросить Сенька побоялась: чего доброго, отдадут городовому, а тот потащит в участок. В участок ей нельзя, вернут обратно. Настанет расплата такая, что лучше умереть.
Побрела Сенька наобум. Не заметила, как минула каменный цоколь с чугунной оградой, за которой храм, а в нём добрый батюшка. Шла она, шла, а дальше идти некуда: впереди поле льда. Белое, чистое, снежком припорошено. Вдалеке берег с деревьями виднеется.
Напоследок Сенька обернулась, надеясь на чудо. Позади чернел лес домов. Храма не видать. Окончательно заблудилась. Куда дальше идти? Назад не воротишься. Да и ног Сенька не нашла, будто не было их вовсе. На ногах – ботиночки домашние, стоптанные, дырявые. Прежде заношенные. В спешке забыла влезть в валенки. Да ещё рукавицы оставила. Вместо рук – ледышки.
Сенька опустилась к снежному скату, съехала. Угодила как раз к проруби. Водица чёрная, блестящая, манит закутаться, словно одеялом. Сенька устроилась у краешка льда. Отдохнёт и после что-нибудь придумает. Она умная, маменька её хвалит. Мороз отстал, потеплело. Соснуть бы малость.
Пора, пора спать ложиться. Перед сном положено раздеться. Сенька послушная, всегда поступает, как маменька велит. Стянула платок, уложила к проруби, рядышком тулупчик, из платьица серого вылезла, сложила бережно. Осталась в исподнем. Прилегла. Что-то кольнуло. Оказалось, забыла про конёчки, которые так и болтались на верёвочке через шею. Сняла их, положила рядком. Чудесные конёчки, новенькие. Вот бы на них покататься. Ах, как славно скользить по льду. Ну как-нибудь доведётся…
Легла Сенька на бочок, под щёчку ладошку уложила, коленочки подтянула, глазки закрыла. Стало совсем хорошо. Вот бы маменька спела колыбельную.
И увидела Сенька свет прекрасный, какого не знала в свою короткую жизнь. Захотела туда, к свету. Жаль, Аськи с ней нет. И маменьки. Ничего, она их после позовёт. Вместе им хорошо будет. Сенька улыбнулась: кончились мучения. Храм не нашла, зато сразу в рай попадёт. Конечно, в рай, куда же ещё. Ад здесь, на земле. Маменьку с Аськой тоже в рай пустят. Она за них словечко замолвит.
Что-то подхватило, подняло, понесло её. Сенька зажмурилась накрепко, обрадовалась. И взлетела, и окунулась во что-то мягкое, чего не знала, ласково пахнущее ароматом сирени. Долетали странные звуки, Сенька слов не понимала. Ни к чему теперь слова. Она нырнула в тёплую бездонную темноту, пахнущую розовой пудрой. И пропала без следа.
Только подумала: ах, как жаль, и конёчки новые, и лезвия наточены…