Бирюку и Родину было велено передать Калабалину-Налив-ко-Кареву новые батареи, деньги и фиктивные документы. Имелось у них и еще одно, более скрытое задание: перепроверить «Семена».
Три дня, сменяя друг друга, лазутчики следили за явочной квартирой Калабалина – прежде чем выйти на связь, надлежало убедиться в полнейшей безопасности. Но слежка оказалась напрасной. Хозяин квартиры в нее упорно не возвращался.
Наконец связники не выдержали. Постучав в соседний дом, они узнали, что Кареев уехал на полевые работы в Мызу.
Вроде бы все было чисто. Тем не менее осторожный Бирюк – в той связке он был за старшего – решил лишний раз перепровериться, лично съездив в Мызу.
Из рапорта С. Калабалина:
«11 июля в 15 часов в помещение, где я лежал, вошел военный в звании лейтенанта. Обратившись ко мне, он сказал:
– Здоров. Ну, поискал я тебя!
Посмотрев на военного, я тотчас же узнал в нем агента германской разведки Родина. Поздоровались. На его реплику я ответил вопросом:
– А почему долго искал, разве ты не знал моего адреса?
– Да адрес-то знал, только я не один. У меня есть начальник Бирюк, хитрый такой и никому не доверяет. Надо, говорит, найти Карева лично и ни с кем другим не связываться.
Когда мы пообедали, я предложил Родину отправиться в город, чтобы связаться с Бирюком. Приехали на мою квартиру. Хозяйке, как было предусмотрено данной мне инструкцией, я сказал условную фразу: – Достань-ка, Мария Ивановна, водочки и что-нибудь закусить, – давая тем самым понять, чтобы она немедленно поставила в известность оперативных работников о прибытии «гостей».
Умывшись и приведя себя в порядок, мы отправились к Бирюку. Его не оказалось дома, он был в парикмахерской. Родин предложил посидеть на крыльце. Вскоре появился Бирюк. Он прошел мимо нас во двор дома, сделав вид, что не знает нас. Мы оставались на своих местах. Через некоторое время Бирюк вышел со двора и пошел по направлению к Кремлю. Догнав Бирюка, я поздоровался. Он ответил. Остановились. Бирюк предложил пойти к нему на квартиру, но я возразил, мотивируя тем, что хозяйка может оказаться моей знакомой.
– Пойдемте-ка лучше ко мне, – заявил я, – Родин уже был у меня, там готовится выпивка и закуска.
Бирюк согласился. К нашему приходу у хозяйки уже все было готово. Мы сели за стол. Начался разговор. Мне удалось выяснить все вопросы, связанные с моим заданием…»
Агенты «Абвера» уже достаточно захмелели, чтобы не почувствовать подвоха, когда поздно вечером в квартиру вошли люди в военной форме.
«Комендатура. Проверка документов!»
Безропотно они протянули солдатские книжки, командировочные – бумаги сработаны были превосходно, тревожиться нечего.
– Вам придется проехать с нами, – сказал начальник патруля после долгого изучения документов.
– В чем дело? – хмель сняло точно рукой. – Что за бюрократия? Мы только с фронта!
– Ничего страшного. Не волнуйтесь. Обычное уточнение неточностей.
Родин и Бирюк попытались было воспротивиться. Потянулись за пистолетами, но моментально были скручены и обезоружены.
Радиоигра «Семен» продолжалась вплоть до конца 1944 года. За это время «Абвер» был досыта накормлен дезинформацией.
Даже на мгновение немцы не допускали и мысли, что «Наливко» может работать против них.
Несколько раз, правда, они пытались перепроверить Калаба-лина, но неизменно «Семен» все испытания выдерживал блестяще.
Чекисты действовали слаженно и четко. Параллельно в Горьком велась аналогичная радиоигра под кодовым названием «Друзья». Два других «немецких агента» – Коцарев и Палладия – передавали в центр сообщения, полностью подтверждающие информацию «Семена» (и – наоборот).
В основном касались они сведений о проходивших через железнодорожный узел эшелонов с грузами и войсками, о передислокации наших частей.
(К слову, в результате игры «Друзья» контрразведчики тем же путем сумели выманить на нашу территорию двух агентов-курьеров «Абвера», которые были арестованы в сентябре 1943 года.)
Только стремительное наступление советских войск вынудило немцев передислоцировать свой разведцентр в глубь Германии. Держать отткуда связь с горьковскими агентами стало уже невозможно…
В канун Нового, 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР Семен Афанасьевич Калабалин был награжден орденом Отечественной войны второй степени. Награду вручал ему лично начальник «СМЕРШа» генерал Абакумов.
А вскоре Калабалин вернулся к своему прежнему любимому занятию – учительству. Врачебная комиссия признала его полностью негодным к прохождению службы.
До глубокой старости Семен Калабалин и его жена – Галина Калабалина, более известная как «Черниговка» из «Педагогической поэмы», – работали с трудными детьми. Они учительствовали в колониях и детских домах, пока хватало сил. Последние годы Калабалин заведовал детдомом в селе Кимёново Шатурского района Подмосковья.
Часто в калабалинское «хозяйство» наведывались уже выросшие его воспитанники. Многие из них успели повоевать, заслужили ордена и медали. Нередко они рассказывали о своем фронтовом прошлом.
Калабалин всегда слушал их с интересом, но сам не произносил ни слова. О том, чем пришлось заниматься ему в годы войны, никто так и не узнал. Эту тайну «товарищ Семен» унес с собой в могилу…
Глава 9АГЕНТ № 001
Кто в нашей стране не знает Николая Ивановича Кузнецова? Героя Советского Союза. Знаменитого разведчика. Отважного партизана.
О жизни и подвигах Кузнецова – «Пауля Зиберта» – снято целых три фильма (самый известный – «Подвиг разведчика» с Кадочниковым в главной роли), написана уйма книг. Ему поставлены памятники. Его именем названы улицы и школы.
Николай Кузнецов – это советский Джеймс Бонд. Супермен, не знающий промахов и жалости.
С одной только разницей. Бонд был агентом № 007. Кузнецова же смело можно назвать агентом № 001…
В январе 1940 года в приемную НКВД пришли трое мужчин.
– Мы с заявлением, – сказали они усталому дежурному. – Уж больно подозрительно ведет себя один гражданин. Что-то не ладно.
Дежурный с интересом выслушал посетителей. Взял бумаги.
– Разберемся. Спасибо, товарищи, за бдительность.
Они расстались весьма довольные друг другом. Мужчины были рады, что выполнили свой пролетарский долг. Дежурный – лишний раз убедился, насколько велик в народе авторитет органов диктатуры.
Из заявления члена ВКП(б) с 1930 г. Трофимова1:
«Прошу расследовать тщательно о гр-не Рудольфе Вильгель-мовиче Шмидт, работающему в должности инженера по испытанию новых самолетов, так как я подозреваю Шмидта, состоящего в контрразведке в иностранных государствах. (…)
Когда он получил ушиб носа на авиазаводе, лежал у меня, я, видя, что он слаб, продал все, что у меня было, и дал ему взаимо-образно 2.500 р., а он мне и по сей день не отдает. Это не с целью наклеветать я написал на него, я знаю, если его заберут, то мой долг может пропасть, но я наоборот смотрю, если ты подозрителен и опасен для СССР, то пускай мои деньги пропадут, а я все же выведу тебя на чистую воду и разоблачу.
Когда я говорил Шмидту о долге, то Шмидт отвечал, за то, что ты меня спас, я как немец никогда не забуду и не оставлю. Еще мы будем вместе в Берлине ходить по главной улице, т. е. давал мне намек, якобы Германия всех разобьет. Шмидт был настроен против сов. власти. Он говорил, что помогает товарищам в Свердловске и других местах, которые арестованы НКВД, и в случае он откажется от помощи, то они могут его выдать.
Всегда собирается под видом преподавателя на дому, завешивает окно, замыкает квартиру и вместо назначенных мужчин приходят иностранцы, и неизвестно о чем они беседуют. И говорил 100 рублей дал бы, если бы давал кто на 5–7 часов ночью квартиру в глухом месте.
Очень много записок рвал. После полета на парашюте он в нескольких экземплярах на немецком языке писал о прыжке. Я спросил, он ответил в иностранную корреспонденцию объявлю.
Шмидт ходит все время в церковь, имеет тесную связь с митрополитом Сергеем и с Лосяковым Сергеем, который в данное время арестован.
О чем я поставил в известность НКВД. Второе заявление уворовали у меня в трамвае».
Никто из трех граждан, просигнализировавших о подозрительном иностранце, ни на секунду не усомнился: сегодня-завтра за Шмидтом приедут ребята в штатском.
Слава богу, наши органы – щит и меч революции – надежно стоят на страже завоеваний Октября. Сколько уже врагов – скрытых и явных – повычистили!
Однако время шло, а Рудольф Шмидт по-прежнему наслаждался жизнью. Он ходил по дорогим ресторанам, посещал выставки и театры. И даже – о ужас! – встречался с иностранными дипломатами.
То и дело агенты НКВД докладывали своим кураторам о подозрительном немце, настроенном явно антисоветски. Их донесения скрупулезно оседали в лубянских закромах, да и только.
Инженер Рудольф Шмидт казался заговоренным. Вопреки всей мыслимой и немыслимой логике, с головы его не падал ни один волос…
…Долгие годы о работе органов безопасности писать в СССР было не принято. Кого из разведчиков (и контрразведчиков) знали широкие массы?
Провалившихся Кима Филби? Гордона Лонгсдейла (он же Ко-нон Молодый)? Полковника Абеля? Рихарда Зорге?
Вот, пожалуй, и все. Некоторое раздолье наблюдалось лишь в ареопаге чекистов, снискавших славу на полях Великой Отечественной, самым известным из которых был, конечно, Николай Кузнецов.
Советская пропаганда немало потрудилась для канонизации его образа. Но тут – сказать действительно нечего: Кузнецов был настоящим героем.
Он хладнокровно одного за другим уничтожал в немецком тылу высших фашистских чинов: имперского советника Гелля и его секретаря Винтера, заместителя рейхскомиссара Украины Даргеля, президента верховного суда Функа, вице-губернатора Галиции Бауэра. Средь бела дня похитил из Ровно командующего карательными войсками генерала фон Ильгена и личного шофера га-уляйтора Украины Коха.